Иван Киреевский - Европеец Страница 18

Но любовь к иностранному не должно смешивать с пристрастием к иностранцам; если первая полезна как дорога к просвещению, то последнее, без всякого сомнения, и вредно, и смешно, и достойно нешуточного противодействия. Ибо, — не говоря уже о том, что из десяти иноземцев, променявших свое отечество на Россию, редко найдется один просвещенный, — большая часть так называемых иностранцев не рознится с нами даже и местом своего рождения; они родились в России, воспитаны в полурусских обычаях, образованы так же поверхностно и отличаются от коренных жителей только своим незнанием русского языка и иностранным окончанием фамилий. Это незнание языка, естественно, делает их чужими посреди русских и образует между ними и коренными жителями совершенно особенные отношения. Отношения сии, всем им более или менее общие, рождают между ними общие интересы и потому заставляют их сходиться между собою, помогать друг другу и, не условливаясь, действовать заодно. Так самое незнание языка служит для них паролем, по которому они узнают друг друга, а недостаток просвещения нашего заставляет нас смешивать иностранное с иностранцами, как ребенок смешивает учителя с наукою и в уме своем не умеет отделить понятия об учености от круглых очков и неловких движений.

И. В. Киреевский

е) Письмо из Лондона

Одни театры оживляют печальную ноябрьскую погоду и скучную жизнь лондонских жителей: г. Мартин с мимическим своим зверинцем[1], театр Адельфи[2] со своими пародиями, на котором лев в перчатках боксирует и поет соло, и г-жа Вестрис[3] прелестною своею игрою каждый вечер привлекают многочисленную публику. В литературе нет ничего нового, кроме альманахов: альманахи же пестрее и разнообразнее, чем когда-либо, и состязаются между собою в превосходстве, мягкости и отделке гравюр: Amulet, friendships offering, Literary souvenir, и Keepsake не уступают и нынче своим предшественникам. В литературном отношении они весьма незначительны, и редко попадется статья, заслуживающая внимания. Замечательного в мире словесности почти нет ничего: она задавлена рассуждениями о политике и о холере. Даже объявленный роман Вальтера Скотта медлит своим появлением; говорят даже, что он и совсем не выйдет в свет: друзья автора нашли в сем последнем его произведении столько следов старости и болезни, что боятся изданием оного повредить прежней славе великого писателя. Это говорят, — но я не ручаюсь за справедливость этого слуха.

(М. В.) [4]

Европеец. № 2

I. Война мышей и лягушек

(Отрывок из неоконченной поэмы)

