Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы, 1884–1909 гг. - Ковальская Елена Страница 15

Разговоры с царской четой почти ничего не дают, Николай II и Александра Феодоровна не желают откровенности даже с любимыми родтвенниками. И Елисавета Феодоровна решается остаться рядом с сестрой на время, пока государь с Сергеем Александровичем на маневрах под Курском. Из ее письма к Марии Феодоровне от 4 сентября 1902 г.: «Как видишь, они не оставляли ее здесь наедине со мной; одна из тараканов (черногорские княгини Милица Николаевна и Анастасия Николаевна — Сост.) постоянно там, чтобы Аликс не попала под воздействие моей умиротворяющей любви — бедное, бедное дитя. Если бы ты знала, как мне жаль ее». Из дневника Сергея Александровича от 31 августа 1902 г.: «Бедная жена изводится в Петергофе — мучаюсь за нее!». В декабре великокняжеская чета снова в Царском. Из письма Елисаветы Феодоровны к Марии Феодоровне от 18 декабря 1902 г.: «Ники и Аликс были веселы, спокойны и всем довольны, как ты видела сама; все были рады видеть их такимп. Мне показалось, что это новый старт в их жизни, прежние тревоги позади — все идет хорошо. А теперь вот приезд этой глупой Станы (Анастасия Николаевна — Сост.)… Они бегают за ними — право, как напасть, слепы и самодовольны. Знаешь, у меня было чувство, что все могло бы закончиться, если бы никто из адептов Филиппа не появлялся».

И хотя после разразившегося скандала Филипп вынужден был все-таки покинуть Россию, для Александры Феодоровны он на всю жизнь остался тем «другом», место которого вскоре занял Григорий Распутин. И как в истории с французским оккультистом, великая княгиня, в то время уже будучи настоятельницей Марфо-Мариинской обители, вступила в духовную брань с этим «другом» царской семьи, и… снова не смогла открыть глаза сестре, ведь «нет пророка в своем отечестве». В своем письме к Марии Феодоровне от 29 августа 1902 г. великая княгиня скажет: «Господь не оставит ее, она слепо верила, не видя разницы между истинной верой и состоянием религиозной „exalte“ (экзальтации — фр.)».

«Господь зрит сердце человека», а в сердцах Елисаветы Феодоровны и Николая II, Сергея Александровича и Александры Феодоровны было стремление следовать воле Божией, ходить путями Господними. И у каждого из них этот путь лежал через ошибки, падения, и даже духовные соблазны, но они приобретали духовный опыт — осознание помощи Божией, ощущение присутствия Божиего в их жизни. И Господь показывал им истинный путь.

Благодать Божия была с избытком явлена в дни Саровских торжеств. Запись государя от 19 июля: «Дивен Бог во святых Его. Велика неизреченная милость Его дорогой России; невыразимо утешительна очевидность нового проявления благодати Господней ко всем нам. На Тя, Господи, уповахом, да не постыдимся во веки. Аминь!». Из дневника Сергея Александровича за этот же день: «Молились как никогда!», «подъем духа громадный». Из письма Елисаветы Феодоровны: «Как если бы мы жили во время Христово»[42].

Саровские торжества стали для каждого из них духовной ступенью к Царствию Божию. Из письма великой княгини к императрице Марии Феодоровне от 27 июля 1903 г.: «Мы все еще как во сне! О, что это было за время! Разнообразные впечатления проникают в душу, такое чувство, что ты все еще там, и хочется вернуться назад. Так трудно вернуться к повседневной жизни, вести обыденные разговоры, когда частица тебя осталась там. В такие минуты душа наполняется особым чувством, что хотя сердце и ум работают в прежнем режиме, но что-то осталось в лучшем мире, ближе к Богу, чем прежде… и все эти бедные больные люди — не могу забыть их — страдальческий взгляд этих глаз; эти молитвы; эта вера, которая заставляет человека чувствовать себя такой малостью…». Через несколько дней после окончания торжеств Александра Феодоровна пришлет Сергею Александровичу книгу Е. Поселянина «Подвижники 19 века», и тот приступит к подробному описанию паломничества в Саров.

Заступничество преподобного Серафима за Россию, за «царя, который его прославит», будет для каждого из них столь очевидна, что в дни духовной радости (Кашинские торжества 1909 г.) и личного горя (болезнь цесаревича), во время войн и революции они будут особо молиться Саровскому чудотворцу.

