Газета День Литературы - Газета День Литературы # 174 (2011 2) Страница 19

Притянуть к себе ветку с дрожащим от зноя листом –

И взлечу, и смогу до высокой звезды дотянуться.

Но зола всё течёт между пальцев в пространстве пустом.

А её всё несёт, а она всё ложится на лица,

На усталые души и наши немые сердца...

Пепелище моё! Дай же силы мне снова родиться,

Сохрани и спаси. Я пойду за тебя до конца.

РОДИНА

Осень. Звон ветра. Синь высоты. Тайнопись звездопада.

Если на кладбищах ставят кресты, Значит, так надо.

Значит, и нам предстоит путь-дорога

За теплохладные наши дела.

Скольких, скажи, не дошедших до Бога,

Тьма забрала.

Скольких, ответь, ещё водишь по краю,

По-матерински ревниво любя.

Я в этой жизни не доживаю

Из-за тебя.

Из-за тебя на могилах трава –

В рост! – где лежат друзья...

Но истина в том, что не ты права,

А в том, что не прав я.

***

Рука не тянется к перу, перо не тянется к бумаге.

Пришёл декабрь, и снег лежит, и на дорогах гололёд.

И жизнь, конечно же, – не мёд, но в печке от хорошей тяги

Гудит огонь, трещат дрова, и скоро будет Новый год.

И кто бы что ни говорил, – всем хватит места в этом мире

Или в другом, где все равны, и всем воздастся по делам.

Мать затевает пирожки и ставит тесто на кефире,

Мешая белую муку с ржаной мукою пополам.

Грядут иные времена, вожди на трон ползут иные

И думы о насущном хлебе возводят во главу угла.

Мы ляжем в нашу землю здесь, мы не уйдём, мы коренные,

И рюмку водки с коркой хлеба оставим на краю стола.

***

Полыхнувший закат до полоски алеющей сужен:

Туча – словно портьера, а небо – оконный проём.

Ничего, ничего...

Пусть мой голос и слаб, и простужен,

Поднимая глаза, всё равно говорю о своём.

Я до солнца встаю, чтоб увидеть, как звёздные ноты

Рассыпает Господь для поэтов на Млечном пути,

Заполняю словами тетрадок бумажные соты.

Если мне суждено, я до правды смогу дорасти.

Вознесусь над землёй, позабуду о мире и граде,

Предпочту пораженью весёлую смерть на лету,

Чтоб, ломая перо, не просить у людей Христа ради

И, ударившись оземь, зажать в кулаке высоту.

Это проще простого – умри да с восходом воскресни,

Ухватившись за гриву крылатого злого коня.

Ничего, ничего... Я приду и спою свои песни.

Я ещё постучусь к тем, кто знать не желает меня.

***

Колокольцы на шею пожалуйте мне

И ночлег в запорошенном снегом стогу!

Кто-то может иначе, а я не могу,

Потому не ищу утешенья в вине.

Если веру вчерашние топчут друзья,

Если память — лишь кровь под ногтями Руси,

Принимаю в наследство закон бытия:

Не бойся! Не верь! Не проси!

Валентина ЕРОФЕЕВА «ВОТ ОН - РАЙ...»

***

Владимиру Бондаренко

Эпоха Рыб, эпоха Рыб ушла,

Но хвостиком эпоха Водолея

По ней прошлась,

По ней слегка прошлась.

И ничего-то толком не умея,

Младенец шустрый, потешаясь всласть,

Вдруг растерялся, всё ещё не смея

Так – отторженьем – всю присвоить власть.

И стих, восторгом пред отцом немея,

И – задремал… Эпоха Водолея –

Мальчишки, фантазёра, лицедея –

Незрелая, того гляди дозреет

И ошарашит всех в который раз.

Эпоха Рыб, пока не пробил час,

Благослови Младенца – без проказ

Восцарствовать, об Истине радея.

ПАМЯТИ НИКОЛАЯ РУБЦОВА

Загадочная русская душа

Взлететь всегда готова к поднебесью.

Ей на земле до одичанья тесно,

Тоскливо в суете, когда спешат,

Куда и с кем – не ведая про это.

И забывают помянуть поэта,

Пришедшего кануном Рождества

Грустить по родине, так нежно им любимой,

И вопреки законам естества,

Для человека жестко возводимым,

То быстрой ласточкой, то горестной вороной,

То стылым терпеливым воробьём –

Иль вольной сильной птицей, осторожно,

Крылом, скользяще лёгким на подъём,

Взлететь, не нарушая тайны

Глубоких снов недвижных деревень,

И плыть в истоме, нежной и печальной,

Над светлым Храмом родины своей.

И в нём угаснуть...

***

Старая пьяная баба упала,

И рядом с дорожкой, где я гуляла.

Интеллигентно, чинно гуляла,

Воздухом чистым вечерним дышала.

А старая пьяная баба – упала.

Но может не старая – просто больная?

И может не пьяная – просто такая?..

От жизни от этой многих шатает,

По жизни по этой многих болтает.

Руку мне женщина тянет во тьме,

Руку за помощью – прямо ко мне.

Больше-то не к кому – я да она,

Да над дорожкою светит луна,

Только что юркий ночной "ястребок"

Нос ей дельфиний приделал и бок.

Глазом смешливым туманным глядит –

Горе и смех невесёлый с людьми.

А старая пьяная баба – упала.

И рядом с дорожкой, где я гуляла.

Да, она старая – лет сорока.

Да, она пьяная – грязны бока,

Грязна рука, подвернулась нога.

Ну настоящая баба Яга!..

Зубы сцепив, её тяжко тащу.

Мёртво схватилась, прилипла к плащу,

Что-то там шепчет в бессильном бреду:

"Дочка, родная, прости, не дойду.

Пьяная дура!.. Прости ты меня,

Что не хватило мне светлого дня,

Чтобы добраться. Вон там я живу, –

Тычет клюкою направо ко рву. –

Там у меня уж готова постель…"

Мерзкая осень. И скоро метель…

ЕВРАЗИЙСКИЙ РОМАН

Ты – татарских кровей, милый хан.

Я – чеченка по дальней прабабке.

Твоя родина – степь да курган,

Что хранит тайны рода, отгадки

И твоей и потомков судьбы.

Только некому считывать знаки:

Мир тускнеет, безлик, одинаков,

Как вон те вдоль дороги столбы.

Моя родина – там, вдалеке,

И почти уж совсем в поднебесье,

То ль гордыней больна, то ли местью

Переполнена к "сильной руке" –

Так российскую длань называли

(Что теперь уж насмешкой звучит) –

Я не знаю, мне трудно судить,

Но полна я любви и печали

К этой маленькой горной стране,

Зовом крови навязанной мне

И блеснувшей сквозь русские дали,

Как в забытом, но благостном сне.

Что нам делать, мой хан?

Да и сколько нас в России подобных славян

С круто мешанной буйною кровью?

Не решить ли нам это любовью,

Не впустить ли других басурман,