Газета День Литературы - Газета День Литературы # 150 (2009 2) Страница 16

В Нью-Йорке Иван Буркин защитил в Колумбийском университете докторскую диссертацию, затем всю жизнь преподавал русский язык и литературу в разных американских университетах и центрах.

В годы перестройки, как и многие другие русские писатели первой и второй эмиграции, жадно потянулся к России, спеша окунуться в океан русской литературы. Он прекрасно понимал, что при любом режиме главная русская литература создаётся в самой России, дыхание русской словесности идёт от родины, а не наоборот. В первые годы перестройки, когда я увлёкся темой литературы ди-пи, мы с Иваном Афанасьевичем и встретились. Думаю, в чем-то даже я испортил ему, как и иным своим эмигрантским героям, даже не ведая того, лёгкое вхождение в современную русскую литературную жизнь. Вернувшись из очередной поездки в Америку, я опубликовал целую полосу великолепных стихов Ивана Афанасьевича в газете "День". Также впервые в России напечатал Зинаиду Шаховскую из Парижа, художника Влади из Мексики и его отца Виктора Сержа, Николая Моршена, Владимира Юрасова… Но после публикаций в яростно оппозиционном "Дне" на этих авторов автоматически косо смотрели все либеральные издания. Ладно уж таким патриотам, как Борис Башилов или Григорий Климов, путь в либеральную литературу изначально был закрыт. Но почему не стали печатать того же Ивана Буркина ни в "Знамени", ни в "Литературной газете" девяностых годов, ни в "Звезде"? Неужели из-за его обширной публикации на страницах "Дня"? Но на беду свою и в "Наш современник" его стихи вмещались с трудом, мешал его авангардизм, мешала его стилистическая смелость. Может быть, открой его для русского читателя Наталья Иванова, главенствующее положение среди поэтов эмиграции Буркину было бы обеспечено? Ярчайший метафорист, получше Возне- сенского, тончайший лирик, играет словами круче, чем Семён Кирсанов, чем не автор для "Знамени" и "Огонька". А Иван Афанасьевич бедный попал в лапы "Дня". Кстати, думаю, и у романов Виктора Сержа была бы другая судьба, опубликуй их впервые не Бондаренко, а Чупринин, предположим…

Либералы куда более непримиримы и тоталитарны, чем патриоты. Ещё Алла Латынина заметила, мол, знаю, что принесу статью Бондаренко, он опубликует, но мы его никогда печатать не будем. Вот и нёс в годы перестройки на себе уже наш патриотический груз русской резервации поэт Иван Буркин.

С другой стороны, ведь не такие уж они случайные люди в литературе, и статус газеты "День" мои авторы прекрасно понимали. Тем более мужественен был их выбор. В том числе выбор Ивана Афанасьевича Буркина. Он, не скрывая, считает себя русским национальным поэтом. Честь и хвала ему от читателей.

В годы перестройки Иван Буркин часто прилетал в Москву, купил себе квартиру недалеко от меня, так что мы часто встречались уже как московские соседи.

В феврале 2009 года Ивану Афанасьевичу Буркину исполняется 90 лет. Он прислал мне из Сан-Франциско новые стихи. Они писались в разное время и составляют цикл сонетов с различной тематикой. И всё то же лёгкое лирическое дыхание, все то же свободное вдохновение, как и 50 лет назад. Его соратники по лагерям ди-пи ещё в давние времена писали о поэзии Буркина. Борис Филиппов в "Гранях": "У живописца-стихотворца Буркина тонкие наблюдения природы, и тонкие наблюдения над своим внутренним миром"… Еще один дипист, романист А.Даров в "Новом Русском слове": "Во всём сквозит новизна… Внутренняя напряжённость стиха – в каждой строке, какой бы ни была строка – игривая или с юмором"…

Конечно, его стихи можно отличить сразу же от всех других стихов поэтов второй эмиграции: он как бегун отрывался на голову вперёд. И он совсем не похож в целом на поэтов-эмигрантов, ни тоски, ни воспоминаний детства, весь устремлён вперёд, в отчизну русского стиха. Он дерзко фантазирует, легко посмеиваясь над самим собой, творит свою реальность русского стиха, и значит, всегда пребывает как бы у себя на родине. Он и сам не отрицает, что продолжает скорее не традиции серебряного века поэтов символистов и акмеистов, а традиции русских обериутов.

Иван Буркин на сегодня, пожалуй, крупнейший поэт русского зарубежья. Поэт необычный, яркий, умело сочетающий традиции русского стиха и авангардный поиск новых форм… Придёт ли его время в России? Сможет ли 90-летний поэт при жизни дождаться всеобщего признания на родине и стать поэтическим лидером России начала третьего тысячелетия?

Владимир Бондаренко

1.

Открой мне дверь, осенний тихий вечер,

Я дальний путник, я почти без сил.

Я тишину с собой принёс – не ветер.

Луну на всякий случай пригласил.

Я двигаюсь короткими шагами,

Но длинным глазом я повсюду зрел

Зимою вьюги песни мне слагали

И вихри войн достались мне в удел.

Горят в камине тёмные поленья

И задыхаются и в дыме, и в огне.

Двойная смерть их греет мне колени

И пошевеливает жизнь во мне.

Когда золою станет всё, как прахом,

Я на подушку лягу, как на плаху.

2.

И кто умножает познания – умножает скорбь.

Книга Экклезиаста

Чем больше знаешь, тем сильнее скорбь.

Недаром головой качаешь часто.

Я в Библию смотрю, как в микроскоп,

И плаваю в словах Экклезиаста.

В великой мудрости живёт печаль.

Чем больше знаешь, тем она сильнее.

Она растёт, она наш капитал,

И нам нельзя уже расстаться с нею.

Что было и что будет – суета.

Кривая и останется кривою.

Но есть у слов большая высота.

Вот здесь уже киваешь головою.

И может статься, что наш белый свет

Задуман был как суета сует.

3.

Кончай, пластинка. Покружилась вдоволь.

Похоже, ты – ну, вылитая я.

Ты так послушна, так всегда готова

Кружиться в тёмных дебрях бытия.

Тебя, склонившись, бедная иголка

Царапает, вытаскивая боль.

Тебе давно невыносимо горько,

Печальная тебе досталась роль.

Меня царапает игла другая,

И из меня опять на белый свет,

От жажды острой жить изнемогая,

С оглядкой вышел медленно сонет.

И он кружиться будет, как пластинка,

С надеждою, задумчиво и тихо.

4.

Без объявления стучится строчка

Осенним вечером часам к восьми.

Со словом просится, конечно, точка,

И запятая просится: "Возьми".

Иная строчка, словно ожерелье.

Слова сияют, точно жемчуга.

Другую вдруг постигло ожиренье,

У толстых слов всегда растут рога...

И есть слова, что умирать готовы

Или идти легко на компромисс.

И есть такие – им нужны подковы.

Будь начеку, поэт, посторонись.

Пускай бегут себе подальше, мимо.

Поэзии нужны слова без грима.

5.

Я очень временный хозяин стен,

Благодарю и временную крышу.

Ведь я уже давно доволен тем.

Что всех рыданий ветра я не слышу.

И дождь, как будто не жалеет труд,

И стены чисты и всегда умыты.

Картины в окнах разные растут.

Какая радость: окна плодовиты.

Я процветаю в бедности святой,

Любуюсь подвигом цветущей орхидеи

И, кроме верной точки с запятой,

Я двоеточием ещё пока владею.

Другим владениям твоим, поэт,

Цены базарной не было и нет.

6.