Сергей Александрович сразу же после возвращения из Сарова раздавал образки преподобного Серафима своим офицерам Киевского полка; Елисавета Феодоровна, отправляя санитарный отряд Иверской общины на фронт русско-японской войны, также благословляла каждого его члена образом святого. Она упросила схиигумению Фамарь (Марджанову) передать ее главную святыню — чудотворную икону Серафима — больному цесаревичу Алексею, этот образ поставили у изголовья постели мальчика. После гибели мужа его святыню — мантию преподобного — великая княгиня положила рядом с ним, в его храме-усыпальнице, но на дни освящения в Государевом Феодоровском соборе нижнего храма в честь преподобного Серафима привезла ее в Царское Село. Великая княгиня противопоставляла святость Саровского чудотворца духовной природе царского «друга» Григория Распутина: «О, если бы преподобный Серафим мог прийти к тебе и своими святыми словами наставить тебя к благоденствию твоей страны, Церкви и дома… и может, сомнение в истинности положения стучится в дверь твоего сознания — не захлопывай эту дверь, отвори ее, дорогой, и позволь проникнуть в нее свету Высшей мудрости на благо всех»[43]. Слова из ее последней телеграммы к царю: «Икону святого Серафима возьми, пожалуйста, с собой в Ставку».

Война. Все для фронта… Но готова ли была Россия к Русско-японской и Первой мировой войне? Готово ли общество, раздираемое внутренними противоречиями, противостать внешним врагам? «Войны не хотят, цели войны не понимают, одушевления не будет… и совсем напрасно мы туда забрались… Надо вернуться к нашим делам», — это слова Елисаветы Феодоровны, сказанные военному министру А. Н. Куропаткину накануне русско-японской войны в декабре 1903 г.[44]

В первый период этой войны народ поддержал своего царя. В Петербурге, Москве и других городах возникли сами собой давно не виданные уличные патриотические манифестации с пением гимна: «Боже, Царя храни». Из дневника Сергея Александровича от 31 января 1904 г.: «Жена в большом патриотсическом> возбуждении… Под вечер снова манифестации с флагами и портретами».

28 января, в день объявления войны в гостях у великокняжеской четы был о. Иоанн Кронштадтский. Из дневника Сергея Александровича за этот день: «Был у нас о. Иоанн — отрадно было мне с ним говорить. Масса всяких вопросов и решений… Есть слух о сильном поражении япон<ского> флота — дай Бог».

В первые же дни войны великая княгиня открыла склад пожертвований в помощь раненым и нуждающимся вследствие войны на Дальнем Востоке, который был размещен вначале в Румянцевском музее, а затем в Кремлевском дворце. Телеграмма великой княгини государю от 3 февраля: «Глубоко тронута твоим добрым предложением, но уже все организовала в Румянцевском музее: у меня великолепные помещения, работа идет очень хорошо. Благослови тебя Бог». Основным направлением работы стало снабжение складов великой княгини в Ляояне, Мукдене, Харбине и складов Красного креста в Никольске и Чите, для дальнейшего распределения на нужды фронта необходимых вещей и медикаментов. На протяжении всего 1904 г. в дневнике у Сергея Александровича повторялась запись: «жена на складе» или «жена все занята складом!!». 2 февраля 1905 г., за два дня до гибели великого князя, они были «на представлении Шаляпина в пользу склада»[45]

Ровно за год до гибели Сергея Александровича, 4 февраля 1904 г. рескриптом императрицы Марии Феодоровны на великую княгиню было «возложено объединение благотворительной деятельности Москвы», она встала «во главе организации по сбору в Москве пожертвований на нужды Красного Креста». Елисавета Феодоровна обратилась с воззванием к жителям Москвы: «Я решила образовать при Мне Особый комитет из лиц по выбору Моему…, на каковой и возложить обязанности помочь Мне оказать содействие всем учреждениям и всем добрым людям Москвы в их заботах об облегчении страданий воинов, несущих беззаветно кровь свою на защиту Отечества»[46]. И Москва откликнулась на призыв великой княгини. Ее комитет открыл 807 лазаретов по всей России, была оказана помощь 25 535 нижним чинам и 1350 офицерам. В личной беседе с великой княгиней С. Д. Шереметев «решился сказать, что отовсюду голос один, что имя ее благословляют и в войсках. Она приняла это просто — а я был взволнован, сказав, что это сущая „правда“!»[47].