Постижение смысла - Мартин Хайдеггер Страница 16

Таким образом, перед мыслителем оказывается самый твердый пробный камень: движется ли он – со всеми его высказываниями «о» – уже в круге зоне вопрошания или же еще нет?

Этот круг не нуждающегося в предмете вопрошания сторонится, словно чумы, избегает, всего мнения привычных-обыкновенных мнений и обычных верований. И все-таки это бегство не разрешает загадки, которая постоянно одолевает философию: почему, временами в ней высоко развито стремление к саморазрушению, почему ее пути мысли и средства используются для того, чтобы выставить ее саму невозможной и трагикомичной – больше «комичной», чем «трагичной» – в печальных и неясных глазах христиан и не христиан? Если бы разрушительная компроментация только объявлялась, но не обосновывалась существенно, ее можно было бы свести к завистливому бессилию и отсутствию храбрости для того, чтобы совершать прыжки вопрошания. Скорее, тому, чему надо начать с начала, присуще и сопровождение того, что желает разрушения; ведь начало есть основоположение безосновной бездны, а она распространяет видимость уничтожения; там, где начало не начинается, а все только начинается и кончается мнениями и размышлениями вокруг да около, уничтожение предстает в скверном образе не способности к основоположению, что затем – если использовать формы суждения образованных ревнителей культуры – тотчас же именуется «трагическим» и «комическим». Мерилом для такой расколотой надвое манеры держаться, свойственной философии, которая, как кажется, серьезно занимается мышлением и все же только отрицает, оказывается не сама философия, а некоторое ранее осуществленное бегство в ее отрицание.

Однако это оставалось бы только лишь излишней «софистикой» – желать еще притянуть сюда дух саморазрушения, окутывающий всякое полагающее начало мышления, – как невольное и неосознанное подтверждение того, что Начальное подготавливает себя. Начало никогда не нуждается в таком подтверждении. Только Бог культурного христианства нуждается в черте для подтверждения своей божественности.

Раз-мысление пра-бытия не имеет того, чем бы оно «занималось» – ведь оно есть расширение своения в со-бытии с самим пра-бытием – и ничего кроме этого.

Философия, которая готовит иное начало, достигает своей основной позиции и, посредством этого, своей сущности не через какой-то уравнивающий все переход от метафизики, а только благодаря скачку в совершенно иное вопрошание, который создает пропасть между мышлением, связанным с историей пра-бытия, и метафизикой. Поскольку ему чуждо уравнивание, оно не знает и переворота («революции»), посредством которой, всякий раз, в движение приводится процесс лишения корней, который рано или поздно обнаруживает свой разрушительный характер. Ни уравнивание, ни переворот, но осново-положение скрыто ждущей, не опираемой ни на какое суще-бытующее «основы», без-основной бездны, в качестве каковой сущит пра-бытие – вот единственная страсть мышления, связанного с историей пра-бытия. Насколько должно мыслиться связанное с историей пра-бытия вопрошание в «деструкции» («Бытие и время»[22]) – из-за только основывающего историю, но не исторического (histori schen) – спора-полемики, – то тут это понижение-деструкция всякий раз имеет свой «предмет», который в ходе истории метафизики вынужден был искаженно представляться первым началом, становился отпадением от него с последующим приданием всей полноты силы последствиям необходимого упущения (обоснования истины). «Деструкция» не «деструктивна» в смысле разрушения ради самого разрушения, она есть «обнаружение-выкладывание» начала, чтобы вернуть ему его первую начальность в нерастраченной и неисчерпанной полноте, без того, чтобы по отношению к нему уже чувствовалось испытанное отчуждение. Уже вопрос снова-начального постижения смысла относительно «смысла» пра-бытия стоит по ту сторону метафизического «нигилизма», а, тем самым, и за пределами того, что пытаются делать и к чему стремятся для его якобы преодоления внутри метафизики, то есть внутри современного мышления, в особенности, «Радикализм», который заложен в любом начале и который, склонен к его наиболее глубоко затаенной угрозе самому себе – к утрате корней, есть подлинная сущность тогда, когда он сознает себя как сохранение перво-начала.

Изначальное мышление в ином начале размысливает истину пра-бытия. Раз-мысливание подразумевает как раз не самоуправное-самосильное изобретение и выдумывание, а мышление, которое с-бывается-в-событии-с-бытием и осуществляется как таковое. Перво-начало пра-бытия есть с-бытие-в-со-бытии его истины и открывающийся вместе с ним, но еще не предрешенный выбор основоположения этой истины – или выбор против нее или выбор без нее. Упущение основополагания – это необходимая участь первого начала. Истина не исчезает и не может исчезнуть, пока бытие сущит и суще-бытующее «бытийствует» как таковое. Но истина вводит себя в заблуждение не-сущности, как истины в смысле правильности, и бытие утрачивает свой первоисток, спасается в махинативности и, наконец, занимается философией в виде кажущегося «радикализма», который – как самоочевидность «Я мыслю» возводит забвение бытия в невысказанный принцип-основоположение и распространяет Без-Основное как образ кажущегося начала философии, которого не может избегнуть и та метафизика, которая безосновательно полагает, что можно преодолеть Декарта и предисторию современности вплоть до XIX века посредством возвращения к «жизни».

15. Самопостижение философии как исторический спор (Auseinandersetzung)[23]

(Установление-из-совместного-общения-спора между метафизикой и мышлением об истории пра-бытия)

История мышления есть история пра-бытия – тот образ и способ, каким оно дарует свою истину в суще-бытующее, чтобы дать ему существовать как таковому; эта история дарования самого ее первоначала и посредством его становится историей отказа сущения истины, каковой отказ имел следствием то, что основоположение истины пра-бытия было упущено и заменено такими выходами, которые в конце концов привели в безразличие по отношению к сущности-сущению истины и к приписыванию права быть истинным Действенному, которое было объявлено прямо-таки «действительным». Этот произвол и беспомощность-растерянность распространялись и ширились до тех пор, пока отказ сущения истины не привел к тому, что суще-бытующее в целом не оказалось подвержено неопознаваемой покинутости бытием. Но эта покинутость бытием смогла стать первыми сумерками отвержения, указанием-намеком на сущение пра-бытия как со-бытие.

Самопостижение смысла философией подпадает под подозрение, что оно станет неким познаванием познавания, которого мы опасаемся как беспочвенного кружения вокруг собственной пустоты. Это опасение имеет под собой основания, если оно берет постижение смысла, не смысля в нем, и понимает под ним следующее: идти за познаванием как под руками наличествующим процессом, описывая-объясняя, раздобывая условия – идти дальше к другому знакомому и кажущемуся знакомым наличествующему под руками данному.

Но может быть и познавание познавания; вернуться назад в светлую ясность сущения познания (в ее принадлежность к истине пра-бытия). Там познавание делается, как кажется, уже познанным, здесь познавание становится познаваемее, поскольку оно включается-впадает в историю самого пра-бытия.

Историческая (geschichtliche) полемика (отклик созвучия и подыгрывание) переходят в те основные установки-позиции, в которых и исходя из которых мыслители более не «изъясняются с пониманием» – тут