Дмитрий Калюжный - О западе, который пыжился, пыжился, а Россия сама по себе Страница 17

Как видим, государственнические настроения, равно как и патриотизм, не являются препятствием для жизни в глобальном демократическом мире. Мало примера США и Великобритании, поинтересуйтесь опытом Японии, Кореи, Китая, ряда стран Юго-Восточной Азии, и вы убедитесь в этом.

Следствия недостаточного прибавочного продукта

Русское общество есть общество с минимальным объемом прибавочного продукта. После вычета того, что нужно производителю и его семье, он мог отдать на нужды государства существенно меньше, чем граждане стран с небольшими издержками. И что из этого следует? А то, что аппарат управления на Руси должен быть либо намного меньше, чем в других странах, либо норма его содержания естественным образом получится другой. А на деле получалось так: и управленческий аппарат поменьше, и стоил он всегда меньше.

Но процесс управления везде одинаков; как же вдесятеро меньший государственный аппарат может выполнять те же функции? А это можно сделать, если часть функций передать не специально оплачиваемым людям, а выполняющим эти функции на общественных началах. Деревенские старосты, а в городах писари и нотариусы не получали государственного содержания, а кормились «от народа». И по многим должностям было то же самое: пристав, получающих государственное жалование, обслуживал несколько деревень. Как же он справлялся? А везде имелись помощники без содержания.

Так было всегда, и так должно быть. Казалось бы, простая мысль. Но посмотрите, аппарат управления у нас растет, как на дрожжах, и обеспечение себе управленцы требуют, как «во всем мире». И при этом все время пугают, что «дешевые» управленцы могут принести только вред стране.

Если вы увидите в Нью-йоркском метро ребёнка, разбрасывающего обертку от жвачки по вагону, не спешите делать ему замечание. Там считается, что так и должно быть. Здесь избыток рабочей силы, и убирать эти бумажки будет человек, получающий зарплату из налогов родителей этого ребёнка. А вот нам дешевле заниматься воспитанием детей, чем держать лишних уборщиков.

Люди должны понимать, что если они требуют какую-то услугу, то за неё платят они сами, а не абстрактное государство. Оно имеет только то, что мы ему даем. А мы много дать не можем. И общественная пирамида у нас не может быть такой же сложной, как там, и «верхи» в нормальных условиях у нас всегда ближе к низам, по сравнению с Западом. У нас и у «них» очень, очень многое – разное, и нельзя сравнивать организацию жизни там и тут без учёта этой разницы.

Нас всегда тыкают носом в наше «крепостное право». Но в средние века на европейских дорогах стояли патрули, и попавшихся «бродяг», то есть тех, кто не мог доказать, что он местный арендатор, тут же вешали. Феодализм у нас был другой, по сути, это даже не был феодализм. У нас земли для прокормления давали дворянам только на время службы государю. Хотите и дальше ими пользоваться, – посылайте детей на службу. На Западе семьи владели целыми губерниями вечно, и фамилии носили по названию своего наследственного владения, а у нас такого не было. В древние времена князя приглашал народ; затем князья выбирали великого князя; а поместье с народом давал дворянину великий князь за службу, и дворянин служил государству, кормясь от народа. Вот наша система.

Социально-политическая стратегия, связанная с именами Гоббса, Канта, Локка, реализованная в западных демократиях, исходила из недоверия к человеку, и строила всю политическую среду так, чтобы блокировать деструктивные выходы его энергии. Отсюда и разделение властей, чтобы друг за другом следили, отсюда и сменяемость лиц на постах, и многое прочее. Как говаривал Кант, нужно создать такую политическую систему, чтобы она работала, даже если бы пришлось иметь дело с дьявольским народцем.

Что касается социально-политического опыта России, то и в дореволюционном, православном варианте, и в коммунистическом варианте в основе лежал другой образ человека. Здесь превалировало мнение, что человек добр или, по крайней мере, может быть добрым. Господствующей была идеология доверия. На этом всё строилось. Каким бы суровым советский опыт ни был, всё же идеология ориентировалась на высшие гуманистические цели, на братство людей, на то, что человек – это звучит гордо.