Слушайте: я расскажу вам, друзья, про мышей и лягушек.Сказка ложь, а песня быль, говорят нам; но в этойСказке моей найдется и правда. Милости ж просимТех, кто охотник в досужный часок пошутить, посмеяться,Сказки послушать; а тех, кто любит смотреть исподлобья,Всякую шутку считая за грех, мы просим покорноК нам не ходить и дома сидеть да высиживать скуку.Было прекрасное майское утро. Квакун двадесятый,Царь знаменитой породы, властитель ближней трясины,Вышел из мокрой столицы своей, окруженный блестящейСвитой придворных. Вприпрыжку они взобрались на пригорок,Сочной травою покрытый, и там, на кочке усевшись,Царь приказал из толпы его окружавших почетныхСтражей вызвать бойцов, чтоб его, царя, забавлялиБоем кулачным. Вышли бойцы; началося; уж многоБыло лягушечьих морд царю в угожденье разбито;Царь хохотал; от смеха придворная квакала свитаВслед за его величеством; солнце взошло уж на полдень.Вдруг из кустов молодец в прекрасной беленькой шубке,С тоненьким хвостиком, острым, как стрелка, на тоненьких ножкахВыскочил: следом за ним четыре таких же, но в шубахДымного цвета. Рысцой они подбежали к болоту.Белая шубка, носик в болото уткнув и поднявшиПравую ножку, начал воду тянуть и, казалось,Был для него тот напиток приятнее меда; головкуЧасто он вверх подымал, и вода с усастого рыльцаМелким бисером падала; вдоволь напившись и лапкойРыльце обтерши, сказал он: «Какое раздолье студенойВыпить воды, утомившись от зноя. Теперь понимаюТо, что чувствовал Дарий, когда он, в бегстве из мутнойЛужи напившись, сказал: я не знаю вкуснее напитка!»Эти слова одна из лягушек подслушала; тотчасСкачет она с донесеньем к царю: из леса-де вышлиПять каких-то зверков, с усами турецкими, ушиДлинные, хвостики острые, лапки как руки; в осокуВсе они побежали и царскую воду в болотеПьют. А кто и откуда они неизвестно. С десяткомСтражей Квакун посылает хорунжего Пышку проведать,Кто незваные гости; когда неприятели — взять их,Если дадутся; когда же соседи, пришедшие с миром,—Дружески пригласить к царю на беседу.Сошедши Пышка с холма и увидя гостей, в минуту узнал их:«Это мыши, неважное дело! Но мне не случалосьБелых меж ними видать, и это мне чудно.Смотрите ж, — Спутникам тут он сказал, — никого не обидеть. Я с нимиСам на словах объяснюся. Увидим, что скажет мне белый».Белый меж тем с удивленьем великим смотрел, приподнявшиУши, на скачущих прямо к нему с пригорка лягушек;Слуги его хотели бежать, но он удержал их,Выступил бодро вперед и ждал скакунов; и как скороПышка с своими к болоту приблизился: «Здравствуй, почтенныйВоин, — сказал он ему, — прошу не взыскать, что без спросуВашей воды напился я; мы все от охоты устали;В это же время здесь никого не нашлось; благодарныОчень мы вам за прекрасный напиток; и сами готовыРавным добром за ваше добро заплатить: благодарностьЕсть добродетель возвышенных душ». Удивленный такоюУмною речью, ответствовал Пышка: «Милости просимК нам, благородные гости; наш царь, о прибытии вашемСведав, весьма любопытен узнать: откуда вы родом,Кто вы и как вас зовут. Я послан сюда пригласить васС ним на беседу. Рады мы очень, что вам показаласьНаша по вкусу вода; а платы не требуем: водуСоздал господь для всех на потребу, как воздух и солнце».Белая шубка учтиво ответствовал: «Царская воляБудет исполнена; рад я к его величеству с вамиВместе пойти, но только сухим путем, не водою;Плавать я не умею; я царский сын и наследникЦарства мышиного». В это мгновенье, спустившись с пригорка,Царь Квакун со свитой своей приближался. ЦаревичБелая шубка, увидя царя с такою толпою,Несколько струсил, ибо не ведал, доброе ль, злое льБыло у них на уме. Квакун отличался зеленымПлатьем, глаза навыкат сверкали, как звезды, и пузомГромко он, прядая, шлепал. Царевич Белая шубка,Вспомнивши, кто он, робость свою победил. ВеличавоОн поклонился царю Квакуну. А царь, благосклонноЛапку подавши ему, сказал: «Любезному гостюОчень мы рады; садись, отдохни; ты из дальнего, верно,Края, ибо до сих пор тебя нам видать не случалось».