Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6334 ( № 30 2011) Страница 15

Время настанет – и ты будешь этому рад.

Олег БАЛЕЗИН

ЕКАТЕРИНБУРГ                                                                                                                               

ТОПОГРАФИЯ ЛЕДЯНОЙ ГОРЫ

Слева от кладбища, вниз по тропе,

берегом правым по каменной осыпи,

вверх по течению – вот она, Господи,

дверь, за которой уже не в мольбе –

в ранней смиренности, пробною поступью

по лабиринту проходим к Тебе.

Если скалу начиняет пещера,

значит, гора получает права

думать, как дерево, речка, трава,

как головы поднебесная сфера.

В этих извилинах наши слова

материальны, как мысль и химера.

В самом начале холодом входа,

мимо прошедших дыханий резьбы –

знаки и очерки спетой судьбы,

как бриллианты1, застынут под сводом,

и сталагмитов пометят столбы

грань девятин, неизбежность провода.

Дант2 ли заглядывал дальше в проём:

хаоса мощь и, как атомы, глыбы –

горстка яиц, нерестилище рыбы –

то ли Начала решительный слом,

то ли в аду, наподобие дыбы,

колется – весь из углов – окоём.

Сылвенских вод загипсованный лик –

Мёртвых озёр неземная прозрачность3,

только рачок крангоникс как удачу

воспринимает, что полностью влип

в тину на дне. Под покровом стоячим

сослепу жизнь шевелится, как всхлип.

Так проведите скорее к Нему!

Брезжит в тоннеле свет неотсюда.

Выход из брюха горы – это чудо.

Жмуришься, красок хватив кутерьму,

и через жар отступает остуда,

внутрь проникает тепло, как в тюрьму.

Дуриком прёшь до вершины горы,

и обомлев в ковыле и осоке,

видишь плато, и насмешка сороки

плохо понятна тебе до поры.

Нету горы – просто берег высокий,

по горизонту – лесные боры.

Если обманка на что-то дана,

сядь на траву, посмотри между прочим:

небо крышует, как чистые Очи.

И на реке не моторка слышна –

детской трещоткой гремит перевозчик.

____________

1 отсыл к гроту «Бриллиантовый» кунгурской Ледяной пещеры – авт.

2 имеется в виду грот «Данте» – авт.

3 воды реки Сылвы соединены под землёй с пещерными озёрами – авт.

***

Крутизна огорода

удобна была

для взлетающих птиц,

для расписанных бабочек,

реявших гордо, как птицы,

для подсолнухов,

с помощью солнечных спиц

поворот совершавших,

чтобы небом упиться.

Из-за Сылвы посмотришь –

горит светлячок георгина

на высокой горе.

Я спускаюсь с неё, но ещё

до конца не дошёл.

Зеленеет прибрежная тина,

неизбежная,

словно оградка с зелёным хвощом.

У ковчегов бесчисленных –

пристанями свои арараты.

Дед, как Ной, просыпался по гимну, к шести,

кашлял, мял «Беломор»,

и слетались от птиц делегаты,

кошка шла потереться о ногу,

пёс ворчал на цепи.

В белой майке, в трусах

дед садился у кульмана,

в дыме

папиросном, пронизанном солнцем,

включал глазомер

и чертил не дома и мосты,

а прокладывал в вязкой рутине

курс ковчега,

чтоб день переплыть, например.

Я к нему иногда прибегал слушать музыку речи.

«Что, не спится, варнак?

Ну, давай, поточи карандаш».

Мне бы порисовать,

а не бритвочкой грифель увечить.

Я награду просил за старанье:

«Деда, тут провести мне немножечко дашь?»

Пролетели шаги дуновеньем крыла, ветерка.

Бабу Галю приветствует ласковым скрипом

в сенях половица,

а она, будто ласточка, скрепит любовью, легка,

наш ковчег,

чтобы к завтраку в дом

превратился.

Там смиренное время

ходило, как надо, в часах.

Страсть брыкалась недавно,

тюрьмы, голод, войну насылая.

Козни хаоса кончились.

Охранял рубежи палисад,

среди астр и тюльпанов

анютиных глаз не смыкая.

Я балованный внучек хвативших лишений и бед.

Как меня берегли,

солнцем туч череду пробивали,

ветерком обернувшись,

сдували соринки – и вслед

ивой, тополем, клёном смотрели, моля о привале.

Но не боги, увы.

И теперь я уже под горой.

