Газета Завтра Газета - Газета Завтра 889 (48 2010) Страница 17

     Или мы все поймем, что нужны друг другу, или все располземся под иных правителей мира. Маленькая Россия для русских, Чечня для чечен, Татарстан для татар, и так далее. Только кто позволит даже маленькой России быть для русских? Кто позволит развивающейся Чечне быть только для чечен? Ненужные пустующие земли, может быть, еще и оставили бы в покое. Но и на этих землях можно установить чьи-то ракеты, построить военные базы, как в Косово или Киргизии. К примеру, как существовала бы маленькая независимая Чечня? Или при поддержке Турции, или США и НАТО, или под крышей арабского Востока? И чем в таком варианте хуже Россия?

     Г.С. Я тоже не понимаю. С точки зрения экономической, социальной, политической, существование маленьких государств, не входящих ни в какие большие союзы, невозможно. Самим чеченам будет скучно. Они сами уже давно стремятся к более широким горизонтам. Русские уже давно заявили о себе как о великом цивилизаторском народе. Как об одном из осевых народов мира. И теперь самим русским отстраниться от всех других народов, даже щедро одаривая их территориями, невозможно.

     В.Б. Но можно ли создать великую литературу, скажем, описывая бабочек? Мой друг Александр Проханов очень любит бабочек, описывает их в полете, любуется ими. Но это бабочки, сидящие на краю воронки от бомбы. Он ловил их сачком и в Афганистане, и в Никарагуа. Он сам был в этих военных поездках как бы бабочкой, изящной, элегантной, на краю воронки от бомб или ракет.

     Г.С. Писатель этим всю жизнь и занимается. Он ловит бабочек и собирает полевые цветы по краям воронок.

     В.Б. Кого из писателей нашего времени вы больше всего цените? Кто повлиял на вас в молодости? Чьи книги читаете?

     Г.С. Одна моя любимая линия русской литературы — это Иван Бунин. Другая линия — Михаил Булгаков. Я выделяю их для себя. Из современников с большим уважением отношусь и к Проханову, и к Маканину. Много читаю книг писателей своего поколения. Я рад, что мы по всей стране нашли друг друга, мои сверстники, которым надоели постмодернистские игры, коммерческие проекты. Мы тоже по-разному, но воспринимаем и жизнь, и нашу прозу всерьёз. Когда я начинал писать, мне казалось, что нахожусь в космической пустоте, что я — последний русский писатель в этом мире тупиковых пустых литературных экспериментов. Никого не осталось, один я. Наверное, так же думали и другие. Жестокое, трагическое время и фальшивое наигранное телевидение, отвлекающая игровая литература. Я не мог понять — неужели эти трагедии миллионов людей никому не видны, никому не интересны? Думаю, поэтому и книги перестали читать. Мы по вине властей и этих игровых постмодернистских писателей потеряли великолепного советского читателя. Мы остались и без литературы, и без читателя. Кругом издавали Пелевина, Сорокина, какого-нибудь Пеперштейна. И где-то в глубине, в тиши писали такие великолепные писатели, как Юрий Мамлеев, Владимир Личутин. Я о них долгое время не знал. И потом как-то одновременно появились первые книги моих нынешних друзей. Плохо или хорошо, но они вернули серьёзность литературе: Захар Прилепин, Сергей Шаргунов, Михаил Елизаров, Роман Сенчин, Сергей Самсонов, Андрей Рубанов. У нас разные стили, разный подход, разное слово. Я думаю, мы уже повлияли на постмодернистов каким-то образом. И путь того же не бездарного Сорокина к "Сахарному Кремлю" — это уже путь к большой серьёзной литературе.

     Если постмодернизм был отрицанием классической русской литературы —мы стали отрицанием отрицания. И мы искренне считали себя спасителями литературы. Ведь, к примеру, я был простой читатель. Ничего не знал о литературных боях. Нам преподносилось всё так, что навязывающийся постмодернизм и есть вся русская литература. И мы, как русские партизаны, тайком писали, каждый в своем углу, своё отрицание отрицания. А когда нас стали печатать, я узнал, что не один такой. Вот недавно узнал еще об одном замечательном русском писателе — Андрее Иванове, живущем в Эстонии. Кстати, я и сам сейчас хочу купить там небольшую дачу. Нас всех уже называют маленькой литературной мафией. Хотя среди нас нет ни издателей, ни начальников, но мы смело поддерживаем друг друга.

