Газета Завтра Газета - Газета Завтра 17 (1066 2014) Страница 17

Автор поставил своего героя в исключительное положение. Защищая мать от пьяного голого отца и его подружки, Артем нечаянно убивает горячо любимого им отца. Какие могут быть оправдания? Это уже тема романа Фёдора Достоевского "Преступление и наказание". И потому сама лагерная тема становится сразу же вторичной. Такой сюжет мог разыграться и во Франции, в Италии, в Америке, в России семнадцатого столетия. Тем более, что и другие герои-лагерники сидят не безвинно: старший друг Артема по бараку Василий Петрович работал в белой контрразведке, тоже не сказки детям рассказывал, поэт Афанасьев организовал игорный притон и так далее. Безвинных нет. С другой стороны, многие из них обаятельные, задушевные люди. К примеру, белый контрразведчик Василий Петрович. "В представлении Артёма Василий Петрович представлял собой почти идеальный тип русского интеллигента - который невесть ещё выживет ли в Советской России - незлобливый, либеральный с мягким юмором единственным ругательным словом у него было неведомое "шморгонцы" слегка наивный и чуть склонный к сентиментальности но, притом, обладающий врождённым чувством собственного достоинства".

Вроде бы и безгрешных нет, но как найти живую душу у грешного человека? И что дальше с ней делать? При том запасе пассионарности, которой обладает Захар, он заставил почти всех своих читателей полюбить почти всех героев романа. А что делать, если одни из героев убивают других? На чьей стороне правда? На стороне помощника Эйхманиса из заключенных жесткого Бурцева, в тот момент, когда он избивает Артема? Или на стороне чекистов, расстреливающих того же Бурцева, бывшего белогвардейского карателя, пытавшегося поднять бунт?

Писатель делает смелую попытку создать обобщенный образ русского человека. Что такое в наше время быть русским? В чем заключаются особенности русской души? Захар Прилепин считает: " Равнодушие к собственной судьбе. Такая амбивалентность, когда страсть и бесстрастность, богохульство и внутренняя религиозность существуют одновременно - и в разных обстоятельствах проявляется разное. Мир не является объектом его рефлексии - он просто в нем существует. Русский человек как типаж не пребывает в том состоянии, которое описано в романах Достоевского. Люди - они плывут. И ведь никакого перерождения русского человека вследствие этой чудовищной гулаговской истории не произошло. Это же один из самых страшных воплей либеральной общественности: гребаный народ, ты столько пережил, тебя гнобили в лагерях, били, кромсали, а ты снова пребываешь в тех же иллюзиях и не собираешься меняться. Я думаю, что русская история статична. Русский человек неизменен - в этом и есть залог его существования. И в бессердечии, направленном в первую очередь к самому себе. Это можно назвать жертвенностью, если ты любишь русских людей, если не любишь - можно назвать нецензурным словом".

Как писал Михаил Лермонтов: "Гонимый миром странник с русскою душой". Вот и Артема гонит по всему миру. Только миру особенному - соловецкому. Из барака в барак, как из материка на материк. То лес валит, то лис разводит, то служит сторожем, то под командой реального лагерника Бориса Солоневича готовится к лагерной олимпиаде по боксу. На Соловках в двадцатые годы и впрямь были сконцентрированы все слои русского общества, все разнообразные герои и злодеи, романтики и циники, палачи и монахи.

Достаточно подвижный, амбивалентный, и потому находящий общий язык и с бывшими белогвардейскими офицерами, и с православными священниками, и с чекистами, Артем стабилен в проявлении человеческой порядочности, доброжелательства, в сострадании слабым. Он мало заботится о себе, не эгоистичен, может быть, поэтому и спасается. Он ведь и от вербовки в осведомители, даже во имя спасения собственной жизни, отказывается. Чем, наверное, и покоряет молодую и красивую чекистку, возлюбленную самого коменданта Соловецкого лагеря Фёдора Эйхманиса Галину Кучеренко. И начинается внутри лагерного эпоса, внутри плутовского романа, внутри калейдоскопа самых разных судеб реальных и вымышленных героев, внутри лагерной одиссеи самого Артема, еще и одна небывалая, почти неправдоподобная, и, к тому же, почти реальная любовная драма двух главных героев с разных берегов бытия. Она и Он. Начальник и заключенный. Стратег и страстный романтический одиночка.

