Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6428 ( № 35 2013) Страница 16

Умеют выбирать для себя и пьесы, и режиссёров. Не первый спектакль ставит здесь столичный режиссёр Юрий Ерёмин, это для всех мастер-класс. Сами себе готовят смену: вот уже было четыре выпуска университета, Наталья Зубкова оказалась ещё и прекрасным педагогом. Растят театральную смену даже в директорской семье. Недавно маленькая Соня Луганская-Гонзиркова уже закончила Литинститут, местный актёрский факультет, теперь получает режиссёрское образование у Юрия Ерёмина. Вот и сама ставит спектакли, помогает отцу.

При всей кажущейся иногда простоте вопросов и решений выбор в театре всегда нелёгок, и однозначных для всех общих ответов не бывает. Одна из проблем – ценовая политика театра.

Чтобы сюда могли попасть пенсионеры и студенты, для них всегда скидки, даже на премьеры. Для всех желающих восемь вариантов абонементов, где одно посещение стоит всего-то 100 рублей. Средняя цена билетов 350 рублей. На роскошный мюзикл «Леонардо», пользующийся сейчас в городе шумным успехом, попробовали повысить цену на билеты до 800 рублей. Следят за продажами, понимают, что для их города, хоть и не бедного, дороговато.

Но ведь только костюмы стоили здесь 250 тысяч, а общие расходы составили 1 миллион 100 тысяч рублей. Для Москвы это не так много. Для Ставрополя – целое состояние. Хотя Евгений Иванович не любит говорить о деньгах: «23–24 миллиона в год мы зарабатываем, нам пока хватает», – это я из него «вытянула».

Чтобы их спектакли выглядели по вкусам зрителей шикарно и современно, у них и компьютерная графика, и новый американский цифровой пульт, и самая новая свето-, видео-, звукотехника, даже система печати билетов и то автоматизированная. Убогости, нищеты в театре быть не должно, уверен директор Луганский. А уж о том, как чисто, благоустроенно, комфортно за кулисами, в гримуборных, в зрительской части, и говорить не приходится.

Но в театре, конечно же, решает, не техника, не чистота... Ничто не может заменить его величество актёра. И чем больше актёров, тем богаче, неожиданнее театр. Особенно радостно, что в Ставрополе огромное разнообразие совсем молодых, талантливых артистов. Их парад – в спектакле «Casting/Кастинг», где идёт не столько техническое соревнование умеющих танцевать, сколько блестящее состязание мальчиков и девочек. Великолепных индивидуальностей, каждая из которых в минуты, им отведённые, сумели представить ни на кого не похожие судьбы, характеры, личности. Боюсь кого-то обидеть, не назвать, но, раз увидев, уже не забыть персонажей Ольги Буряк, Ларисы Урбан, Юлии Бескровной, Полины Полковниковой, Евгения Задорожного.

И зал втягивается в кастинг, и сам выбирает, и аплодирует, хотя по местным предпочтениям особенные восторги достаются казачку Александру Черепову. И нельзя не отдать должное дебютанту – режиссёру Софье Гонзирковой.

Когда театр способен создать такой замечательный спектакль и у него есть столько талантливой молодёжи, за его будущее можно не волноваться.

СТАВРОПОЛЬ-МОСКВА

Теги: Театр , драма , Ставрополь , Есенин

Из стали и золота

Фото: Борис ШАЛЯПИН

Писать о Рахманинове дело, с одной стороны, весьма неблагодарное, с другой - очень увлекательное. Неблагодарное потому, что ещё при жизни этот человек был в центре внимания мировой общественности и за 70 лет после его смерти написаны горы литературы, посвящённые ему и как музыканту, и как личности. Его жизнь изучена чуть ли не по минутам, и сказать что-то новое о Рахманинове – надо очень постараться. А увлекательное и интересное потому, что жизнь на протяжении этих самых 70 лет не просто показывает несостоятельность критиков Рахманинова, но и открывает всё новые грани его творчества, влияние его музыки на современников, даже весьма далёких от академических музыкальных кругов. Сразу оговорюсь, что факты, приведённые ниже, являются своеобразным дайджестом из воспоминаний С. Сатиной, М. Прессмана, А. Трубниковой, Ф. Шаляпина-сына, О. Конюс и многих других, поэтому позволю себе в целях экономии места обойтись без ссылок.

