Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6551 ( № 17 2016) Страница 17

Одна из лучших новелл в «Шестом ангеле» – «Авария». На глазах у героя погибает любимая девушка, которая ещё несколько минут назад была в его объятиях. Он возвращается домой и видит недопитую чашку чая и заколку (помните шпильку у Бунина?). Никакой патетики, никакого надрыва: «Всё было как-то долго и неправильно. Подъехала труповозка. Санитары деловито упаковали трупы в мешки и погрузили их в машину» .

Пожалуй, книга Вадима Фёдорова вполне могла бы послужить учебным пособием для студентов Литинститута. По ней можно научиться простоте, краткости, умению отсекать всё лишнее, строить композиционные ходы. Но это не значит, что самому автору не нужно ничему учиться. Конечно, надо нарабатывать мастерство, благо все данные для этого есть.

В ближайшее время мы представим читателям «ЛГ» произведения Вадима Фёдорова.

Виктор Лихоносов – певец кубанской старины

Виктор Лихоносов – певец кубанской старины

Литература / Литература

80-летнему юбилею русского писателя посвящается

Мы шли по главной, Красной, улице бывшего Екатеринодара. Хоть и меняет она постепенно свой облик: на смену уютным двухэтажным особнякам с лепниной и коваными крылечками приходит стеклобетонная безликость, но все же хранит еще дух прежней казачьей столицы. Останавливаемся напротив бывшей гостиницы «Центральная» – одного из красивейших зданий города конца XIX века.

– Ты чувствуешь, как звучит город без гула машин? – спрашивает Виктор Иванович Лихоносов.

«Георгиевским кавалером русской литературы» назвал его когда-то Юрий Кузнецов – поэт и великий земляк. Было это в 1988-ом на вручении Государственной премии за роман «Наш маленький Париж».

В 1984-ом Валентин Распутин написал предисловие к литературному памятнику Екатеринодару – созданному Виктором Лихоносовым, урожденным сибиряком. Только через три года роман издали, до того – боялись, перестраховывали wbr /wbr сь... слишком явно сквозила в нем любовь к былому. Автор, уловив отблеск державного величия России, и сам ощутил восприемство – связав в «Ненаписанных воспоминаниях» прошлое с настоящим.

Беседы с людьми – теми самыми, «бывшими», пожелтевшие страницы с каллиграфическим росчерком пера, дореволюционные газеты переносили в незнаемую современниками Россию. Тогда мир для Лихоносова разделился: в архивах и библиотеках он жил радостями и печалями Екатринодара, а, выйдя из пыльных хранилищ, оказывался в Краснодаре; бывало, что и прямиком направлялся на партсобрание в Союз писателей, хотя и был беспартийным – нелегко, вероятно, от великих потрясений века ХХ и тихого провинциального очарования возвращаться к задачам и установкам коммунистической партии.

Но это было позже: когда Виктор Иванович Лихоносов, войдя в силу, стал признанным мастером, а двумя десятилетиями ранее безвестный сельский учитель из-под Анапы отважился написать Юрию Казакову – возможно, почувствовав в любимом писателе, помимо литературного созвучия, еще и родственную душу. Надеялся, ждал, томился (кроме письма отправил три своих рассказа) и когда ответ все-таки пришел, раскрыл с волнением, какое бывает единожды в жизни у каждого «начинающего»...

«...Рассказы я прочел, и они мне понравились... – писал Юрий Павлович 8 февраля 1963 года. –Рассказы ваши я попробую протолкнуть в «Молодую гвардию», хотя поручиться за успех дела трудновато...»

Между этим и следующим письмом состоялось и личное знакомство: в отпуск Виктор Лихоносов решил ехать в Москву.

«...Молодогварде wbr /wbr йцы так и не решились взять ваши рассказы. Я забрал их оттуда и тут же отдал в «Новый мир» – читал он в сентябрьском письме от Казакова.

Бесценны поддержка, совет, доброе слово, помогающие не отчаяться на первых порах. Обделены не имеющие друга, наставника – особо упорные со многими синяками и ссадинами окольными путями добираются туда, куда иным помогают взойти умудренные.

Всего через два месяца, в 11 номере «Нового мира», был напечатан рассказ «Брянские», ознаменовав стремительное вхождение Виктора Лихоносова – самобытное дарование которого совпало с чаяниями новой лирической прозы – в большую литературу. Это, как и начало дружбы с Юрием Казаковым, описал он в повести «Волшебные дни».

