Россия и европейский империализм - Владимир Владимирович Василик Страница 17

Петра: при всех своих диких поступках (всепьянейшие соборы и т. д.) он был по-своему глубоко верующим человеком и не хотел в данном случае пятнать себя откровенной ложью и так использовать веру. Однако, Петр также отчасти определял и символическую программу службы и то, что он не дозволял явно, на вербально-логическом уровне, он разрешал делать образными средствами. В том же самом письме к арх. Феофилакту Лопатинскому он пишет: «А кажется прилично, вместо сего взять слова Голиафа гордые к Давиду, а от Давида уповательные на Бога». В данном случае, sapienti sat: сравнение Карла XII с языческим богатырем Голиафом, хулившим Истинного Бога (1 Царств.17, 4-10, 26), а Петра с кротким и благочестивым Давидом, будущим помазанником Божиим, победившим Голиафа практически без оружия, силою Божией (1 Царств, 17, 42-51) говорило само за себя и ясно обозначало ситуацию священной войны для человека хоть что-то слышавшего о Священном Писании.

Вероятно, образы Давида и Голиафа были навеяны царю проповедью Феофана Прокоповича «Слово похвальное о преславной на войсками свейскими победе, пресветлейшему Государю Царю и Великому Князю Петру Алексиевичу…, в лето господне 1709 месяца июня дня 27 Богом дарованной: «И сотворися победа, подобная Давидовой над гордым филистимляном победе. Якоже бо Давид иногда, силою вышняго подкрепленный, поразив во главу Голиафа, исторже из руку его меч его и темжде обезглави его, тако и российское воинство, поразивши самаго короля свейского, сие есть самую главу новаго сего Голиафа, супостата нашего, исторже от руку его толь славное и всем народам страшное оружие»[95]. Феофилакт внял царской просьбе и образы Давида и Голиафа заняли свое достойное место в службе в честь Полтавской баталии:

«Препрославлен еси, Господи Боже наш, Даровавый крепость на враги отечетсву нашему, Якоже Давиду на прегордаго Голиафа»[96].

Однако, Феофилакт по большому счету игнорировал царское мнение относительно войны за веру. По большому счету, для него война со Швецией – апокалиптическая брань с диаволом:

Возвеселишася Небеса и вси, живущие на них,

Падшу змию и аггелом его

Во брани с Михаилом:

Возвеселися и ты, земле,

Яко паде лев свейский, борющийся с нами

Ныне спасение и сила и область Христа Господня,

Низложен бо есть клеветник братии нашей

И уничижен уничижаяй нас[97].

Феофилакт Лопатинский в этой службе ярко выражает свой антипротестантский настрой и, несмотря на неодобрение царя, проводит мысль о войне со Швецией как о своеобразном крестовом походе. В высшей степени характерна стихира на литии 4 гласа:

Непочитатель Креста Святаго, лжехристианин

И Божественных икон посмеятель,

Силою Креста Святаго побежден есть и поруган,

и, не надеяся на помощь Всесильнаго,

Егоже честь на иконах повреди

К ненавистником имени Христова побеже

Крестоноснии же людие православнии Российстии,

святых икон поборници,

победительную песнь Богу воспевающия,

да благоденствуют во веки в мире[98].

Определение шведского лютеранства как лжехристианства органически вытекает из протестантского иконоборчества, которое проявлялось при поведении шведских войск на православной земле. Отметим, что здесь Феофилакт Лопатинский показывает свою греческую, точнее византийскую ученость: иконоборцы называются лжехристианами (yeudocristianoi;) еще в послании Псевдо-Иоанна Дамаскина[99]. Кроме того, типичным антииконоборческим топосом было именовать их врагами креста[100]. Феофилакт мастерски использует факт бегства Карла XII к туркам-мусульманам для его дискредитации как христианина и, опять-таки, здесь как ни странно, он остается в рамках традиции: еще первого иконоборческого императора Льва III византийский историк Феофан исповедник называл «сарацинолюбивым»[101].

Не менее характерным местом является следующее.

Благодарим тя, Христе Боже наш,

яко на камени основал еси Церковь Твою,

и не падеся ветром и волнением нашедшим,

и врата адова еретическия силы не одолеша ей[102].

Это место важно в двух отношениях, как внешнеполитическом, такк и внутриполитическом. Здесь мы видим аллюзию одновременно на два места из Священного Писания – Мф. 7, 24-25 – (Итак всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне) и Мф. 16, 18 – (и Я говорю тебе: ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее). Итак, если Россия отождествляется с Церковью, основанной Самим Христом на камни, то Швеция – с вратами адовыми. Доказательством подобной аналогии являются сопоставление Карла ХII с Навуходоносором, проводимое в двух тропарях седьмой песни второго канона:

Паде Навуходоносор, образ свой, аки Божий, почитати повелевающий,

Падоша свеи, образы святых поругающи.

Мы же, обоих нечестию сопротвоборцы, силою Вышняго победихом:

Благословен Бог отец наших[103].

Равно сонному видению Навуходоносорову помышляше король

                                                                                    свейский,

И паде на него камень и здание умышления его разсыпа,

И все мечтание исчезе:

Благословен Бог отец наших, сотворивый тако[104].

Библейские источники этих двух тропарей понятны – сооружение нечестивым вавилонским царем Навуходоносором золотого кумира (Дан. 3,1) и видение им во сне огромного кумира с золотой головой, серебряными руками, бронзовым телом и глиняными ногами (, на который обрушился камень, отсеченный без рук (2, 31-35).

Соответственно, шведы уподобляются идолопоклоннику Навуходоносору, при этом Феофилакт Лопатинский, на первый взгляд парадоксально сравнивая иконоборцев-протестантов шведов с идолослужителем, на самом деле, следует византийской традиции, идущей от VII вселенского собора, на котором Навуходоносор был объявлен предтечей иконокластов, поскольку сокрушил херувимов, осенявших очистилище над ковчегом завета[105]. Однако Феофилакт идет несколько дальше отцов VII Вселенского собора, поскольку он трезво понимает, что «свято место пусто не бывает», либо человек почитает образ Христов, либо образ кесарев, а протестантство с его слишком человеческим пониманием Церкви всегда было склонно поставить во главе Церкви земного князя и повторить опыт иконоборческого императора Льва III, заявившего: «Я царь, я и священник». Кроме того, трудно выразить всеевропейские имперские амбиции Карла XII ярче чем через сравнение их со сном Навуходоносора, идола, который символизировавшего власть над миром.

Однако, здесь трудно не удержаться от следующей соблазнительной аналогии: как известно, по-гречески имя Петр (Πετρος) означает камень, точнее скала. Следовательно, под камнем, сокрушившим «здание умышлений» Карла XII вполне может подразумеваться Петр I. Но