Насколько я знаю, у Артема и Галины есть свои реальные прототипы. Любимый прадед Прилепина Захар - сам сидел в тех самых Соловках, много рассказывал о них позже деду и отцу писателя, так до нашего Захара докатилась история о необыкновенной любви красивой чекистки Галины Кучеренко и заключенного Артема Горяинова. Дальше уже подключился вымысел. Думаю, писатель и от идеологии героя отказывается (что необычно для такого писателя, как Прилепин, и политика, и идеолога нашего общества), для того, чтобы увидеть более широкую панораму русской жизни, которую могли бы не принять ни его Санькя, ни герои его чеченских рассказов. Может быть, и в жизни своей, от дружбы с Дмитрием Быковым до контактов с Алексеем Навальным, он осознанно расширяет свой горизонт, чтобы увидеть большую панораму нашего общества?

В самом Прилепине, я уверен, сидит его Санькя, но для пластичности он по-восточному принимает и ставит в центр соловецкой жизни образ внеидеологичного Артема. Который искренне может всем сердцем полюбить чекистку Галину и, одновременно, искренне дружить с бывшим белогвардейским контрразведчиком и карателем. Нынешний повзрослевший Прилепин уверен, что не одна идеология определяет русскую жизнь.

И доказывает это положение всем своим романом "Обитель". Соловки двадцатых годов включали в себя всё: ад и рай, большевистскую убежденность в преобразовании мира и православное смирение, имперский монархизм и полную анархию. В интервью Павлу Басинскому Прилепин сказал о романе: "Однако оптика, которая у нас имеется сегодня, достаточно проста: есть жертвы, которые сидели, и есть палачи, которые охраняли. В целом все так, но всегда остается какое-то количество вопросов: далеко не все жертвы были настолько невинны, как может теперь показаться, а палачи, помните, как в стихах - "мученики догмата" и "тоже жертвы века". Тот же, в конечном итоге, народ. Наконец, в случае Соловецкого лагеря 20-х годов эта ситуация просто доведена до абсурда: там ведь практически царило самоуправление, все производства возглавляли сами заключенные, они же были командирами рот, взводными, отделенными и десятниками - причем в основном руководящий состав был из числа бывших белогвардейцев. Но это не избавило лагерь от несусветного зверства. Надо что-то делать с этим знанием, да?"

Вот уж верно: власть в лагере особого назначения была не советская, а соловецкая. Роман даже начинается (прямо, как у Льва Толстого) на французском языке. Разговаривают начальник лагеря Фёдор Эйхманис и бывший белогвардеец, дворянин Василий Петрович. Вряд ли такое можно представить где-нибудь на Колыме в 1937 году. Вот уж на самом деле "последний акт Серебряного века".

Да и любовь, живую, подлинную, между важной чекисткой и заключенным в более поздние времена тоже трудно изобразить.

Как и положено большому роману, он вбирает в себя всё: любовную драму и плутовской роман, документальную хронику и остросюжетный детектив, босхианскую метафоричность и набоковскую чувственную выразительность. Из этой мешанины, из этого соловецкого варева и впрямь вырастает загадочный образ России.

"Артём всё время представления смотревший в стол, скептически пожевал пустым ртом, но на Василия Петровича всё это мало действовало.

- Наши Соловки - странное место! - говорил он. - Это самая странная тюрьма в мире! Более того: мы вот думаем, что мир огромен и удивителен, полон тайн и очарования, ужаса и прелести, но у нас есть некоторые резоны предположить, что вот сегодня, в эти дни, Соловки являются самым необычайным местом, известным человечеству. Ничего не поддаётся объяснению!.. О, наш начальник лагеря очень любит флору и фауну. Знаете, что здесь организован Соловецкий биосад и есть биостанция, которая изучает глубины Белого моря? Что по решению Эйхманиса лагерники успешно разводят нью-фаундлендскую ондатру, песцов, шиншилловых кроликов, чёрно-бурых лисиц, красных лисиц и лисиц серебристых, канадских? Что здесь есть своя метеорологическая станция? В концлагере, Артём! На которой тоже работают заключённые!.."

В романе нет ни назидания, ни осуждения, ни воспевания - есть погружение в тайны человека и в тайны духа. Из цитат романа можно выстроить любую модель России, но жизнь всегда опровергает однолинейность. Прилепин-писатель возвышается над Прилепиным-политиком. Хотя, при желании, из публицистических отрывков романа можно выстроить тоже целую книгу.

И все-таки Захар Прилепин не ищет оправдания своим отнюдь не безгрешным героям, не ищет оправдания русской истории, тем же Соловкам.