Юн Чжан - Дикие лебеди Страница 18

Среди тех, кому они спасли жизнь, был и бабушкин дальний родственник по имени Ханьчэнь, игравший важную роль в Сопротивлении. Поскольку Цзиньчжоу был главным железнодорожным узлом к северу от Великой стены, японцы сосредотачивали здесь свои войска для нападения собственно на Китай, начатого в июле 1937 года. Меры безопасности были очень жесткими, в организацию Ханьчэня внедрили провокатора, и всю группу арестовали. Всех их пытали. Сначала им в нос заливали воду с перцем; потом били по лицу сапогом, подошва которого была утыкана гвоздями. Большинство казнили. Долгое время Ся думали, что Ханьчэня нет в живых, но однажды мой дядя Пэй — о сказал, что он жив и скоро его казнят. Доктор Ся немедленно связался с Дуном.

В ночь казни доктор Ся и бабушка отправились на повозке к Южному холму. Они остановились за деревьями и стали ждать. Они слышали, как дикие собаки рыщут вокруг рва, из которого поднимается тошнотворный запах разлагающейся плоти. Наконец показалась телега. Они разглядели сквозь тьму, как возница слез и стал вываливать тела из деревянных ящиков. Подождали, пока он отъедет, и подошли ко рву. Поискав среди трупов, они обнаружили Ханьчэня, но не знали, жив он или мертв. В конце концов они поняли, что несчастный еще дышит, но не может идти: его страшно пытали. С большим трудом они погрузили его на повозку и отвезли домой.

Его спрятали в каморке в самом дальнем углу дома. Единственная дверь вела в комнату мамы, куда попасть можно было только через спальню ее родителей — туда не мог зайти посторонний. Так как ход во двор имелся только в доме Ся, Ханьчэнь мог спокойно гулять там, если кто — то стоял на страже.

Но существовала опасность налета полиции или местных комитетов. С самого начала оккупации японцы организовали разветвленную систему таких комитетов. Во главе поставили местных воротил и вменили им в обязанность сбор налогов и круглосуточную слежку за «неблагонадежными». Это своего рода узаконенное вымогательство позволяло за счет обещаний «защитить» и доносов добиться немалой власти. За выдачу людей японцы предлагали солидное вознаграждение. Полиция Маньчжоу — го представляла меньшую угрозу, чем обычные граждане. На самом деле среди полицейских многие не любили японцев. К их основным обязанностям относилась проверка прописки, и они часто обходили дома. Однако они всегда предупреждали о своем появлении громкими криками: «Проверка прописки! Проверка прописки!», так что все желающие могли вовремя спрятаться. Заслышав эти крики, бабушка прятала Ханьчэня в куче сушеного гаоляна, приготовленного в дальней комнате для топки. Полицейские неторопливо заходили в дом, садились, выпивали чашку чая и говорили бабушке извиняющимся тоном: «Понимаете, это просто формальность…»

В то время маме было одиннадцать лет. Хотя родители не предупреждали ее, она знала: никому нельзя рассказывать, что Ханьчэнь живет у них в доме. Осторожности она научилась с детства.

Постепенно бабушка выходила Ханьчэня, и через три месяца он достаточно окреп, чтобы отправиться в путь. Прощание было волнующим. «Старшая сестра, старший брат, — сказал он, — я никогда не забуду, что вы спасли мне жизнь. При первой же возможности я верну вам долг». Три года спустя он сдержал свое слово.

Мама и ее подруги должны были в обязательном порядке следить за донесениями о военных успехах Японии — это входило в школьную программу. Японцы не только не стеснялись своей жестокости, но наоборот — похвалялись ею, чтобы вселить в людей страх. В фильмах показывали, как японские солдаты разрубают людей пополам, как собаки разрывают на куски заключенных, привязанных к кольям. Долго, крупным планом показывали расширенные от ужаса глаза жертв, ожидающих смерти. Японцы не разрешали девочкам одиннадцати — двенадцати лет закрывать глаза и затыкать рот платком, чтобы сдерживать крик. Долгие годы маме снились кошмары.

В 1942 году японцы, растянувшие свои фронты в Китае, Юго — Восточной Азии и вдоль берегов Тихого океана, начали испытывать нехватку рабочих рук. Весь мамин класс, вместе с японскими детьми, отправили работать на текстильной фабрике. Девочки из местных должны были дважды в день проходить пешком около шести с половиной километров — японских детей возили на грузовиках. Местные дети ели жидкую кашу с червями — японские получали пакеты с завтраками, куда входили мясо, овощи и фрукты.