Эта идеология в душах людей жива до сих пор. У нас смазаны грани между деловым сотрудничеством и личным дружеским общением. Наши люди отличаются очень большой степенью беспечности в жизни, сниженным порогом индивидуальной ответственности, слишком доверяются судьбе, Богу и начальству, – но на российском «рынке» ценностей по-прежнему высоко котируются служение общему делу, патриотизм, самоотверженность, бескорыстие. Хотя современная наша власть проводит явно антинародную политику, люди всё ещё видят в государстве что-то отечески заботливое.

Отчего же государство стало теперь столь равнодушно к своим гражданам? Раньше-то такого не было… А оттого, что во главе его интересов ныне – идея выгоды и прибыльности. Наше государство перестало быть общественной структурой, синхронизирующей стремления разных групп своих граждан, работающей в общих интересах, и превратилось в коммерческую корпорацию. А между тем, «гуманный» капитализм некогда ввел представление об «общности, которую не имеет смысла эксплуатировать». И знаете почему?

Потому, что в этом сообществе хозяйство производит количество прибавочного продукта, лишь немного превышающее определенный минимальный уровень. Таковы ряд регионов Африки. Люди здесь живут, но только в рамках своего хозяйства и в рамках своей «рыночной» экономики. Именно такой была большая часть и нашей страны еще в конце XIX века, – да она такой и остаётся.

В старину урожайность была такова, что удавалось лишь прокормить себя. А все поборы шли уже из необходимого, а не из излишков. Вот потому и было сельского населения 90%, что больше 10% нахлебников прокормить не могли. Крестьянин не только кормил, хоть и впроголодь, большую часть народа, но к концу имперской России оплачивал и паразита-помещика, живущего за границей, и имперское государство, и оплатил в конце концов индустриализацию России.

В среднем по России выход растительной биомассы с 1 гектара в 2 с лишним раза ниже, чем в Западной Европе и почти в 5 раз ниже, чем в США. Сегодня лишь 5% сельскохозяйственных угодий в России имеют биологическую продуктивность на уровне средней по США. Если в Ирландии и Англии скот пасется практически круглый год, то в России период стойлового содержания 180—212 дней.

Однолошадный крестьянский двор, в среднем, мог заготовить только 300 пудов сена и продуктивного скота держать не мог. А вот, например, в Швейцарии крестьяне даже зимой могли варить сыр. Вот вам еще один источник дополнительного дохода, которого русский крестьянин лишен.

Чтобы протопить всю зиму избу, надо затратить средства, эквивалентные двум месяцам труда – это как минимум. Ведь надо заготовить деревья в лесу, привезти, напилить, нарубить, сложить, и не сколько-нибудь, а кубов десять-двадцать. (Это уже в дровах, значит, переработать леса надо еще больше.) Кстати, при царях власть специально оговаривала выдачу дров для чиновников, начиная с определенного класса. Это был необходимый элемент их содержания, наряду с денежным довольствием и свечами. Если кто не знает, там, где летом «белые ночи», зимой – «темные дни».

Из-за обширности территории и низкой плотности населения транспортные издержки в цене продукта в России составляли 50%.

Так что Запад всегда имел фору перед нами. И вовсе не потому, что там умные и трудолюбивые. А так, от природы. Но это обстоятельство постоянно ускользает от исследователей, когда они сравнивают благосостояние, например, у нас и в Швеции. По сути, один лишь географический фактор заставлял в России принять хозяйственное устройство, очень отличное от западного. Это фактор неустранимый, и величина его очень значительна.

Вот причина равнодушия нашего современного государства, превратившегося в коммерческую корпорацию, к своим людям. Наш народ – это «общность, которую не имеет смысла эксплуатировать». Причина? – географический фактор. Устранить его нельзя, значит, нужно устранить саму «общность». В таком случае, мировым коммерсантам останется «общая кладовка ресурсов», как выразилась некогда Маргарет Тэтчер о России. Если раньше нахлебниками у народа были чиновники, то теперь сами чиновники рассматривают народ, как нахлебников.

Между тем, тот же географический фактор подсказывал прежним властителям и хозяйственникам, в каком направлении надо развивать общество. При наших условиях логичным был переход от простого общинного хозяйства к его сложным формам, а не к фермерству. Создание больших хозяйств, делающих рентабельным применение техники и новых агроприемов (покупка семян, породистого скота, удобрений и т. д.) позволяло не только сохранить уровень потребления с/х продуктов для населения, но и высвободить большую его часть для индустриализации, проводимой за счет сельского населения, но в итоге улучшающей и их жизнь.