Белая шубка, царю поклоняся опять, на зеленойТравке уселся с ним рядом; а царь продолжал:«Расскажи нам, Кто ты? кто твой отец? кто мать? и откуда пришел к нам?Здесь мы тебя угостим дружелюбно, когда, не таяся,Правду всю скажешь: я царь и много имею богатства;Будет нам сладко почтить дорогого гостя дарами». —«Нет никакой мне причины, — ответствовал Белая шубка, —Царь-государь, утаивать истину. Сам я породыЦарской, весьма на земле знаменитой; отец мой из домаДревних воинственных Бубликов, царь Долгохвост ИринарийТретий; владеет пятью чердаками, наследием славныхПредков, но область свою он сам расширил войнами:Три подполья, один амбар и две трети ветчинниОн покорил, победивши соседних царей; а в супругиВзявши царевну Прасковью-Пискунью белую шкурку,Целый овин получил он за нею в приданое. В светеНет подобного царства. Я сын царя Долгохвоста,Петр Долгохвост, по призванию Хват. Был я воспитанВ нашем столичном подполье премудрым Онуфрием крысой.Мастер я рыться в муке, таскать орехи; вскребаюсьВ сыр и множество книг уж изгрыз, любя просвещенье.Хватом же прозван я вот за какое смелое дело:Раз случилось, что множество нас, молодых мышеняток,Бегало по полю взапуски; я как шальной, раззадорясь,Вспрыгнул с разбегу на льва, отдыхавшего в поле, и в пышнойГриве запутался; лев проснулся и лапой огромнойСтиснул меня; я подумал, что буду раздавлен, как мошка.С духом собравшись, я высунул нос из-под лапы;«Лев-государь, — ему я сказал, — мне и в мысль не входилоМилость твою оскорбить; пощади, не губи; неровен час,Сам я тебе пригожуся». Лев улыбнулся (конечно,Он уж покушать успел) и сказал мне: «Ты, вижу, забавник.Льву услужить ты задумал. Добро, мы посмотрим,какую Милость окажешь ты нам? Ступай». Тогда он раздвинулЛапу; а я давай бог ноги; но вот что случилось:Дня не прошло, как все мы испуганы были в подпольяхНаших львиным рыканьем: смутилась, как будто от бури,Вся сторона: я не струсил; выбежал в поле и что жеВ поле увидел? Царь Лев, запутавшись в крепких тенетах,Мечется, бьется, как бешеный; кровью глаза налилися,Лапами рвет он веревки, зубами грызет их; и былоВсе то напрасно; лишь боле себя он запутывал. «Видишь,Лев-государь, — сказал я ему, — что и я пригодился.Будь спокоен: в минуту тебя мы избавим». И тотчасСозвал я дюжину ловких мышат; принялись мы работатьЗубом; узлы перегрызли тенет, и Лев распутлялся.Важно кивнув головою косматой и нас допустившиК царской лапе своей, он гриву расправил, ударилСильным хвостом по бедрам и в три прыжка очутилсяВ ближнем лесу, где вмиг и пропал. По этому делуПрозван я Хватом, и славу свою поддержать я стараюсь;Страшного нет для меня ничего; я знаю, что смелымБог владеет. Но должно, однако, признаться, что всюдуЗдесь мы встречаем опасность; так бог уж землю устроил.Все здесь воюет: с травою Овца, с Овцою голодныйВолк, Собака с Волком, с Собакой Медведь, а с МедведемЛев; Человек же и Льва, и Медведя, и всех побеждает.Так и у нас, отважных Мышей, есть много опасных,Сильных гонителей: Совы, Ласточки, Кошки, а всех ихЗлее козни людские. И тяжко подчас нам приходит.Я, однако, спокоен; я помню, что мне мой наставникМудрый, крыса Онуфрий, твердил: беды нас смиреньюУчат. С верой такою ничто не беда. Я доволенТем, что имею: счастию рад, в несчастье не хмурюсь».Царь Квакун со вниманьем слушал Петра Долгохвоста.«Гость дорогой, — сказал он ему, — признаюсь откровенно:Столь разумные речи меня в изумленье приводят.