Дух времени. Введение в Третью мировую войну - Андрей Владимирович Курпатов Страница 16

Кажется, проще назвать страну, которую бы не коснулись лихие 60-е прошедшего века. Вторая мировая война стала мощнейшим детонатором, и мир был вынужден искать некий новый баланс:

• радикально другая геополитическая ситуация в Европе;

• агония прежних межконтинентальных империй с последующим переделом границ и трансформацией режимов — это происходило в Африке, Латинской Америке, Ближнем Востоке, Юго-Восточной Азии;

• серьёзнейшие преобразования проходили в Китае и Индии.

Падение Берлинской стены считается символом нового поворота в истории человечества. Но история стала поворачиваться куда раньше, а события, произошедшие в Берлине 9 ноября 1989 года, стали лишь зримым, наглядным воплощением нового образа будущего.

Миру была явлена концепция «конца истории» и «последнего человека», предполагающая системную глобализацию. На самом же деле мир ещё только нащупывал новый баланс, прикрывая возникшую неопределённость тезисом о глобализации.

Под этим тезисом, тем временем, соударялись друг с другом цивилизационные волны — индустриальная, информационная, а в какой-то части даже аграрная:

• Китай приступил к производству «индустриального человека»;

• США и объединённая теперь Европа уже были на пике производства человека «информационной волны» (с зачатками даже «цифрового»);

• Россия ещё лишь приступила к полноценному производству «информационного человека», но на фоне разрушения собственной индустриальности;

• наконец, значительная часть населения стран мусульманского мира, а также стран Латинской Америки переживала в этот момент переход от аграрного состояния к индустриальной модели[49], что было связано с ростом инвестиций, с одной стороны, а также с проникновением современных технологий из информационной и цифровой индустрий[50].

Множество стран, впрочем, оказались лишь щепками в завихрениях этих турбулентных цивилизационных потоков, образованных противонаправленным движением четырёх мировых гигантов: «абсолютного» (США и Европа), «проигравшего» (СССР, Россия), «нарождающегося» (Китай) и «кипящего» (мусульманский мир).

Внутренняя противоречивость этих отношений, несмотря на оптимизм победных реляций глобализма, привела к ещё большему напряжению системы.

Не заметив этого столкновения цивилизационных волн, теоретики перепутали экономическую глобализацию с политической (геополитической). «Национальные интересы» всё больше лежали в плоскости экономических вопросов, именно им, а в конечном счёте бизнесу как таковому, и стала служить государственная машина «золотого миллиарда».

Соединённые Штаты, а затем и Европа стали массово переводить производство в Китай[51], параллельно критикуемый за отсутствие демократических институтов, ущемление прав человека и нечеловеческие условия труда. Причём делалось это так, словно бы правая рука не знала о том, что делает левая: мол, мы даём вам работу, а вы будьте добры соответствовать нашим «нормам приличия»[52].

И тут, строго в соответствии с формулой покойного Виктора Степановича Черномырдина — «никогда такого не было, и вот опять», — пришла четвёртая цивилизационная волна. Западная политика, и без того уже марионеточная, стоящая на службе у капитала, перешла в виртуальное пространство ничего, по сути, не стоящих сетевых дискуссий.

По мере усиления эффектов «цифровой волны» сколько-либо реальная политическая деятельность осталась уделом маргиналов правого и левого толка, между которыми уже трудно найти какие-то значимые отличия. Если, конечно, не считать политикой экономические интересы компаний и ассоциированных с ними государственных структур.

Если же говорить об участии в политике людей как таковых, «народных масс», то его нет вовсе. Большая часть населения вообще выпала из политического дискурса. Пользуясь образом Г. Маркузе, сначала капитал обессилил пролетариат с помощью благ и комфорта, а затем и вовсе, в рамках «цифровой волны», уничтожил его, превратив в абсолютно аморфный «прекариат»[53].

У прекариата нет образа будущего — жизненной стратегии, осмысленных долгосрочных целей, внятно определённых ценностей. Его жизнь — это жизнь в виртуальном пространстве социальных сетей, компьютерных игр и потребления развлекательного контента, а насущные вопросы он с лихвой удовлетворяет сервисами, созданными по принципам «новой власти».

И может быть, самое страшное, что у этого нового класса людей нет лица: они говорят всегда от лица «всех», они выражают мнение «всех», они способны судить и рядить «всех». Вот почему, кроме «эффекта дефрагментации» информации в Сети («Неужели никто не смотрел, что там в интернете происходит?»), вторым проблемным пунктом является тотальная анонимизация.

Когда мы говорим об анонимности в интернете, первая мысль — это, конечно, бесконечные «тролли», оставляющие в комментариях язвительные или провоцирующие конфликт отзывы. Но на самом деле проблема куда серьезнее, анонимной в Сети оказывается сама информация. Можно сказать, что мы переживаем своего рода реминисценцию смерти уже умершего в постмодерновой реальности «автора».

Когда кассеты с лекциями о портрете с голубыми глазами имама Али распространялись в Иране, все знали, что это информация от самого аятоллы Хомейни, а когда иранские студенты прочли в «Эттелаат» о «чёрно-красном империализме» и гомосексуальности аятоллы, они знали, что это информация от министра информации Дарюша Хомаюна.

Сейчас, когда вы читаете что-либо в Сети, вы никогда не знаете о происхождении информации — мнение это, факт, перепост перепоста, откровенная дезинформация, добросовестное заблуждение или простая человеческая глупость.

Как принимается решение о том, какие исправления той или иной статьи окажутся в «Википедии», а какие нет? Это делают люди, имеющие какой-то определённый статус внутри этой абсолютно непрозрачной, анонимной по сути системы модерации — начальники каких-то загадочных «кустов», наслаждающиеся своей — как им, вполне вероятно, кажется — «властью» над подконтрольной тематикой.

У них нет лица, их компетенция никак не определена, и они, вероятно, не так уж преуспели в своей сфере, если имеют возможность столько времени и сил тратить на эту, по сути, социальную игру, где приз — виртуальные википедийные звёздочки на погоны модератора и право решать, какой сноске остаться в региональной статье, а какую следует снести в бан.

Ещё в далёком 2006 году в журнале Edge вышла статья Джарона Ланье — выдающегося исследователя в области визуализации данных и биометрических технологий, автора термина «виртуальная реальность», создателя первых очков виртуальной реальности, человека, который, в конце концов, включён «Британникой» в число 300 крупнейших изобретателей в истории человечества.

Его статья — «Цифровой маоизм: опасности нового онлайн-коллективизма», была посвящена непосредственно феномену «Википедии». В ней он достаточно подробно, на примерах объясняет ту самую «опасность».

Во-первых, он наглядно демонстрирует, что любая попытка создать авторитетное «узкое место», которое бы отвечало за знание в обществе, заведомо обречена на провал (причём неважно, идёт ли речь о «Википедии» или об алгоритмически созданной системе, производящей метаинформацию) — знание так не работает.

Во-вторых, у пользователя возникает ложное ощущение «авторитетности информации», размещённой на подобных агрегаторах знаний, тогда как