В истории музыки трудно найти человека, который был бы предназначен именно для этого вида искусства в большей степени, чем Рахманинов. Его исключительные природные данные – феноменальная музыкальная память, граничащая с чудом (он легко запоминал произведение любой сложности после трёх-четырёх проигрываний практически на всю жизнь), исключительный пианистический аппарат (сильные и гибкие пальцы и огромная кисть позволяли без труда играть двойные терции в двух октавах), безупречная читка с листа – стали легендой. А если прибавить к этому тончайший абсолютный внешний и внутренний слух (большинство своих произведений Рахманинов сочинял, не пользуясь фортепиано) и музыкальную интуицию на грани озарения (именно благодаря ей он безупречно выстраивал кульминацию и как пианист, и как дирижёр), то станет ясно, почему музыка в его исполнении буквально гипнотизировала слушателей. Но главное – это то, как он распорядился этими качествами, полностью подчинив свою жизнь беззаветному служению музыке, как бы пафосно это ни звучало. Несмотря на все свои выдающиеся данные, Рахманинов ежедневно занимался на инструменте минимум два-три часа на протяжении всей жизни, находя при этом всё новые приёмы и краски. И даже накануне своей кончины Рахманинов слышал музыку – она всегда звучала в его голове до тех пор, пока не переносилась на бумагу – настолько мощной была природа музыканта от Бога. Рахманинов-личность был целиком подчинён Рахманинову-музыканту – он жил, как творил, а творил, как чувствовал. А поскольку чувствовал Сергей Васильевич глубоко и сильно, то можно сказать, музыка была для него способом постижения окружающего мира, в котором нет места фальши. Эту фальшь он очень остро ощущал и в музыке, и в жизни. Именно поэтому ему были чужды всякие модернистские выверты – "Модернистов не играю – не дорос", – говорил он. Однако настоящее, даже под авангардной маской, он чувствовал и принимал. Показателен в этом смысле казус со «Скифской сюитой» Прокофьева. На заседании Русского музыкального издательства, после знакомства с клавиром, Рахманинов высказался резко против публикации «этой какофонии», кстати, вместе с Метнером. Но, прослушав сюиту в Мариинке, Рахманинов возбуждённо заметил – «это всё же талантливо!».

Ну и, наконец, несколько слов о мифах, создающихся вокруг имени Рахманинова в последнее время в средствах массовой информации.

Миф первый – Рахманинов был нелюдимый, мрачный человек, чуть ли не мизантроп, снедаемый депрессивной рефлексией, что отражалось и в его музыке – мрачной, надрывной и трагичной. Мягко выражаясь, это не совсем так, а если точнее, то совсем не так. Музыка Рахманинова столь же разнообразна, сколь разнообразен окружающий нас мир. Как можно считать мрачными «Письмо к Станиславскому», «Сирень» или «Весенние воды»? А удивительные по светлому лиризму анданте 2-й симфонии, 2-го фортепианного концерта или 18-я вариация «Рапсодии на тему Паганини»? Образ мрачного нелюдима, погружённого в свои мысли, – это была маска, которой композитор отгораживался от внешнего мира. Скромный, стеснительный по природе, Рахманинов тяготился тем колоссальным общественным вниманием, которое окружало его с юности. Но в кругу близких, дорогих ему людей он раскрепощался и становился самим собой – удивительно добрым, чутким человеком с тонкой, ранимой душой, готовый помочь в любую минуту и словом, и делом. Неслучайно Иосиф Гофман, знаменитейший пианист-виртуоз и друг Рахманинова, сказал про него: «Он был создан из стали и золота. Сталь – в его руках, золото – в его сердце». И вот там, в кругу друзей, Рахманинов раскрывался и как очень остроумный и весёлый человек. О его тогдашних приколах легенд существует не меньше, чем о его способностях. Так, будучи ещё студентом у Танеева, Рахманинов был спрятан в комнате, соседней с гостиной, где приехавший из Питера Глазунов сыграл на рояле только что сочинённую часть своей симфонии. Когда же он кончил играть и все поаплодировали, в гостиную вошёл Рахманинов. «А вот это Сергей, очень способный студент», – представил его Танеев. – «Что вы нам сегодня принесли?» «Первую часть симфонии», – ответил Рахманинов. И каково же было удивление Глазунова, когда он нота в ноту услышал то, что играл полчаса назад. И подобных случаев можно вспомнить множество.

Другим расхожим мифом является мнение, что после эмиграции из России Рахманинов перестал сочинять из-за тоски по родине. Конечно, Рахманинов очень любил Россию, очень тосковал по ней и страдал вдали от родной земли. Но не это было главной причиной, по которой он не мог сочинять, особенно в первые годы эмиграции. Дело в том, что основной доход на Западе Рахманинову приносили его концерты как пианиста. А это требовало огромного количества сил и времени как для поддержания формы, так и для освоения нового репертуара. Когда же финансовая ситуация стабилизировалась, появилась и возможность сочинять. Ведь такие мировые шедевры, как 4-й концерт, 3-я симфония, «Рапсодия на тему Паганини» и, наконец, «Симфонические танцы», были написаны именно за границей.