Мудрость такая в такие цветущие лета! Мне сладкоСлушать тебя: и приятность и польза! Теперь опиши мнеТо, что случалось когда с мышиным вашим народом,Что от врагов вы терпели и с кем когда воевали». —«Должен я прежде о том рассказать, какие нам козниСтроит наш хитрый двуногий злодей, Человек. Он ужасноЖаден: он хочет всю землю заграбить один и с МышамиВ вечной вражде. Не исчислить всех выдумок хитрых, какимиНаше он племя избыть замышляет. Вот, например, онДомик затеял построить: два входа, широкий и узкий;Узкий заделан решеткой, широкий с подъемною дверью.Домик он этот поставил у самого входа в подполье.Нам же сдуру на мысли взбрело, что, поладитьС нами желая, для нас учредил он гостиницу. ЖирныйКус ветчины там висел и манил нас; вот целый десятокСмелых охотников вызвались в домик забраться, без платыВ нем отобедать и верные вести принесть нам.Входят они, но только что начали дружно висячийКус ветчины тормошить, как подъемная дверь с превеликимСтуком упала и всех их захлопнула.Тут поразило Страшное зрелище нас: увидели мы, как злодеиНаших героев таскали за хвост и в воду бросали.Все они пали жертвой любви к ветчине и к отчизне.Было нечто и хуже. Двуногий злодей наготовилМножество вкусных для нас пирожков и расклал их,Словно как добрый, по всем закоулкам; народ нашОчень доверчив и ветрен; мы лакомки; бросилась жадноВся молодежь на добычу. Но что же случилось? Об этомВспомнить — мороз подирает по коже! Открылся в подпольеМор: отравой злодей угостил нас. Как будто шальныеС пиру пришли удальцы: глаза навыкат, разинувРты, умирая от жажды, взад и вперед по подпольюБегали с писком они, родных, друзей и знакомыхБоле не зная в лицо; наконец, утомясь, обессилев,Все попадали мертвые лапками вверх; запустелаЦелая область от этой беды; от ужасного смрадаТрупов ушли мы в другое подполье, и край наш родимыйНадолго был обезмышен. Но главное бедствие нашеНыне в том, что губитель двуногий крепко сдружился,Нам ко вреду, с сибирским котом, Федотом Мурлыкой.Кошачий род давно враждует с мышиным. Но этотХитрый котище Федот Мурлыка для нас наказаньеБожие. Вот как я с ним познакомился. Глупым мышонкомБыл я еще и не знал ничего. И мне захотелосьВысунуть нос из подполья. Но мать-царица ПрасковьяС крысой Онуфрием крепко-накрепко мне запретилиНорку мою покидать; но я не послушался, в щелкуВыглянул: вижу камнем выстланный двор; освещалоСолнце его, и окна огромного дома светились;Птицы летали и пели. Глаза у меня разбежались.Выйти не смея, смотрю я из щелки и вижу, надальнем Крае двора зверек усатый, сизая шкурка.Розовый нос, зеленые глазки, пушистые уши,Тихо сидит и за птичками смотрит; а хвостик, как змейка,Так и виляет. Потом он своею бархатной лапкойНачал усастое рыльце себе умывать. ОблилосяРадостью сердце мое, и я уж сбирался покинутьЩелку, чтоб с милым зверьком познакомиться. Вдруг зашумелоЧто-то вблизи; оглянувшись, так я и обмер. Какой-тоСтрашный урод ко мне подходил; широко шагая,Черные ноги свои подымал он, и когти кривыеС острыми шпорами были на них; на уродливой шееДлинные косы висели змеями; нос крючковатый;Под носом трясся какой-то мохнатый мешок, и как будтоКрасный с зубчатой верхушкой колпак, с головы перегнувшись,По носу бился, а сзади какие-то длинные крючья,Разного цвета, торчали снопом. Не успел я от страхаВ память прийти, как с обоих боков поднялись у уродаСловно как парусы, начали хлопать, и он, раздвоившиОстрый нос свой, так заорал, что меня как дубинойТреснуло. Как прибежал я назад в подполье, не помню.