Дмитрий Калюжный - О западе, который пыжился, пыжился, а Россия сама по себе Страница 15

Русский человек

Известно, что между внешней и внутренней свободой – изрядная разница. В России между внешней свободой, то есть внешним правом и законом, и «внутренним законом» нередко лежит огромная пропасть, возникающая из традиционности русского сознания, которое помнит, что есть Высшая справедливость, Божий суд, – и никакие реформы, никакое просвещение его так просто не отменят, как бы ни напирали реформаторы на важность юридического права.

Терпение русского народа происходит не в последнюю очередь от чувства внутренней свободы. И это не покорность государству, а приятие государства как целого, как своего. Идеал целого ближе идеала раздробленности. Но при этом наличие «внутренней свободы» не подразумевает упразднения «внешней свободы».

В статье «Апология русского характера» (НГ, 27.06.00) Виктор Аксючиц пишет:

«Более всего о характере народа свидетельствует его история, по поводу которой следует повторить очевидные факты, вовсе не очевидные для предвзятого общественного мнения. Русский народ выжил в суровых природных и геополитических условиях, освоил при этом наибольшие в истории пространства, сформировал самое большое в мире государство, не уничтожил и не поработил ни одного народа, создал великую культуру. Очевидно, что такой народ обладает уникальными качествами.

Русскому человеку генетически передались противоречивые свойства славянского эпилептоидного типа (по определению Ксении Касьяновой). Эпилептоид в обычных ситуациях спокоен, терпелив и запаслив, но если его долго раздражать, – он взрывоопасен. Он стремится действовать в собственном ритме и по своему плану, последователен и упорен в достижении цели. Эпилептоидному характеру свойственны замедленные реакции, некоторая «вязкость» мышления и действий («Русский мужик задним умом крепок»). В спокойных состояниях он склонен к легкой депрессии: вялости, апатии, плохим настроениям и пониженному тонусу деятельности, что давало основания говорить о «русской лени». Переключение на другой вид деятельности происходит с трудом, а собирание сил для этого – замедленно, ибо требуется время для «раскачки», привыкания к новым обстоятельствам. Но в результате русский человек мобилизовывался и давал адекватный ответ вызовам судьбы, проявляя волю, ум и смекалку в труднейшей борьбе за выживание. Поэтому «русский долго запрягает, но быстро едет».

Мы понимаем, что, например, негры в Африке чёрные не из-за гнева Бога и не потому, что «плохие» – а так, по причине большого Солнца. И чукчи приобрели свои физические особенности из-за природных условий, в результате долгой эволюции; таким, какими они получились, легче выносить бесконечную зиму.

Виктор Аксючиц пишет: «Может быть, только народ с подобным эпилептоидным генотипом мог приспособиться к суровым и неустойчивым циклам Евразии». Мы отвечаем: наоборот, неустойчивая природа создала тут подобный тип человека, который, при всём при этом, остаётся представителем общего человечьего рода. И кстати, всё, что сказано здесь о русских, в равной мере относится к любым коренным народам России.

Особое значение для выживания имеет культура. Трудности жизни компенсировались жизненным укладом: русский образ жизни является продолжением русского характера, и наоборот. Но когда рушатся традиции и связи с глубинными национальными ориентирами, русские начинали деградировать: потеря смысла жизни страшнее любых испытаний.

Как и любой землянин, русский склонен к индивидуализму и замкнутости. Но православное воспитание привило народу соборное жизнеощущение и ценностную мотивацию долга, отличающуюся от рационального мотива «пользы», присущего западной цивилизации; а в отдельных регионах России сходное мироощущение достигнуто на основе мусульманского воспитания.

В России поведение людей оценивается не по результату, но в большей степени по соответствию принятым нормам, а действия людей – не пользой, но «правильностью». Поэтому соборные мотивы действий ради «земли», «мира» или «во имя общего дела» всегда оказывались преобладающими.

Материальное накопительство в нашей культуре не было популярным; оно допускалось лишь как вещное проявление более высоких целей или самореализации человека. Русские народы способны на долготерпение, могут выдержать огромные лишения, но только при наличии идеалов и смысла жизни.

