Газета День Литературы - Газета День Литературы # 85 (2004 9) Страница 17

Нам, как аппендицит,

Поудалили стыд.

И оба они будут жить под этим девизом". Гений предвидел ваше паскудство".

Но, увы, и Александр Борисович умер еще в 1961 году. И может быть, не столько от старости, сколько от огорчения: узнал, что Вознесенского недавно приняли в Союз писателей, а Евтушенко давно уже там. Заметив однажды, что на похоронах Пастернака "так печально мало было писателей", Вознесенский сокрушался по поводу чудовищной эпохи: "Увы, это был пример бытовавшего тогда двоедушия, "двойного счёта", когда иные восторженно шептались о поэте дома, но клеймили его с трибуны и не решались даже проститься". Кто ж станет спорить, двоедушие всегда было, есть и будет. Об одном из примеров его вспомнила как-то дочь Марины Цветаевой — Ариадна Сергеевна: "Было это в пятьдесят седьмой году в Переделкино. Помню так. В столовой огромная ёлка. За огромным столом — Борис, его жена Зинаида Николаевна, Ахматова, артист Ливанов, Федин, Нейгаузы, какой-то начинающий поэт Андрюша... Пили, ели, развеселились все. Потом Пастернак читал свои стихи... Начинающий Андрюша всем по очереди смотрел в рот. Этот Андрюша писал под Пастернака. Борис наставлял Андрюшу, а когда умер, улыбчивый Андрюша не отважился даже пойти провожать своего наставника и учителя — оторопь взяла"(С.Грибанов. Тайна одной инверсии. М.: Воениздат, 1985, с.62).

Однако же сам Вознесенский уверяет, что на похоронах Андрюша был, а вот от поминок отказался. У него и довод очень веский, даже возвышенный: "На дачу я не пошел. Его там не было". Да, покойники, как правило, в своих поминках не участвуют. Похоже, молодой поэт узнал тогда об этом впервые.

Но вернемся к Евтушенке. Представьте себе, ныне он проклинает не только страшную советскую эпоху, но и "бесстыдное приспособленчество к сегодняшнему беспределу, происходящее от желания оправдать свою беспринципную готовность лечь под потную волосатую тушу нынешней неизвестно какой системы — результата свального зоологического греха дворняжек, лагерных овчарок и компьютеров на пустырях истории". Во загнул! И волосатая туша власти, и дворняжки, и овчарки, и компьютеры, и пустыри истории... И это не всё! Дальше он сливает два потока своей лютой ненависти в один, вспомнив о своей собственной молодости, "не догадывавшейся тогда, как её растопчут — сначала сталинские палачи, а затем те, кто нагло осмеливался называть себя демократами, а на деле оказались политическими наперсточниками". Как говорил Чехов, сюжет, достойный кисти Айвазовского: наперсточник с доельцинским стажем обрушился на наперсточников ельцинской поры. Но заметьте: ни единого конкретного имечка. "Мы в лесочек не пойдем, нам в лесочке страшно...". Я упомянул Белу Ахмадулину, первую жену Евтушенко. Недавно в интервью "Литературной России" (№32) она сказала: "Я абсолютно нищий человек...". Ах, Бела!.. В 1959 году был вечер, посвященный 25-летию Литературного института. Почему-то его устроили в здании банка, что недалеко от института на этой же стороне Тверского бульвара. Не помню официальной части вечера, не помню никого, а помню только, как танцевал с пленительной студенткой. Я спросил, как её имя. "Бела". — "Так вы Ахмадулина? Это о вас говорят, будто Сельвинский сказал, что в ваших стихах проблески гениальности?" — "Обо мне…" И вот с газетного листа на меня смотрит нищая старушка... Помните старинный романс "Нищая"?

Сказать ли вам, старушка эта

Как сорок лет тому жила?

Она была мечтой поэта,

И слава ей венок плела.

Когда она на сцене пела,

Париж в восторге был от ней.

Она соперниц не имела...

Подайте ж милостыню ей!..

Что, Евтушенко, еще вы скажете о той и этой эпохе?..

А что сейчас Вознесенский? Он недавно меня поразил. В "Огоньке" №35 напечатано его большое интервью. Там он называет себя в некотором смысле "антиЕвтушенко". И это, представьте себе, в данном случае верно. Его вот уже много лет донимают стихотворением "Уберите Ленина с денег!". Развязный и неумный журналист сунул это стихотворение в нос поэту и на сей раз. И что ж вы думаете? Вознесенский ответил: "Это не лучшие мои стихи. Но когда Золотухин читал их в "Антимирах", что делалось в зале! Шквал аплодисментов! Ленин, несмотря на все его минусы, самая сильная личность XX века". Сказать это в "Огоньке", сказать так в той либерально-беспощадной среде обитания... Я готов за это простить ему грех сорокалетней давности.