Крыса Онуфрий, услышав о том, что случилось со мною,Так и ахнул. «Тебя помиловал бог, — он сказал мне, —Свечку ты должен поставить уроду, который так кстатиКриком своим тебя испугал; ведь это наш добрыйСторож петух; он горлан и с своими большой забияка;Нам же, мышам, он приносит и пользу: когда закричит он,Знаем мы все, что проснулися наши враги; а приятель,Так обольстивший тебя своей лицемерною харей,Был не иной кто, как наш злодей записной, объедалоКот Мурлыка; хорош бы ты был, когда бы с знакомствомК этому плуту подъехал: тебя б он порядком погладилБархатной лапкой своею; будь же вперед осторожен».Долго рассказывать мне об этом проклятом Мурлыке;Каждый день от него у нас недочет. Расскажу яТолько то, что случилось недавно. Разнесся в подпольеСлух, что Мурлыку повесили. Наши лазутчики самиВидели это глазами своими. Вскружилось подполье;Шум, беготня, пискотня, скаканье, кувырканье, пляска, —Словом, мы все одурели, и сам мой Онуфрий премудрыйС радости так напился, что подрался с царицей и в дракеХвост у нее откусил, за что был и высечен больно.Что же случилось потом? Не разведавши дела порядком,Вздумали мы кота погребать, и надгробное словоТотчас поспело. Его сочинил поэт наш подпольныйКлим, по прозванию Бешеный Хвост; такое прозваньеДали ему за то, что, стихи читая, всегда онВ меру вилял хвостом, и хвост, как маятник, стукал.Все изготовив, отправились мы на поминки к Мурлыке;Вылезло множество нас из подполья; глядим мы, и вправдуКот Мурлыка в ветчинне висит на бревне, и повешенЗа ноги, мордою вниз; оскалены зубы; как палка,Вытянут весь; и спина, и хвост, и передние лапыСловно как мерзлые; оба глаза глядят не моргая.Все запищали мы хором: «Повешен Мурлыка, повешенКот окаянный; довольно ты, кот, погулял; погуляемНынче и мы». И шесть смельчаков тотчас взобралисяВверх по бревну, чтоб Мурлыкины лапы распутать, но лапыСами держались, когтями вцепившись в бревно; а веревкиНе было там никакой, и лишь только к ним прикоснулисьНаши ребята, как вдруг распустилися когти, и на полХлопнулся кот, как мешок. Мы все по углам разбежалисьВ страхе и смотрим, что будет. Мурлыка лежит и не дышит.Ус не тронется, глаз не моргнет; мертвец, да и только.Вот, ободрясь, из углов мы к нему подступать понемногуНачали; кто посмелее, тот дернет за хвост, да и тягуДаст от него; тот лапкой ему погрозит; тот подразнитСзади его языком; а кто еще посмелее,Тот, подкравшись, хвостом в носу у него пощекочет.Кот ни с места, как пень. «Берегитесь, — тогда нам сказалаСтарая мышь Степанида, которой Мурлыкины когтиБыли знакомы (у ней он весь зад ободрал, и насилуКак-то она от него уплела), — берегитесь: МурлыкаСтарый мошенник; ведь он висел без веревки, а этоЗнак недобрый; и шкурка цела у него». То услыша,Громко мы все засмеялись. «Смейтесь, чтоб после не плакать,—Мышь Степанида сказала опять, — а я не товарищВам». И поспешно, созвав мышеняток своих, убраласяС ними в подполье она. А мы принялись, как шальныеПрыгать, скакать и кота тормошить. Наконец поуставши,Все мы уселись в кружок перед мордой его, и поэт нашКлим, по прозванию Бешеный Хвост, на Мурлыкино пузоВзлезши, начал оттуда читать нам надгробное слово,Мы же при каждом стихе хохотали. И вот что прочел он:«Жил Мурлыка; был Мурлыка кот сибирский,Рост богатырский, сизая шкурка, усы, как у турка;Был он бешен, на краже помешан, за то и повешен,Радуйся наше подполье!..» Но только успел проповедникЭто слово промолвить, как вдруг наш покойник очнулся.Мы бежать… Куда ты! пошла ужасная травля.Двадцать из нас осталось на месте; а раненых втроеБолее было. Тот воротился с ободранным пузом,Тот без уха, другой с отъеденной мордой; иномуХвост был оторван; у многих так страшно искусаны былиСпины, что шкурки мотались, как тряпки; царицу ПрасковьюЧуть успели в нору уволочь за задние лапки;Царь Иринарий спасся с рубцом на носу; но премудрыйКрыса Онуфрий с Климом-поэтом достались МурлыкеПрежде других на обед. Так кончился пир наш бедою».

В. А. Жуковский