Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6539 ( № 3-4 2016) Страница 16

И конечно же, прав отец Дмитрий Савельев, говоря о том, что борьба «за ценности» в культуре – это всегда борьба не против их отсутствия, а за одни ценности против других. Он пишет: «каждая творческая эпоха с какими-то отжившими идеалами боролась, а какие-то другие, новые для своего времени ценности утверждала». Так оно и есть. Вот только лучше, когда другие ценности ясно заявлены, а не выражаются в желании «застолбить поляну» по праву пострадавших от культурной политики исчезнувшего режима, особенно если право представлять «истца» ничем не подтверждено. Разговор о разных ценностных установках необходим, но позиции сторон должны быть прозрачны. Это единственное условие содержательности.

И поэтому повторюсь: хотя, например, философия и эстетика символизма мне не близки, мои претензии относятся не к ценностям как таковым, а к попытке утвердить их общезначимый статус под политическим предлогом в новейший исторический период. Да ещё людьми, которые сами никогда не были жертвами той или иной культурной политики, скорее наоборот.

Дальнейшие замечания о. Дмитрия Савельева касаются вопросов терминологии, периодизации и, так сказать, исторических прогнозов, связанных с соотношением понятий «модерн», «постмодерн» и «аксиомодерн».

Прежде всего хотел бы уточнить то, что, возможно, не было в достаточной мере уточнено раньше. Бронзовый век – явление в основном литературное, во всяком случае, за рамки изящных искусств оно уж точно не выходит. Аксиомодерн – понятие куда более широкое. Оно обозначает будущее состояние общества, одним из признаков которого является особая роль ценностей и традиций, гарантирующих возможность гражданских конвенций. И разница не только в обозначаемых предметах. Хотя эти понятия тесно связаны между собой, у них разные сроки жизни. Явления бронзового века заявили о себе ещё в середине ХХ столетия, в период раннего постмодерна, если не раньше (творчество Заболоцкого, Бродского, Охапкина и др.). Тогда как аксиомодерн до сих пор не наступил. Хотя признаки исчерпанности его предшественника, постмодерна, как мне представляется, уже вполне различимы. Они связаны с архаизацией культурной и социальной жизни, с ростом радикализма, фундаментализма, квазирелигиозности, различных форм информационной агрессии и информационного контроля.

Дмитрий Савельев справедливо пишет: «Мы говорим уже не только об искусстве постмодерна, но и об экономике постмодерна, результаты которой не зависят напрямую от затраченных трудовых усилий. Политика постмодерна щеголяет перьями политтехнологий и оранжевых революций. Мы живём в информационном обществе и виртуальной реальности». Всё верно. Вот только экономическая база постмодерна, связанная с безудержной накачкой спроса, деривативами, финансовыми спекуляциями, политическим спектаклем и явлениями «информационной экономики», сегодня испытывает глубочайший с начала ХХ века кризис, из которого не видно выхода.

Лично для меня более существенным вопросом является вопрос не о факте исчерпанности, а о том, что именно будет «после постмодерна» – аксиомодерн или что-то ещё. Но это тема отдельного разговора. И конечно, корень «модерн» вовсе не означает, как предположил мой оппонент, что «аксиомодерн зовёт нас от постмодернизма обратно к модернизму». Ни в коем случае. Во-первых, аксиомодерн «через голову» постмодерна противопоставляет себя модерну в историческом понимании термина (эпоха Нового времени), а не модернизму – направлению в искусстве ХХ века. И связь с модерном остаётся в том смысле, что научно-критическое мышление, изрядно «просевшее» в массах в эпоху позднего постмодерна, займёт подобающее ему место, однако это не отменяет подчинённости данного мышления принципам более высокого морально-этического уровня.

Протоиерей Дмитрий Савельев прав, делая вывод: «за словом «аксиомодерн» стоит не столько констатация, сколько призыв. Александр Щипков настойчиво призывает художников к очередной смене вех». Да, призываю. И не только художников. Смена вех неизбежна, от нас лишь зависит, в какую сторону она будет происходить. В сторону аксиомодерна или новой пещерной эпохи. Пока ещё выбор за нами.

Целебная сила

Целебная сила

Литература / Литература / Территория песни

Чёрный Дмитрий

Теги: литературный процесс

Одинокий волк. Полумёртвый волк. Красная тропа. Белые снега.

Выстрелы гремят. Волк ушёл в поля. С вертолёта светом мёрзлая земля.

Поле волку мать. Тяжело укрыт листьями осенними, воет и рычит.

И на нём стога, и под ним стога. У речушки Леньки застыли берега.

Выстрелы гремят. Топчут люди снег. Шёпотом крадутся, а его здесь нет.

Приняла земля волка-дикаря, под туманом спрятала лист календаря.

Стихли смертоносные звуки, и беда отползла до города, будто навсегда.