Мнится, словно венки,

отраженья в реке проплывают:

георгин, палисадник, рябина, на ватмане той

почеркушки размокший остаток, трава полевая…

ГОРДЫНЯ

Прозревая логику богов,

безъязычьем мучаясь и сыпью,

мнишь себя носителем даров,

трубным гласом, на болоте – выпью.

Ходишь, не касаясь этих троп,

с небом разговариваешь ночью.

Заслуживши званье «мизантроп»,

презираешь жрущих и порочных.

Ловишь весть, транслируешь в ответ

колебанья вод, октавы ветра

и на спектр раскладываешь свет

с точностью нездешней геометра.

Целишь горном прямо в высоту,

но сигнал разбудит рядом спящих,

не достигнув даже птиц парящих,

а не то что ангелов в саду.

Вот же мука – бисер золотой,

трепетный, брильянтовый, горящий,

рассыпать пред серою толпой,

тупо обретающейся в чаще.

Всё затем, чтоб не забыли вбить

имя над неполотой могилой,

чуждое мычанью севших пить,

шороху листвы берёзки хилой.

***

Если вышел, знай, квадрат квартала

взят на мушку взглядом исподлобья.

У Катюши – это та, что справа –

выхлоп спрятан в сахарные хлопья.

В скверике засадят «бомбу» пива

двое, продырявят полый пластик.

Времени теперь у них с отлива

до заката – умотаться. Кастинг

за углом у бара-ресторана

мент и мент проводят из засады.

Лазер глаз – везде, где есть охрана, –

пишет на стене словечко «гады».

Матерок порхает над газоном

как разрядка, как разряд озона.

Высечет китайская хлопушка

искру – оглушённый, ищешь пушку.

Отбежав, оскалятся ребята –

просто тренировка в геростраты.

К рощице пустынным переулком,

к небу, отороченному веткой…

Пожелай себе перед прогулкой

лучше не встречаться с Человеком.

***

Как бильярдист на кончик кия

или язычник на огонь,

в дисплеи вперилась Россия –

серьёзная, попробуй тронь.

Не пух снегов сегодня образ

покоя, летаргии, сна,

а эта грузная серьёзность

у электронного окна.

Чем меньше степень пониманья,

как управлять полётом пуль,

тем напряжённее камланье

и лиц значительнее нуль.

Вглядевшись словно в темь колодца

или в геральдику небес,

девчонка в никуда смеётся,

прочтя в маршрутке эсэмэс.

Приимчив рукотворный Боже.

На все конфессии забив,

Он – проводник любых ничтожеств,

любого праведника лифт.

Намоленная общим кликом,

как обещание красот,

торчит в окошках-базиликах

иконка с ликом «Майкрософт».

Статья опубликована :

№32-33 (6334) (2011-08-10) 5

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Вы читали «Василия Тёркина» Боборыкина?

Библиосфера

Вы читали «Василия Тёркина» Боборыкина?

КОЛЕСО ОБОЗРЕНИЯ

Недзвецкий В.А. История русского романа XIX века : неклассические формы: Курс лекций. – М.: Издательство Московского университета, 2011. – 152 с. – 750 экз.

Удивительно, насколько жизнестоек роман как жанр. Несмотря на постоянную мимикрию, мы охотно узнаём и признаём его. Огромная временная амплитуда от «Золотого осла» Апулея до «Заводного апельсина» Бёрджесса, эстетические колебания от первого русского классического романа «Герой нашего времени» к постреалистским опытам типа «Линии судьбы, или Сундучок Милашевича» Марка Харитонова… Нет, ничто не способно повлиять на устойчивое восприятие этого жанра! Экспансия романа, его разрастание породили и множество дробных и пёстрых классификаций, нередко основанных на случайных или даже внероманных элементах – например, на другом жанре (роман-притча, роман-поэма).

Валентин Александрович Недзвецкий, профессор МГУ, анализируя, насколько разветвлено древо русского романа XIX в., берёт за основу признаки неслучайные – структурообразующие начала, без которых романные разновидности не смогли бы возникнуть и существовать. Это ориентация на иноязычный образец жанра, гуманитарные «идеи времени» и «жизнеповедение» типа личности – «современного человека» (Пушкин), «русского скитальца» (Достоевский). Грамотный жанровед полностью разделит выбор этих критериев: они объемлют истоки и формально-содержательную целостность текста, вбирая в себя пути формирования, систему персонажей, сюжетно-фабульные звенья и пространственно-временную организацию романа, к тому же выявляя неклассические жанровые формы.