Адольф Гитлер и его русские друзья - Леонид Михайлович Млечин Страница 15

Тем временем еще несколько ученых, не подозревая о личной заинтересованности Гиммлера, высказались достаточно резко относительно этой бредовой теории. Руководитель берлинской обсерватории профессор Пауль Гутник, которого попросили провести экспертизу, представил письменное заключение:

«Учение о космических льдах является достойным сожаления и опасным для авторитета Германии рецидивом давно преодоленной примитивной ступени познания, предшествовавшей научному исследованию, порождением средневековой схоластики. Для учения о космических льдах характерно отрицание результатов экспериментов, чисто умозрительная картина мира, созданная на основании совершенно не доказанных, а зачастую даже давно опровергнутых предпосылок.

Называть такую «науку» типично немецкой — значит возлагать на нее большие надежды в то время, как ей скорее подошло бы определение большевистской. Это продукт мышления недоразвитой в научном отношении части человечества. Было бы интересно взять на мушку скрытых покровителей учения о космических льдах. Надо потребовать, чтобы личность фюрера не связывалась с этим недобрым делом».

Рейхсфюрер СС был разгневан. Он обратился в министерство науки, воспитания и народного образования:

«Я еще раз повторяю свое уже так часто повторявшееся требование о том, чтобы министерство наконец отправило в отставку возомнивших о себе профессоров такого рода.

В мире существует множество вещей, которых мы не знаем и познанию которых, пусть даже дилетантами, мы должны только радоваться. Настоятельно прошу Вас растолковать директору обсерватории всю нелепость его грубого письма и избавить меня, а также моих подчиненных от подобных писем».

В архиве СС сохранился черновик этого письма Гиммлера. В нем содержалась отсутствующая в подписанном рейхсфюрером варианте откровенная угроза самому министерству просвещения: «Еще одна демонстрация подобной научной нетерпимости со стороны министерства окончательно и бесповоротно изменит мое отношение к министерству».

Возможно, эта история и подтолкнула Гиммлера к тому, чтобы защитить Гейзенберга от нападок Ленарда и Штар-ка. Это была своего рода месть за поношение его любимого детища теории космических льдов — со стороны Ленарда.

Гиммлер ошибся. На экспертизе настоял не Ленард, а сотрудник штаба рейхсфюрера референт Польте. Для него все это закончилось плохо.

Сохранилась записка Гиммлера Гейдриху:

«Я случайно обнаружил, что Польте — тот самый человек, который внутри имперского руководства СС выступает против учения о космических льдах. Просто-таки неслыханно, что он потребовал проведения экспертизы в министерстве просвещения, а потом еще переправил ее мне. Я уволил референта Польте с сегодняшнего дня, запретил ему ношение униформы и значка. Прошу Вас отдать соответствующие распоряжения».

Гитлер ставил Хёрбигера в один ряд с выдающимися учеными. В один из вечеров апреля 1942 года фюрер вдруг принялся описывать свой проект реконструкции города Линца.

— На той стороне Дуная, — говорил он, — встанет здание, в котором будут представлены все три системы мира: Птолемея, Коперника и Хёрбигера, творца теории мирового льда. В куполе этого здания будет находиться планетарий, который не только утолит жажду знаний посетивших его, но и вполне сгодится для научных исследований.

Пока Гитлер восторгался странными видениями своего земляка, решалась судьба немецкого атомного проекта.

Внезапная поддержка со стороны Гиммлера избавила Гейзенберга от полицейских репрессий. Но «национально мыслящие» немцы по-прежнему видели в нем «белого еврея».

Он хотел получить место профессора физики в Мюнхенском университете, но получил отказ. Имперское министерство просвещения обещало это место представителю «арийской физики».

Но с началом Второй мировой войны сторонники «арийской физики» стали терять лидирующее положение. Армию и министерство вооружения не интересовала идеология. Армия хотела знать, перспективно ли создание ядерного оружия, а группа Ленарда и Штарка была в этой области бесполезна.

В 1939 году Гейзенберга призвали в армию. Но отправили его не в горно-стрелковую часть, к которой он был приписан, а в управление вооружения вермахта. Вместе с другими физиками он изучал возможность практического использования атомной энергии. В 1942 году «белого еврея» Гейзенберга пригласили в Институт физики имени кайзера Вильгельма в Берлин. Главная задача — создание ядерного реактора.

Идея атомного оружия увлекла генерал-полковника Фридриха Фромма, который возглавил управление вооружений сухопутных сил вермахта. Новое супероружие давало Германии шанс выиграть войну. Генерал Фромм поделился своими мыслями с министром вооружений Альбертом Шпеером.

В мае 1942 года Шпеер, Фромм и еще несколько генералов приехали к физикам на совещание. Перед ними выступали Вернер Гейзенберг и Отто Ган, который получит Нобелевскую премию осенью 1945 года.

Министр Шпеер спросил Гейзенберга, возможно ли создание атомной бомбы. Ученый ответил, что научное решение найдено, но нет технической базы.

Гейзенберг пожаловался, что ему не хватает ни денег, ни материалов, что из-за призыва в армию лаборантов и техников германская наука теряет ведущие позиции.

Генерал-полковник Фромм согласился уволить из армии по списку несколько сот научных работников. Министр Шпеер выделил ядерщикам два миллиона марок и редкие металлы из имперского резервного фонда, а также включил строительство первого немецкого циклотрона в список «первостепенных дел государственной важности».

В конце июня 1942 года Шпеер осторожно доложил Гитлеру о ходе работ над атомной бомбой.

Гитлер несколько раз пытался понять, что такое управляемая цепная реакция, но не осилил основы ядерной физики даже в самом популярном изложении. Тем более что уважаемые им ученые доказывали, что ядерная физика — еврейская выдумка. А партийные чиновники высокомерно посмеивались над американцами, считая, что те ни на что не способны.

Немецкие спецслужбы не подозревали о «Манхэттенском проекте» — так назывались масштабные работы по созданию ядерного оружия на территории Соединенных Штатов.

Ни абвер адмирала Канариса, ни политическая разведка бригадефюрера СС Шелленберга так и не узнали то, что было известно советской разведке.

С сентября 1941 года о ядерных исследованиях в военной сфере в Москву докладывал лондонский резидент Анатолий Горский. Его агентом был Джон Кэрнкросс, личный секретарь лорда Хэнки, председателя научноконсультативного комитета при кабинете министров.

К концу 1941 года у советской разведки появился еще один агент — физик Клаус Фукс, который бежал в Англию из Германии. Фукс предложил свои услуги военному разведчику Симону Давидовичу Кремеру, бывшему кавалеристу, которого перед войной отправили в Лондон помощником военного атташе.

Завербовав Фукса, сам Кремер попросился на фронт. Его просьбу удовлетворили. Он получил под командование механизированную бригаду и в 1944 году стал Героем Советского Союза.

Связь с Фуксом поддерживала сотрудница советской военной разведки Урсула Кучински. Она была немецкой коммунисткой и работала под псевдонимом Рут Фишер.

Весной 1942 года, когда Альберт Шпеер еще только познакомился с Гейзенбергом и вникал в проблемы теоретической физики, Берия уже предложил Сталину образовать научно-консультативный орган по атомным делам при Государственном комитете обороны, а с материалами разведки ознакомить наиболее заметных советских ученых-физиков.

Научным руководителем проекта хотели сделать академика Абрама Иоффе. Он отказался, сославшись на возраст, и предложил вместо