Глядя из прагматичного века нынешнего, в коем литература из главенствующей в культуре и жизни, оттеснена на задворки, с закольцованность wbr /wbr ю большинства на самих себе, сложно представить, что кто-то тратил на незнакомого человека время и силы души... Не только Казаков и Твардовский, но и Борис Зайцев, Георгий Адамович, Вера Муромцева-Бунина wbr /wbr ... И откуда? Из самого Парижа! Из-за железного занавеса безвестному и молодому слали участливые письма, советы и первые, еще пахнущие типографской краской, экземпляры книг. Многим ли доводится сталкиваться с подобной участливостью? Может оттого и ценна память о ней, как еще об одной стороне века чуткого и, увы, минувшего...

«Родная Кубань»

В Краснодаре я частенько заглядываю в маленькую комнатку в центре города: два на пять метров, – здесь располагается редакция литературно-исто wbr /wbr рического журнала «Родная Кубань», где последние 15 лет Виктор Иванович занимает пост главного редактора. Собственно, не занимает, а пестует, растит любимое детище. Много дневников, незнаемых доселе казачьих воспоминаний, тихих повестей и острых статей (печатать которые не отваживаются другие краевые издания) опубликовал он за эти годы. Отдельного кабинета у «главного» нет: на виду вся творческая артель – едва протиснешься между столами, заваленными рукописями и книгами.

– Откуда на этот раз? – слышу, чуть ли не с порога.

Возвратившись из очередной «творческой командировки», куда отправила сама себя, я еще не здесь – не в этом южном, родном и одновременно чужом городе. Еще звучат в голове обрывки ненаших разговоров, видятся иные ландшафты, а порой и батальные сцены. Мне пока не до вызванных из забвения мемуаров и провинциальных новостей. Рассказываю то, что гложет, томит в эту минуту.

– Напиши! – слышу неизменный совет. – Напиши почему, как поехала... Только пиши в созвучии с судьбой России. Понимаешь?

Я перехватываю внимательный взгляд – наблюдает. Наблюдает непрерывно, заинтересованно, вдумчиво. Черпая что-то из этих рассказов: его всегда интересует это «как» – детали, чувства, встречи.

Происходя из когорты настоящих художников, Лихоносов видит мир по-своему, выхватывая в мельчайших деталях опускаемое большинством, остротой особого художественного видения. Нет у писательского цеха часов работы, по истечении которых может мастер, ему принадлежащий, скинуть пиджак, выкинув из головы то, что расхоже называется «работой», сама жизнь – поле, где взращивается и собирается нива, тучность которой зависит от величины дарвания и вложенного тяжелого, подчас, ремесленного труда.

Сейчас мне кажется, что Виктор Иванович был рядом всегда, с самого начала дерзкого моего, неумелого «писательства». Публиковал дневники и материалы, привезенные из неспокойных мест. Но, несмотря на давнишнее знакомство, серьезно говорить о литературе мы начали лишь недавно, и я не устаю поражаться обширности и глубине его познаний, цепкости памяти и... врожденному артистизму. Рассказывая что-то, он вдруг затихнет, задумается, склонит слегка набок голову – так по-своему, по-лихоносовски – и выдаст, вдруг, что-то нужное, важное именно сейчас... едва уловимо растягивая гласные в словах, иногда возвышаясь почти до крика или опускаясь до шепота – дает знать о себе актерская жилка! Еще в детстве, в Новосибирске, играя в школьном драмкружке первые роли, хотел стать актером и даже подбил закадычного дружка своего, Юрку Назарова, ехать в Москву, в Щукинское, где Витя с треском провалился, а Юра, поступив, стал известным актером, снимавшимся даже у Тарковского.

Но о доле своей не жалеет Виктор Иванович, хотя и любит повторять: «Ну, какой я писатель?»

Бунин

– Ты была на могиле Бунина?! Самого Бунина!

– Была, – пожимаю плечами. Наши литературные пристрастия расходятся: на русском кладбище под Парижем главным был для меня Шмелев.

Сам автор «Маленького Парижа» во Франции никогда не был – до перестройки не пускали, после – не приглашали, сам – не решался.

Бунин – фигура в лихоносовском мире особая: неприкосновенная wbr /wbr , возведенная на пьедестал. Имя Бунина, увиденное впервые в год смерти Сталина, в некрологе газеты «Правда», наживило, наметило направление будущего творчества. Еще не читая ни строчки писателя, предощутил, вероятно, 17-летний парень его грядущее путеводительство wbr /wbr . Позднее подаренные дореволюционные книги Ивана Алексеевича и первые, изданные в СССР, стали решающими в обретении своей ноты: лирического звучания, пронизывающего и наполняющего лихоносовскую прозу.