Петр Алёшкин ПРЕЗИДЕНТ И ТРИ БОГАТЫРЯ (Русская народная сказка)

Вражья сила захватила Кремль, посадила на страже президента Владимира Путина и стала день и ночь ненасытно пить народную кровушку. Обессилел народ, миллионами вымирает. Стон стоит на Святой Руси. Что делать, как одолеть вражью силу, как выгнать ее из Кремля, народ придумать не может. И тут кто-то мудрый подсказал: надо найти богатыря Алешу Поповича, попросить его освободить Кремль.

Пошли в Ростов Великий к Алеше Поповичу, поклонились ему в ножки. Так, мол, и так, Попович, выручай, совсем дошли до ручки, всю кровушку выпила вражья сила. Постои, Алешенька, за русскую землю, за нас православных.

Богатырь выслушал народ, загорелось его сердце отвагой, вскочил он на борзого коня и поскакал в Москву. Один скок в три версты, другой — в пять верст. Вдруг видит навстречу седой горбатенький старичок идет с посохом, останавливает богатыря.

— Куда, добрый молодец, торопишься? По воле своей иль нужда ведет?

Рассказал ему Алеша Попович о страданиях народа, сказал, что торопится на смертный бой с вражьей силой. Живот свой готов положить за землю русскую, за ее свободу.

— Доброе дело, доброе,— говорит старичок.— Но помни, Алешенька, встретишь в Кремле президента Путина, смотри, не мешкай, сразу хватай его и обземь, ошеломи и требуй ответа, где окопалась вражья сила, где она народную кровь пьет. Только, Алешенька, не слушай его, оплетет он тебя ласковыми речами, окрутит, опутает, недаром у него фамилия такая, и пропадешь ты, Алешенька, ни за понюх табаку.

Поблагодарил Алеша Попович старичка за совет и помчался в Москву. Влетел в Кремль, ворвался в кабинет президента Владимира Путина и зажмурился от ослепительного блеска золота. Щурится стоит посреди кабинета, никак не может понять, где президент. Стол большой — вот он, а где хозяин? Наконец, разглядел в кресле маленького плюгавенького человечка. Неужто этот карла и есть страж вражьей силы, сторожевой пес? А человечек, президент Владимир Путин, вдруг так радостно подскочил в своем золотом кресле, словно брата любимого встретил, всплеснул счастливыми ручонками, вскрикнул с восторгом в голосе:

— Алеша! Алеша Попович! Долгожданный! Как я тебя ждал, как ждал! Вдвоем народ спасать сподручней. Ты слыхал, видать, как народ обеднел!

— Да...— растерялся богатырь от напора ласкового Владимира.— Обеднел народ, прямо сказать, обнищал, а ты тут весь в золоте.

— Вот, вот, вот,— подхватил ласковый Владимир Путин.— Вытаскивать надо народ из нищеты. Вот тебе десять миллионов долларов,— выхватил президент из-под стола чемоданчик, распахнул его, показал тугие зеленые пачки.— Бери, раздай даром бедным людям. Вот и будут у народа деньги. — Захлопнул президент чемоданчик, сунул в руки растерянному богатырю и ласково похлопал по его бедру, подбодрил. До плеча богатыря он дотянуться не мог.— Иди-иди, неси народу деньги!

Медленно выбрел Алеша Попович на Ивановскую площадь, все никак в себя прийти не может. Не ожидал он встретить такого ласкового президента, благодетеля. Стоит у Царь-пушки, куда двинуться не знает. И тут подкатывается к нему сутулый суетливый человек, лысый, чернявый.

— Господин... эта... мне кажется...— путано и быстро заговорил он.— У вас в чемоданчике... это самое... доллары, доллары лежат. Прикидываю... миллиончиков десять будет...

— Это не мои, народные деньги,— перебил его строго Алеша Попович.

— Ну да, ну да, народные,— суетился человек.— Но народу у нас сколько, пока побольше ста сорока миллионов набирается. Если всем эти деньги раздать, по пять рублей на рыло не хватит. Буханку хлеба не купить. А если их крутануть в нефтяном бизнесе, то через неделю сумма удвоится, а через месяц утроится. Сразу помощь втрое увеличится.

— Как это, крутануть?— недоверчиво смотрел Алеша Попович на суетливого человека.

— Купим бензин по пять рублей, а продадим по десять. Это как дважды два.

— Понятно, спекуляция,— протянул богатырь.