Японским девочкам поручали легкую работу, например, мытье окон; местным — работу на сложных прядильных станках, требовавших большой сноровки и осторожности даже от взрослых. Основная задача состояла в том, чтобы соединять порванные нити, не останавливая станков, которые вращались на большой скорости. Если девочки не замечали разрыва или соединяли нить недостаточно быстро, японские надзирательницы жестоко их избивали.

Девочки были запуганы. Нервное напряжение, холод, голод и усталость — все это часто приводило к несчастным случаям. Больше половины маминых одноклассниц получили травмы. Однажды мама увидела, как из станка выскочил челнок и выбил глаз девочке, стоявшей рядом с ней. Всю дорогу в больницу японская надзирательница отчитывала ее за неосторожность.

Отработав свой срок на фабрике, мама перешла в старшую школу первой ступени. Времена изменились, и девушки уже не должны были, как в годы бабушкиной молодости, сидеть в четырех стенах. Общество допускало их обучение в старшей школе. Тем не менее мальчики и девочки получали разное образование. Из девочек воспитывали «изящных жен и добрых матерей», как гласил девиз школы. Они учились тому, что японцы называли «путем женщины»: ведению хозяйства, стряпне, шитью, чайной церемонии, икебане, вышиванию, рисованию и искусству наслаждаться прекрасным. Главное умение, которое прививалось, — это умение нравиться собственному мужу: одеваться, причесываться, кланяться, а прежде всего беспрекословно повиноваться. Но у мамы, как говаривала бабушка, были «непокорные кости», и она почти ничему не научилась, даже готовить. Некоторые экзамены представляли собой практические задания, например, приготовить какое — нибудь блюдо или расставить в вазе цветы. Экзаменационная комиссия состояла из местных чиновников, китайцев и японцев, и они оценивали не только результаты экзаменов, но и самих девушек. Их фотографии в нарядных фартучках, сшитых собственными руками, висели на доске рядом с их характеристиками. Японские чиновники часто присматривали там себе невест, потому что браки между японскими мужчинами и местными женщинами поощрялись. Некоторых девушек выбирали для отправки в Японию, где выдавали замуж за мужчин, которых они никогда не видели. Нередко девушки, точнее, их семьи, бывали этому рады. В конце оккупации одну из маминых подруг должны были отправить в Японию, но она опоздала на корабль и осталась в Цзиньчжоу, а в это время японцы капитулировали. Мама смотрела на эту девушку искоса.

В отличие от своих предшественников, китайских мандаринов, избегавших каких — либо физических нагрузок, японцы увлекались спортом, который мама очень любила. От перелома таза неприятных последствий почти не осталось, и она хорошо бегала. Однажды ей поручили участвовать в ответственных соревнованиях. Она тренировалась неделями, чтобы подготовиться к выступлению, но за несколько дней до срока тренер — китаец отвел ее в сторону и попросил не стремиться к победе. Он сказал, что не может объяснить почему. Но мама поняла без слов. Она знала, что японцы не любят, когда китайцы в чем — нибудь их превосходят. В соревнованиях участвовала еще одна местная девушка, и тренер попросил маму передать ей тот же совет, но не говорить, от кого он исходит. На соревнованиях мама не попала даже в первую шестерку. Подруги видели, что она и не старалась. Но другая спортсменка не смогла себя сдержать и пришла первой.

Вскоре японцы отомстили ей за это. Каждый день начинался с собрания, на котором председательствовал директор школы по кличке Осел: его имя, Мори, произнесенное по — китайски (маоли), напоминало слово «осел» (маолюй). Он резким, горловым голосом выкрикивал приказы четырежды поклониться на четыре стороны. Сначала: «Дальний поклон столице империи!» — в сторону Токио. Потом: «Дальний поклон столице страны!» — в сторону Синьцзина (Синьцзин — буквально: «новая столица», ныне Чанчунь.), столицы Маньчжоу — го. Затем: «Верноподданный поклон Небесному Императору!» — то есть императору Японии. И, наконец, «Верноподданный поклон императорскому портрету!» — на этот раз портрету Пу И. Следом шел более легкий поклон учителям. Однажды утром, когда поклоны закончились, Осел внезапно вытащил из рядов ученицу, победившую в соревновании, и обвинил в том, что ее поклон Пу И составил меньше девяноста градусов. Он бил и пинал девушку, потом, наконец, остановился и объявил, что исключает ее из школы. Для всей ее семьи это была катастрофа.