Процитируем ещё немного из статьи Виктора Аксючица:

«Все характерные свойства русского народа говорят о том, что он не способен органично вписаться в современную потребительскую цивилизацию и массовую культуру. Ибо русский человек не может всецело вдохновиться идеалами обогащения и потребления, являющимися движителем современной цивилизации. Русские приговорены суровыми условиями северо-востока Евразии отставать в безумной потребительской гонке современности. У нас объективно заданы меньший по отношению к западным странам прибавочный продукт и в то же время большие затраты национальных сил на самосохранение. Именно поэтому сельское хозяйство в нашей сельскохозяйственной стране не может быть рентабельным, и всегда будет нуждаться в государственной поддержке. Поэтому же и наша промышленность заведомо менее рентабельна, чем западная.

В определении национальных приоритетов ведущую роль традиционно для России должно сыграть государство – борьба за выживание в труднейших условиях требовали мобилизации и концентрации всех ресурсов в руках мощной государственности. Поэтому русский народ-государственник всегда воспринимал власть сакрально: от власти ждали не столько благосостояния, сколько спасения и в суровейших условиях жизни, и от внешних угроз».

Так что Россия действительно имеет свою «особость», хоть её и пытаются искать не там, где надо. Русское государство из-за уникальности условий человеческой жизни получилось совсем другим, нежели западноевропейские, хоть и проделало путь, сходный с тем, который прошли они. И там чужестранцев княжить приглашали. И свои татары (берберы-мавры, арабы-сарацины) там были. И между собой западные европейцы дрались не меньше, если не больше, чем мы между собой, а также с поляками, ливонцами, шведами, немцами и французами. А средневековые зверства христианнейших королей и святой инквизиции были почище опричнины Ивана Грозного. Французы одной своей «Варфоломеевской ночью» перекрыли все кошмары нашего Ивана, за полвека его царствования.

Вопреки стереотипному представлению о русском варварстве и жестокости русская история добродетельнее европейской, а общественная мораль – взыскательнее. На Руси невозможны индульгенции, инквизиция, снятые скальпы; здесь нельзя представить разврата, какой царил в монастырях католической Европы, невозможно обнаружить такой безнравственности, как в европейских городах эпохи гуманизма, либо кровавых эксцессов, вроде сжигания ведьм.

При этом западные европейцы были совсем не прочь закрыть нам двери в свой цивилизованный мир или хотя бы в его средиземноморскую часть, где они с незапамятных времен систематически объединяются против нас с турками.

Мы – разные. Не удивительно, что взаимная неприязнь между русскими и Западом прошла через всю историю Европы. И всё же Пётр I и остальные государи Российской империи стремились «войти в Европу». А она их постоянно отстраняла, – часто весьма унизительным и подлым способом, а сама пыталась влезть к нам.

Нет, без патриотизма у нас не обойтись. Поговорим и о нём.

В период перестройки каждый новоявленный «демократ» считал своим долгом процитировать фразу, которую приписывали Льву Толстому: «патриотизм – это последнее прибежище негодяев». Читатель «Независимой газеты» Н. Ефимов провел собственное исследование, откуда взялось это высказывание, и результатами поделился с читателями газеты (НГ от 24.06.2000).

Оказывается, высказывание принадлежит отнюдь не Льву Толстому, а английскому критику, лексикографу, эссеисту и поэту Сэмюэлю Джонсону, жившему в XVIII веке. В подлиннике оно звучит так: «Patriotism is the last refuge of a scoundrel». Смысл фразы, вопреки расхожему мнению, таков:

Не всё пропало даже у самого пропащего человека, отвергнутого друзьями и обществом, если в его душе сохраняется чувство Родины, в ней его последняя надежда и спасение.

Английское слово «refuge» (прибежище, пристанище) имеет еще одно значение: спасение, утешение. То есть не просто прибежище, а спасительное прибежище. Кстати, отсюда идёт и другое английское слово, «refugee» – спасающийся бегством, эмигрант.

Статья Сэмюэля Джонсона «Патриот» была написана в 1774 году. Она имела подзаголовок: «Обращение к избирателям Великобритании». Это серьезное, основательное выступление писателя, где он представлял развернутое понимание патриотизма:

«В конце каждого семилетия наступает пора сатурналий, и свободные мужчины Великобритании могут поздравить себя: у них есть из кого выбирать своих представителей. Отобрать и направить в парламент депутатов, которым принимать законы и жаловать налоги, это высокая честь и серьёзная ответственность: каждый избиратель должен задуматься, как поддержать такую честь и как оправдать такую ответственность.