Эндрю Ротштейн - Когда Англия вторглась в Советскую Россию Страница 19

Таким образом, и деятельность Кроми, хотя она велась «по возможности тихо», полностью соответствует генеральному плану, составленному г-ном Бальфуром и одобренному военным кабинетом 21 декабря 1917 года в качестве руководства к действию для различных государственных ведомств, непосредственно подчиненных ему.

Часть III

В той тайной подготовке к свержению Советской республики, включавшей деятельность как внутри страны, так и за ее пределами, Архангельску, с давних пор служившему морскими воротами в Россию, особенно в торговле с Англией, отводилась немаловажная роль.

Возможность подготовить мятеж местного населения была ничтожно мала. На сотни миль к востоку, югу или западу не наблюдалось какого-либо антисоветского движения. Борьба против германского влияния, германской военной угрозы была слишком нелепым предлогом, чтобы обмануть кого-либо. Только человек, живущий за две тысячи миль от этих мест, не знающий географии и одурманенный пропагандой, мог бы принять призывы к борьбе с немцами за чистую монету. В Архангельске даже не было того плацдарма, какой имелся у союзников в Мурманске с 1916 года и который они начали расширять с марта 1918 года. Практически в Архангельске могла быть осуществлена только высадка британских вооруженных сил, и поэтому обсуждение вопроса о вторжении происходило в Лондоне «по возможности» без уведомления британского консула. Его повседневная деятельность и контакты с местным Советом были для министерства иностранных дел, военного министерства, адмиралтейства и других ведомств удобной ширмой для подготовки вторжения.

О радужных планах британских властей относительно устройства жизни на севере России в случае победы над большевиками свидетельствуют послания одного из главных организаторов вторжения. Речь идет о генерал-майоре Пуле, знавшем в определенной степени страну, поскольку ему пришлось работать в царской армии. Он имел также некоторый опыт работы в Архангельске. Перед тем как покинуть Москву в конце февраля 1918 года, он в письме ведомству по борьбе с поставками противника писал, что в стране «медленно, но верно идет процесс разрушения» и что вскоре произойдет «полный крах». Поэтому важно подготовиться к тому, чтобы захватить инициативу в области торговых отношений с Россией после войны. «Из всех планов, о которых я слышал, больше всего мне нравится тот, в котором предлагается создать Северную федерацию с центром в Архангельске». Далее, полный оптимистических ожиданий, Пуль продолжал: «Для того чтобы прочно утвердиться в Архангельске, вполне достаточно одного военного корабля в гавани. Мы смогли бы получить прибыльные лесные и железнодорожные концессии, не говоря о значении для нас контроля над двумя северными портами»[97].

Однако потребовалось несколько месяцев дискуссий, прежде чем стало возможным предпринять действия, «приблизившие» эту приятную перспективу. Тем временем министерство иностранных дел стало прислушиваться к советам следующего рода:

11 мая 1918 года г-н Линдлей, советник британского посольства, заметил, что французское предложение направить в Россию поверенного в делах кажется ему неуместным, если предполагается военная интервенция в Порт-Артуре. Насколько ему известно, намерение именно таково. «Я верю, — продолжал Линдлей, — что будет сделано все возможное, чтобы отправить какие-нибудь военные силы в Архангельск и тем самым сохранить склады». Таким образом, интервенция с моря в обоих концах России, по крайней мере в его представлении, готовилась по единому плану[98].

Три дня спустя министерство иностранных дел получило составленное в решительных выражениях письмо ранее упомянутого капитана Алекса Проктора, подписанное им в качестве представителя британской военной миссии поставок в Россию, департамента военных контрактов и ведомства по борьбе с поставками противника. Он призвал к «немедленной вооруженной оккупации Архангельска. Это единственное средство сохранить хоть какое-то влияние союзников на Россию». Оккупация будет способствовать «быстрой» консолидации «лояльных, патриотически настроенных русских». Более того, он утверждал, что его точка зрения была полностью одобрена г-ном Эрнестом Вильсоном, главой фирмы «Малкольм и Кº» — крупнейшей фирмы по Экспорту Пеньки и Конопли из России (прописные буквы г-на Проктора). В годы войны Вильсон возглавлял комитет военного министерства по Закупке Пеньки в России[99]. В общей сложности он провел в России двадцать лет. В этом письме он называет Локкарта, все еще возражавшего против вооруженной интервенции, «простофилей». Несколько дней спустя в беседе в министерстве иностранных дел, снова настаивая на интервенции, Проктор заявил, что Локкарт «либо дурак, либо изменник» и что он бы его повесил[100]. Раздражение Проктора было вызвано тем, что Локкарт предлагал Какие-то формы сотрудничества с Советским правительством по реорганизации вооруженных сил, которые, как он предполагал, конечно, будут вовлечены в войну против немцев.