Утром стряхивая снег, сбросив шерсть свою, одинокий серый волк снова в строю.

Ольга Артёмьева,

7 декабря 2015 года, Москва

Пару лет назад мы с Михаилом Андреевым наставляли девушку из Белоруссии. Дело было зимой в шумном кафе на Ленинградке.

Что было удивительно в МихАндрыче (так я его тайно для себя зову) – он старался не навредить своими советами. Не возвышался, а как тонкий педагог больше подсказывал намёками, мимикой, улыбкой. Я-то норовил черкать, как-то резче её отваживать от хождений в метафизицы.

Андреев кофе практически не пил, а я ещё тогда обратил внимание: он на стадии, когда уже вторую чашку, второй глоток вина делать не требуется. Зрачки кедрового оттенка не требуют кофейно-зернистого допинга. А лучше просто – говорить, понимать…

Это всё о Михаиле Андрееве, а не о Свете, как вы поняли. Стихи его читать в Москве трудно. Всё время какой-то шум отвлекает, сбивает, ритмов тут много лишних… А вот в белорусском направлении, в Красновидово, например, они из любого издания (у меня их три) начинают осмотрительно, словно кот после перевозки на дачу, выбираться, принюхиваться. Там я и пытался начать эту рецензию, но чего-то не хватало. Может, просто времени. Но и ещё чего-то. Эпиграфа, видимо…

А эпиграф уже о рассказе «Префект», который, как мне показалось вначале, открыл новую страницу творчества известнейшего поэта-песенника. Рассказ не приняли там, где издали недавно его книгу-бенефис. Странным показался рассказ-монолог – а я почему-то уловил на уровне первого же образа этот стиль и догадался, куда он ведёт. Видимо, был уже хорошо настроен на волну Андреева через стихи и топос. То ли свежи ещё были впечатления от томского снега, то ли сам этот кедрово-карий взгляд сквозь прорываемую кабаном по кличке Префект нору в снегу, был близок молодому папаше, предварительно оценивающему пройденное… Свет пробивается сквозь подплавленный дыханием кабана снег, за кабаном ползёт наш поэт и всю свою жизнь вспоминает. Этот коридор длинной в жизнь-воспоминание порой переходит в сон, в абсурд, в «Фейсбук», и кабан от усталости дышит на плече поэта…

Что-то шукшинское, кинематографическое тут есть, не просто исповедальное, а именно для оператора находка. Свежего «Префекта» в августе 2012-го первым я и опубликовал – на политическом сайте, на передовице. Потому что понимал и ощущал – такое должно жить дальше, шире. Потом он правил его несколько раз, выкидывал фамилии тех, кто не опубликовал, – и правильно. Честно говоря, очень надеялся, что это лишь первый из цикла рассказов, которые вернувшийся в Томск поэт сел писать. Но он-то перфекционист: «лучше меньше, да лучше», как сказал срифмованный им (пожалуй, единственный такой случай) попсово с Ленноном Ленин.

Тут может вспомниться и «Моби Дик», и ещё ряд предшествующих сюжетных аналогов, но ей-богу, только ради этой охоты стоило выпустить книгу. Проза поэта – всегда проблема узнавания, но в прозе Андреева легко узнаются его стихи, точнее, свойственные им размышления, алогизмы, и, конечно же, те аналогии, что принято называть метафорами, но у него они всегда – «а ну-ка, подтянись!»…

Снег то был толще, и в норе было теплее и темнее, то иногда он становился совсем прозрачным, и сквозь него виднелось очертание очередного неба. Я наслаждался жизнью. Я чувствовал, как малый круг кровообращения во мне гонит кровь. Понять кабана было трудно. Он обходил озёра и искал путь, где снег был толще. Я отставал только в воспоминаниях детства.

Но почему, почему только это начало прозой, а потом снова стихи? Причём переиздание, и тут уже песни вместе с неспетыми… А вот ответ поймёт только тот, кто до конца понял «Префекта»: по маршруту кабаньего коридора в глубоком снегу разбросаны не просто годы, а сборники стихов. Упрямой чередой, как перед поклейкой обоев, газетно облепляют тоннель. И как упорно и безуспешно убегает кабан от преследователя-поэта, так и сам преследователь никуда не может деться от уже написанного. «Да нет же! Не пугайтесь и не путайтесь в следах кабана, а просто перечитайте, что вам давно послано стихами» – вот какой месседж я уловил в таком запеве. Проза – роза, но ниже-то шипы-стихи, их много-много. И на них ещё мало наколото вниманий, будут ещё переиздания, будут, пока не голосом Безрукова просипите «а на сердце опять горячо-горячо» , а выучите сами: «Страшен волк. Глаза его упруги. Лоб туманом белым обнесён. Но прекрасен: средь кромешной вьюги срока на земле не знает он» .