Газета День Литературы - Газета День Литературы # 152 (2009 4) Страница 15

***

Неприкаянно, неприкаянно

Я свивала пути в кольцо…

И когда набрела на Каина,

Не узнала его в лицо.

Я сказала: "Богатым будете

Вы, проливший родную кровь…"

Он ответил: "Вы строго судите

Эту родственную любовь…"

Это что ж за любовь, идущая

Из библейских тёмных глубин –

Дочь, родную мать предающая,

На отца восстающий сын?

Мы к согласью прийти не чаяли –

Каждый правду свою искал.

Но лишь речь заходила об Авеле,

Собеседник глухо смолкал.

И в возникшей неловкой паузе

Мы тайком вздыхали с тоской:

"Почему же кинжал и маузер

Нам роднее, чем брат родной?.."

Погорюем так и – расстанемся.

Впредь не встретимся – жизнь коротка.

А пока… А пока… Апокалипсис

На Руси моей длится века.

***

Пора отрешиться от чепухи –

Чем я, собственно, хуже?

Бросила пить, курить и писать стихи.

Пора подумать о муже.

Был ввысь устремлён белопенный наив

Ветвей, расцветающих в мае.

Настала пора – и осенний налив

Строптивые ветви склоняет.

Часами над милою Волгой-рекой

Сижу – само благонравие.

Неужто надо – за упокой,

Чтобы закончить за здравие?

Пора влюбляться негорячо,

Подонков судить нестрого.

Пора перестать подставлять плечо

Тому, кто подставил ногу.

Пора… Золотая пришла пора.

Рябины пылают гроздья.

А там, где была я ещё вчера,

Не ждут меня нынче в гости.

***

Когда хоронили Россию мою

Помпезно, согласно и чинно,

Поникшие в сбившемся ратном строю,

Рыдали поэты-мужчины.

Забросив свои боевые клинки,

Прощались с Россией навеки.

В плену безутешной сыновней тоски

В гробу закрывали ей веки.

Сиротской слезой орошали они

Родные ракиты-берёзы…

А я? Что же я?

Бог меня сохрани!

Я лишь утирала им слёзы.

"Хоть сабля востра, да мечу не сестра…" –

Уныло кривились мужчины,

Когда намекала я им, что пора

В бою поразвеять кручину.

И вновь поминальный гранёный стакан

Горючей слезой закусили.

И так порешили – лишь тот атаман,

Кто слёзней скорбит по России.

А что же Россия?

Поминки поправ,

Восстав из хрустального гроба,

Она сквозь кордоны кержацких застав

Сокрылась в былинных чащобах.

Ведомая светом скорбящих свечей,

Ушла, не попомнив обиды,

На звон потайных кладенцовых мечей

От скорбной своей панихиды.

А я? Что же я?

На распутье стою

И слёзы друзьям утираю…

Не лучше ль погибнуть в неравном бою,

Чем вживе погинуть в родимом краю

У гроба пустого рыдая?..

Хоть сабля востра да мечу – не сестра,

Но верному слову – сестрица.

И коли приспела лихая пора,

Пусть вера Руси пригодится!

***

Когда я из глубинной дали

Кляну тебя, моя Москва,

Услышь в лирическом запале

Произнесённые слова.

Услышь! Но снова вранья стая

Обсела сорок сороков.

Услышь, оглохшая от грая,

Меня на рубеже веков.

Сорвётся стаей соколиной,

По ходу выстроившись в стих,

Призыв о доблести былинной

С воспламенённых уст моих.

Не стон, не вслип и не рыданье.

Не о пощаде жалкий торг.

А – из-под сердца восклицанье:

"Я русская! Какой восторг!"

***

Куда от прошедшего деться?

Залить покаянным вином?

Романс "Разорватое сердце"

Надрывно звучит за окном.

Лишь юность способна так гордо,

Презрев прегрешенья свои,

На два примитивных аккорда

Пропеть о высокой любви.

А голос всё выше и выше…

О, как же походит на нас

Котов расшугавший на крыше

Наивный жестокий романс!

Ты морщишься. Ты не в восторге.

Но вспомни, забывчивый мой,

О том, как наивно жестоки

Мы были с тобою весной!

А ты, как котяра домашний,

Вольготно и сытно живёшь,

Забыв о любовном бесстрашье,

Жестокий романс не поёшь.

Михаил ПОПОВ КОРМЛЕНИЕ БЕЛОК

КОРМЛЕНИЕ БЕЛОК В ПАРКЕ НАД НЕМАНОМ

Под сосной среди хвойного зноя

оказавшись, невольно молчишь.

Вон застыло семейство смешное:

мать, отец и глазастый мальчиш.

Запрокинуты ждущие лица

всех троих неподвижных гостей.

Видно как ожиданье струится

из приподнятых кверху горстей.

Наконец, суетливо и мелко

что-то в кроне шуршит, а потом

на коре появляется белка

с недоверчиво-пышным хвостом.

Размышляя над каждым движеньем,

применяя то шаг, то прыжок,

опускается за подношеньем

небольшой, но реальный божок.

И когда из ребячьей ладошки,

что застыла под кроной густой,

белка ловко царапает крошки,

мальчик светится, словно святой.

***

Над головою вьётся птица,

ей нужно сесть, чтобы запеть.

На камень сесть она боится,

о как бы не окаменеть.

В мельканье крыльев этих острых

видна с отчётливостью мне,

опаска превратиться в воздух,

неотвратимо и вполне.

Тут скрыта основная сложность:

и в одиночку, и гурьбой,

летает птица как возможность,

и невозможность быть собой.

РАЗГОВОР О МОЛЧАНИИ

Прилетели ангелы небесные,

сели в ряд и тихо говорят:

– Прекращай-ка суеты словесные,

что ты пишешь столько лет подряд!

Как понять сии советы грозные?

Не пойму ни духом я, ни сном.

– Я флакон, в котором небо звёздное,

и закон моральный. Два в одном.

Но внутри всегда живёт сомнение –

есть ли в мире та живая нить,

чтоб во мне два этих представления

волею одной соединить.

Нас спасёт лишь слово изречённое,

нам поможет – письменная речь…

– Это мненье, якобы учёное,

надо б растоптать, а лучше – сжечь!

Не трынди ты фразами крылатыми!

Для того, чтоб не сойти с ума,

о молчании займись "Триадами",

сочинил – Григорий Палама.

Занялся, и скоро был в отчаянье!

Как понять, чему он нас учил?!

Призывая проживать в молчании,

столько слов Палама настрочил!