Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6305 ( № 4 2011) Страница 17

я была им любовница, мать и раба

подыхала от их итальянских очей

взмокших прядей на смуглых расплавленных лбах

мне никто никогда не заменит ничем…

все мертвы. у ворот мой растерзанный плач

мне вонзается в грудь, как осиновый кол

а в руках я держу окровавленный мяч

итальянской любви. Ненавижу футбол!

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Хотят ли русские…

Литература

Хотят ли русские…

СТРЕЛКОВАЯ БАШНЯ

Игорь ПАНИН

В Омске 19 февраля 2008 года скончался известный рок-музыкант и поэт Егор Летов. Несмотря на то, что его песни пела вся страна, никаких мероприятий или заявлений от властей или творческих союзов не последовало. Особого волнения в музыкальной среде эта смерть тоже не вызвала. Разве что Юрий Шевчук отдал дань памяти собрату, помянув его в спецвыпуске новостей НТВ. Как известно, Летов не был в чести у нашего бомонда, а его достаточно резкие политические высказывания, которые он делал, сотрудничая с НБП или КПРФ, надолго обеспечили ему репутацию маргинала и экстремиста. С одной стороны, он до последних дней продолжал записывать новые песни, сочинять стихи, выступать со своей группой по всевозможным ДК, собирая толпы несгибаемых фанатов. С другой – официально его как бы не существовало. Он был вычеркнут из жизни, из музыки, из социума. Списан.

Когда стало известно о смерти Летова, по всей стране начали организовываться стихийные вечера памяти, люди встречались в парках, у памятников, на пустырях. Неизменные атрибуты таких встреч – аудиомагнитофоны с хрипящим из динамиков рок-кумиром, бутылки с водкой, непритязательная закуска. Оказалось, что Летов куда более значим, чем можно было предположить. Не только те, чья молодость пришлась на 90-е, прогрохотавшие под музыку «Гражданской обороны», но и совсем юные меломаны пришли проститься с автором «Всё идёт по плану», «Песенки про дурачка», «Русского поля экспериментов». Так получилось, что одними из инициаторов московской встречи стали мы с Романом Сенчиным, сообщив в Интернете о предстоящем событии. Поскольку встреча была назначена на 23 февраля, а никакого разрешения на «массовую акцию» у нас не было, приняли решение не дразнить доблестные правоохранительные органы и собраться на Ваганьковском кладбище у могилы Есенина. Теперь уже трудно сказать, почему именно у Есенина, а не, допустим, у Высоцкого. В любом случае выход был найден: никто же не запрещает людям встречаться на погостах и распивать спиртные напитки. Вот так, в полулегальной обстановке, Москва провожала одну из самых мощных фигур русского рока – человека, оставшегося верным себе, так и не пошедшим ни на какие компромиссы с теми, кого искренне ненавидел и презирал.

Если говорить непосредственно о поэзии (а мы о ней и говорим), то, наверное, немало подобных примеров несгибаемости можно привести, изучая биографии различных авторов. Но это в теории, а что на практике? Здесь и сейчас. Современный поэт очень осторожен. Он избирателен в своих пристрастиях, редко говорит то, что думает, во всяком случае, формулирует мысли довольно обтекаемо. Поссориться с властью или с влиятельными политиками для него равносильно самоубийству. Не будем сейчас о старшем поколении, пережившем дремучих генсеков и виртуозных сексотов. Это люди особой закалки, убеждений и взглядов на жизнь. Упрекать немолодого автора в том, что он недостаточно революционен, – не есть правильно. А что же молодые? Где они, желающие сбросить Пушкина (да пусть и Бродского) с корабля современности, поющие гимны протестующей молодёжи, размахивающие флагами на митингах? Если сорокалетний Воденников публикует в Интернете свои фотографии в стиле «ню», то я в этом большого нонконформизма не вижу. Да и стихи его вряд ли становятся от этого лучше. И когда Фанайлова матерится как сапожник, то, наверное, это может произвести впечатление на истеричных, страдающих хроническим неврозом женщин, но не на меня. Собственно, кого можно назвать бунтарём? Разве что Емелина. Но он-то как раз – исключение из правил; о нём я как-нибудь напишу отдельно. А в данном случае речь о тенденциях.

Что же происходит? Я не открою большого секрета, сказав, что поэт в России всегда был личностью трагической. Во всяком случае, до самого последнего времени. Возьмём того же Рубцова. В воспоминаниях его друзей проскальзывает рефреном такая мысль – да, он был несчастен, но другой судьбы не желал и, наверное, где-то даже упивался своими горестями. То есть человек выбрал определённую модель поведения, не хотел ничего менять в жизни и осознанно шёл к концу. И сам же писал: «Я люблю судьбу свою…» А что там было любить с точки зрения обывателя? Мазохизм какой-то получается. Но вот именно это осознание своей неприкаянности и как следствие – исключительности помогало ему творить и прожить необходимый отрезок времени, для того чтобы увековечить своё имя. На самом деле никакого особого феномена Рубцова не существует, есть Путь Поэта, который он прошёл до конца. Тот путь, на который не всякий отважится, сколь бы он ни был речист и голосист в своих стихах. Рубцову, чтобы достичь своей цели, нужно было отказаться от всего – от карьеры, от тихой семейной жизни, от скромного, но необходимого для существования достатка. Но готовы ли от всего этого отказаться современные литераторы, для которых главное – не создать, а засветиться, не написать, а опубликоваться, не проколоться, а почивать на лаврах? Успешный топ-менеджер, адвокат, банкир – этих людей сейчас в нашей словесности такое количество, что задаёшься вопросом: а куда, собственно, писатели подевались?