Замыслы относительно вторжения в Архангельск, очевидно, строились не одним Проктором[101].

Керзон в одном из документов писал: «Большинство наших советников придерживается мнения о том, что создание нового государства или армии в России на развалинах большевизма представляет собой фантастическую мечту. Между тем у нас есть генерал Пуль, советующий оккупировать Мурманск и Архангельск»[102].

Кроме того, адмирал Кемп в Мурманске еще в начале месяца настаивал на оккупации этого города, и, хотя военный совет принял решение не посылать туда войска, адмирал нашел простой выход из положения. Он высадил на побережье 120 британских моряков, что, как заявил министерству иностранных дел американский представитель в Лондоне, «вызвало удивление»[103].

Кемп потребовал полномочий на опубликование декларации о том, что британское правительство не имеет намерений оккупировать Мурманский край. Это требование вызвало ряд комментариев в министерстве иностранных дел, которые в некоторой степени выявили истинные цели союзников. «Невозможно опубликовать четкую декларацию, не связав себе руки» (Е. X. Карр); «Практически невозможно сформулировать декларацию… Надо проводить ту же линию и в отношении Архангельска. С декларацией не выступать вообще» (сэр Р. Грэм). Тогда Кемп потребовал полномочий. чтобы официально заявить, что Великобритания не собирается аннексировать какую-либо часть Мурманского округа и впредь будет способствовать сохранению независимости Мурманска от Москвы. Он получил такие полномочия, после чего вручил составленное им заявление Мурманскому совету, которое было «хорошо воспринято»[104]. Вспомним, что подобная же двусмысленная декларация была опубликована несколькими днями позже в Архангельске.

Тем временем военный кабинет уже одобрил послание лорду Ридингу (британскому послу в Вашингтоне), в котором говорилось о «большой опасности, существующей в связи с возможной победой Германии над Россией, и о необходимости присутствия сил союзников в таких портах, как Мурманск, Архангельск и Владивосток»[105]. К этому времени прошло уже десять дней, как японцы вторглись во Владивосток, и, очевидно, Локкарт решил изменить свое прежнее отрицательное отношение к интервенции. 4 мая он телеграфировал из Москвы, что «для немедленной интервенции в Мурманске, Архангельске и на Дальнем Востоке должно быть затрачено максимум сил. Если мы захватим Архангельск, то получим поддержку от „русских“ (т. е. антибольшевистских кругов). Реакция министерства иностранных дел на это была довольно сдержанной. Пока что Англия не могла выделить значительных сил для интервенции. Период с марта по май был временной интерлюдией между двумя фазами крупного германского наступления на Западном фронте. „Я очень сомневаюсь в возможности военных операций крупного масштаба в Мурманске или Архангельске“, — прокомментировал предложение Локкарта Керзон, а лорд Хардинг, его бессменный помощник, писал о „невозможности предоставить войска для Мурманска и Архангельска“[106]. Вот почему они прежде всего стремились заставить Локкарта заполучить от Советского правительства „открытое приглашение вмешаться и защитить Россию и русских от Германии“. Но он в своем ответе настаивал на интервенции, поскольку „теперь всем станет ясно, и в первую очередь самим большевикам, что, согласившись на вмешательство, они подпишут собственный смертный приговор“[107]. Учитывая события, разворачивающиеся на Дальнем Востоке и на Дону, нельзя было и думать о таком „приглашении“».

Ввиду этого военный кабинет предпринял решающий шаг. Один из документов министерства иностранных дел от 11 мая 1918 года гласил: