Мирон Долот - Голодомор: скрытый Холокост Страница 18

Тем не менее, не смотря на все его старания покрасоваться перед представителем области, он не достиг своей цели. Во-первых, он уделил очень много внимания «гостю». С его стороны это было непростительным просчётом. Товарищ Цейтлин расценил такое внимание, как покушение на свои права. В конце концов, как «тысячник», именно он, товарищ Цейтлин, являлся здесь представителем Центрального Комитета Коммунистической партии Украины. А затем, едва открыв рот, товарищ Хижняк совершил вторую ошибку: он возомнил себя политиком. Он, прежде всего, обратился к женщинам! Не забыв назвать их «товарищи женщины», он, тем не менее, поставил их впереди высокого представителя, а товарища Цейтлина вообще назвал третьим по счёту.

Товарищ Цейтлин мгновенно вскочил и прервал Хижняка: «Товарищи! — произнёс он уверенным голосом. — Как представитель Центрального Комитета, считаю своей обязанностью поправить товарища Хижняка». Он надменно указал, что обращение сначала к женщинам, является пережитком прошлого и признаком упадничества. Революция дала женщинам равные права с мужчинами, и поэтому им не должно даваться преимущество. Товарищ Цейтлин закончил своё краткое вмешательство выражением надежды, что товарищ Хижняк извинится за свою ошибку и сел на место.

Всё это время представитель, равнодушный к происходящему, сидел и спокойно покуривал, выпуская изо рта кольца дыма. Товарищ Хижняк бросил на товарища Цейтлина взгляд, полный мольбы о пощаде. Последний снисходительно кивнул. Хижняк повернулся к народу и промямлили извинения. Он раскаивался, что позволил ослабить коммунистическую бдительность. Он заверил всех нас, что впредь никогда не повторит этот устаревшую капиталистическую традицию обращаться сначала к женщинам. Затем, взяв в руки лист бумаги, он начал зачитывать свою речь.

К нашему полному изумлению, товарищ Хижняк на самом деле целиком повторил речь представителя области, включая теорию об отбившейся овце, и даже призыв «Кто не снами — тот против нас!». Наконец, он подошёл к главному вопросу, которого мы все ожидали: среди нас находятся враги народа. Среди них — руководители Десяток и Пятёрок, которые, пользуясь своим положением, саботируют замечательную политику партии в нашей Сотне и в селе вообще.

Под конец своей речи, Хижняк взял со стола президиума листок бумаги и, взглянув на него, прокричал:

— Глава Первой Десятки, выйти вперёд!

Пока несчастная жертва пробиралась к столу, товарищ Хижняк провозгласил:

— От имени советского народа мне предоставлено право арестовать вас за саботаж коллективизации и срыву плана по хлебозаготовкам в вашей Десятке.

Подобным образом он арестовал ещё шестерых человек, среди которых находились четыре руководителя Десяток и два руководителя Пятёрок. В числе арестованных оказался и руководитель нашей Пятёрки, который в своё время усердно уговаривал нас вступить в колхоз.

Как только было объявлено имя последнего арестованного, двери распахнулись, и на пороге появились работники ГПУ с винтовками на плечах. Едва товарищ Хижняк закончил чтение, они обступили арестованных и указали им на двери. В это время товарищ представитель докурил свою сигарету и поднялся с места. Товарищ Цейтлин последовал его примеру, предоставив товарищу Хижняку право закрыть собрание, что тот с поспешностью и сделал.

Выйдя на улицу, мы только увидели пару саней, удаляющихся в ночной дали. На одних помещались арестованные, другие были заняты начальством. На следующее утро стало известно, что такие же собрания и аресты накануне прошли по всему селу. В каждой Сотне было арестовано по пять-семь человек. Поскольку у нас насчитывалось восемь Сотен, то за одну только ночь арестованными оказались более пятидесяти человек.

Мы не испытывали сочувствия по отношению к большинству из них, но и чувства злорадства в нас не было. Эти люди стали «козлами отпущения». В этом не было сомнений. Но будет ли конец «чисткам»? И кто стоит следующим в этих списках?

Последующие события оказались совершенно непредвиденными. Почти две недели не созывались собрания. Поскольку один за другим протекли дни без собраний, по селу стали распространяться самые противоречивые слухи. Некоторые высказывали предположение, что партия и правительство отказались от политики коллективизации и решили оставить крестьян в покое. Кто-то утверждал, что товарищ Цейтлин уехал в столицу за получением новых инструкций. Были и такие, кто верил, что руководящие органы вынуждены временно оставить нас в покое, пока не будут готовы новые тюрьмы и концентрационные лагеря, чтобы принять очередные партии отказавшихся вступать в колхозы.

С сельской сцены исчезли наиболее активные коммунистические и номенклатурные работники. Как мы узнали, товарища Цейтлина на самом деле вызвали в районный центр. Но оставалось неясным, что произошло с товарищем Хижняком, Хоменко и им подобными. Никто не видел их в селе со времени последнего собрания. Становилось всё более очевидным, что должно произойти какое-то важное событие.

Рассказывали, что Сталин выступил в поддержку крестьянства. В недавней статье «Головокружение от успехов», он обрушился с критикой на местные органы власти за чрезмерное усердие по внедрению коллективизации на местах. Появились слухи, что Сталин распорядился замедлить процесс коллективизации и скоро разрешит крестьянам выходить из колхозов, если они этого желают. Эти слухи не заслуживали доверия, поскольку ещё совсем недавно на собраниях нам объявили, что Сталин решил завершить полную коллективизацию к Первому мая, каких бы человеческих и материальных жертв это не стоило. Мы так же знали о твёрдом намерении Сталина истребить кулаков как социальный класс. В соответствии с этим, правительство издало закон, согласно которому кулаки изгонялись из родных мест и направлялись в ссылку. Возможно ли, что за такой небольшой промежуток времени Сталин изменил своё мнение?

Многие жители села не верили подобным слухам и готовились к худшему. Однако всеобщая ненависть к коллективизации и партийным приспешникам была так велика, что большинство крестьян пребывало в приятных размышлениях и поверило слухам. Вся эта противоречивая информация насаждала среди жителей села страх и озлобленность.

Часто можно было услышать: «Куда подевались эти кровопийцы?» или «Давайте покончим с этими кровососами!», «Заберём обратно наших коров из проклятого колхоза!».

Раньше никто не осмеливался произносить такие слова. Теперь же они раздавались везде. Жители сели стали готовы драться и даже убить, если нужно. И действительно, спустя несколько дней, мы увидели клубы дыма и языки пламени на другом конце села. Как выяснилось позже, штаб Седьмой Сотни сгорел дотла. Очередной новостью стало известие, что селяне нападали на дома активистов и сельского начальства. Кто-то пытался поджечь здание сельсовета. В сельском клубе (пропагандистском центре) выбили окна и перерезали телефонные провода, соединявшие село с районным центром. Исчезло более километра телефонного провода.

А однажды ночью совершилось первое убийство. Неизвестные напали на товарища Иуду и забили его до смерти. Заинтригованный этой новостью, я как всякий подросток, бросился к месту, где обнаружили его труп. Тело убитого лежало в сточной канаве главной дороги села. Его поповская борода была опалена, а лицо обезображено ожогами. Риза, которую он всегда носил, пропала. На клочке газеты, прикреплённой к его груди, большими печатными буквами было написано: «Собаке — собачья смерть!». Наконец, в конце марта 1930 года нас созвали на митинг Сотни. Помещение собрания, как всегда, украшалось большим красным флагом на стене. С потолка свешивался плакат, выполненный красной краской, с призывом: «Смерть врагам народа!». Под ним стоял стол президиума, покрытый красной скатертью.

В назначенное время в дверях появился незнакомец в сопровождении членов сельского совета. Разговоры и прочий шум в зале стихли. Один из членов сельсовета занял место на трибуне и, вынув из нагрудного кармана лист бумаги, призвал собравшихся к тишине.

— Перед тем, как мы приступим к повестке дня, — медленно зачитал он по бумажке. — Я хочу представить вам посланника нашей партии товарища Римаренко.

В зале зашевелились. Многие мужчины засмеялись, а некоторые женщины начали хихикать. Но всё это продолжалось недолго, и вскоре наступила тишина.

Посланник партии был ошарашен таким приёмом и явно раздражён. Словно ища поддержки, он осмотрелся вокруг. Затем, подняв руку, он спросил низким голосом: «Значит, вот как вы встречаете представителя партии?». Он замолчал ненадолго, уставившись на свои сапоги, словно соображая, что делать дальше. И, подавшись вперёд, он предупредил нас бесстрастным голосом:

— В качестве представителя партии я не позволю издеваться над коммунистической партией.