Каким трагизмом, скажите мне, веет от среднестатистического пиита, сочиняющего проходные вирши «для общего пользования» в период между заседаниями совета директоров и обедами в дорогих ресторанах? Самая страшная трагедия для него – это когда в неподходящее время Интернет отключат или ноутбук из гостиничного номера сопрут. Соответственно, и стихи такие же – то есть никакие. Посредственные, поверхностные, где от лица какого-нибудь Джона Джонсона рассказывается история его любви к Саманте Симмонс, перечисляются модные бренды, обсасываются подробности далёкой и чуждой нам жизни. Либо зарифмованный сюр, либо совсем уж никакие верлибры на англоязычный манер.

А хочется крови. Почвы. Дикого мяса. Но нам предлагаются лишь полуфабрикаты, залежавшиеся на складе и выброшенные ушлыми приказчиками на прилавки. Когда истинная трагедия подменяется хохмами – пиши пропало. Если ты хочешь посмотреть по телевизору «Утиную охоту» или «Калину красную», а там только Петросян с Якубовичем – всё, тушите свет. Мы прохохотали не только страну, но и свою поэзию. Ну и чего же сетовать, что гламурные офисные кисы поголовно пошли в поэтки и теперь манерно завывают со сцен, демонстрируя любые достоинства, кроме поэтических? Возвращаясь к судьбе Летова, надо признать: всё-таки он был известной личностью и до конца его замолчать было невозможно, а вот если сейчас явится новый Рубцов – кому он будет нужен, кто его признает, кто на него вообще внимание обратит? Уж точно не завсегдатаи поэтических интернет-сайтов, где изначально строится своя иерархия. Несколько лет назад я провёл на одном таком сайте эксперимент: стал размещать стихи Бориса Рыжего под выдуманным ником. Местные «корифеи» снисходительно оценивали эти тексты, говорили о серьёзных недостатках, советовали «учиться, учиться и ещё раз учиться». И только потом, узнав, кто был автором обсуждаемых стихов, начали трусливо удалять свои комментарии, чтоб не позориться. Вот и думай после этого, ху ис ху.

Чтобы не быть понятым превратно, оговорюсь: я не считаю рок и бардовскую поэзию чем-то выдающимся, не ставлю её ни вровень с поэзией классической, ни тем более выше. Но как раз отечественные трубадуры, менестрели говорили в последние годы то, что не могли себе позволить обычные стихотворцы, опасающиеся, что их лишат столь милых сердцу и кошельку грантов, обвинят в нетолерантности, неполиткорректности, а то и вовсе в русском фашизме. Мы можем посмеиваться над Кинчевым после его «ухода в православие», сетовать, что Шевчук уже не тот, досадовать, что поздний Ревякин лишь бледная тень раннего, но при всём при этом именно от них можно услышать что-то живое, настоящее, идущее вразрез с общественным мнением. А вот от литературы, от поэтов новой формации – нет.

Ну и о чём же всё-таки я? Когда молодой Блок шёл во главе митинга с красным знаменем в период первой русской революции, это не говорило практически ничего о его убеждениях, он и сам путался и не мог понять, чего же, собственно, хочет. Но это был жест! Это был поступок! Сегодня поэт, косящий под бунтаря, ограничивается тем, что подписывает в Интернете письма в защиту Ходорковского, зная прекрасно, что ничего ему за это не будет. Сочинять стишки с претензией на заумь куда проще, чем отметиться поступком, за который можно поплатиться, – будь то выступление на акции протеста или гневный стихотворный текст, обращённый против… Да неважно против кого. Современный поэт, демонстративно заявляющий о своём нонконформизме, – это, как правило, и есть заурядный конформист, приспособившийся, продвинутый, подружившийся с десятками и сотнями таких же, как и он сам, бойцов интернет-фронта, которые не дадут его в обиду и при случае подтвердят, что он-де самый разреволюционный автор из всех пишущих по-русски. И это тоже объяснимо. Спрос рождает предложение, а обывателю не хочется потрясений, ему ничего вообще не хочется, кроме вечерней кружки пива и очередной порции дебильного телесериала. Герои никому не интересны, зато жалость к жертвам зашкаливает. Дети уже не хотят быть космонавтами, зато мысленно примеряют на себя форму банковских охранников. Обществу потребителей не нужны романтики и возмутители спокойствия. Вот и думается: может быть, мы просто имеем такую поэзию, которую заслуживаем?