     В.Б. Есть еще проблема — писатель и власть. Когда власть подчиняла художника, поэта, он негодовал. Когда власть покинула, отвернулась от художника, от поэта, искусство начинает вымирать. Все же необходимо какое-то взаимодействие между писателем и властью его страны, его народа. Вечный разговор царя с поэтом, как Пушкина с Николаем Первым, как Сталина с Пастернаком, как Солженицына с советским руководством. Его "Письмо вождям" — ведь это было предложение к сотрудничеству. Или письмо Бродского Брежневу перед отъездом из России, прагматически ненужное ни с какой стороны. Вот и ваш напряженный заочный разговор с Рамзаном Кадыровым тоже несет некий мистический заряд. Писатель ответственен за свой народ, за свою страну — так же, как и царь, как президент. А может, даже более.

     Г.С. В маленьком, уютном европейском буржуазном государстве литература вполне может быть аполитичной, неидеологичной. На досуге пописывают, на досуге почитывают. Литературные пристрастия президента не имеют никакого значения. Маленькое уютное государство может быть построено на идее всеобщего буржуазного благополучия и стабильности. Империю на такой идее никак не построишь. Россия не является и никогда не будет являться маленьким, уютным буржуазным государством. И не сможет стать таким, даже если очень будет стараться. Россия либо будет империей, либо исчезнет в хаосе смуты. Империи нужна идеология, а идеология — это слово, это литература. Писатель отвечает за свое слово, иногда и жизнью своей.

     В.Б. Думаю, после Иосифа Сталина в России не было и нет ни одного политика, особенно сегодня, — кто бы знал современную литературу, следил за новинками. И всё же, более всего меня поразила травля вас чеченскими чиновниками. Я бы хотел узнать, как согласуется с российскими законами фраза Уполномоченного по правам человека в Чечне, господина Нухаджиева: "А шариат в брачно-семейные отношения вводить в Чечне нет никакой необходимости — он действует у чеченцев с момента принятия Ислама. Испокон веков брак, не оформленный по мусульманским канонам, являлся незаконным, а дети, рожденные от этого брака, считались незаконнорожденными. Этого правила в Чечне неукоснительно придерживались даже в самый пик пропаганды атеизма, когда людям запрещали молиться и соблюдать Уразу. Не знаю, правда, было ли оно соблюдено в случае с семьей нашего героя".

     Г.С. Если тот или иной чиновник не согласен с моими словами, выходи на свободную дискуссию. Пусть общество само оценит, кто прав, кто не прав. У нас люди не дураки. Вся эта развязанная против меня кампания служит только на руку врагам и Чечни, и России. Высказывание Нухаджиева — это верх цинизма. Это его понимание прав человека, продемонстрированное всему миру. Мол, вот какая Чечня еще нецивилизованная страна. Все дети от смешанных браков — незаконнорожденные. И это говорит официальный чиновник. Это заявление против прав человека. Всё-таки я юрист, я нашел в его заявлении нарушение тринадцати статей уголовного кодекса России. Но на него подавать в суд нельзя. Он, как уполномоченный по правам человека, пользуется полным иммунитетом от судебного преследования. Я вызвал его на публичные дебаты. Он трусливо отказался. Звал меня не в Москву на дебаты, а в село Шали. Какие публичные дебаты в Шали? Это всё равно, если бы я вызвал на дуэль на Черной речке. Человек якобы принял вызов, но… "только я на Черную речку не поеду, никаких секундантов, никаких пистолетов. Приходи ко мне вечером на задний двор, с завязанными руками, и я тебе всажу нож в спину".

     Мой вызов на открытые публичные дебаты в прессе, в той же "Комсомольской правде" или в "Завтра", или на телевидении остается в силе. Любое центральное независимое СМИ. Публичные дебаты на всю страну. Чтобы дурость и дикость каждого видна была. Он отрицает действие российских законов в Чечне. И с этим все наши власти соглашаются. Такое недопустимо.

     В.Б. Вы побаиваетесь после таких заявлений за себя и свою семью?

     Г.С. Естественно я беспокоюсь за жизнь и здоровье — и своё, и своей семьи, и больше всего за своих родственников в Чечне. Я принимаю разумные меры предосторожности. Но я верю в законы Российской Федерации. Верю, что Россия мне поможет.

Геннадий Ходырев АПОСТРОФ

Лаврентий Гурджиев. "Сталинизм — спасение России". — М.: Яуза-Пресс. 2010. — 637 с.