Газета День Литературы - Газета День Литературы # 173 (2011 1) Страница 19

Так собирались хорошие библиотеки от антички до наших дней. Например, полностью подбиралась заветная серия "Библиотека литературы США". В этом собрании не было случайных книг.

Сейчас, распивая коньяк в его машине, мы периодически обсуждаем это. Ему нравится вспоминать про то богатство, которое собиралось на грани и при этом с большим выхлопом адреналина. Едва ли эту страсть можно обозвать воровством. Если бы эти томики продавались в книжных... Но книжный дефицит был одним из самых свирепых.

Уверяет, что ни разу не ловили. Но там уж надо быть полным лопухом!.. Обыскивать никто не станет, а в лабиринтах стеллажей всегда можно было затеряться, чтобы получше пристроить новый трофей. Не мародерствовали. Брали то, что действительно хотелось иметь в своем собрании, а вовсе не для интерьера. Из двух одинаковых книг выбирали ту, что похуже. Зачитанная более ценилась. Воспринималась практически намоленной. Потом её лечили, сдавали в переплёт, приводили в божеский вид. В переплёты шли и толстые журналы. Иногда целиком, иногда из них делались интересные подборки, который живы до сих пор.

Были и просто чудесные обретения. Как-то проходя мимо, случайно заглянул на витрину обыкновенного киоска "Союзпечати", а там синенький томик "малых сочинений" Льва Карсавина! Как он туда попал, для меня до сих пор загадка. Может быть, для того, чтобы мне прочитать "Noctes Petropolitanae"?..

Денег всегда было в обрез, но жажда обрести, почувствовать запах, тяжесть в руках, твёрдость обложки, с карандашом двигаться по заветным строчкам, делать выписки, была крайне сильна. Да и просто похвастаться, как один из наших преподавателей после долгого рассказа и презентации какого-либо философического труда, обычно доставал томик из дипломата и с улыбкой безмерного счастья говорил: у меня эта книга есть!

Тимур ЗУЛЬФИКАРОВ АХ, ЛОЖКА ФАРАОНА...

ПОЭМА

...Ах, ветка персидской сирени... майской медово-лиловой сирени...

И златые пчёлы налипли и пьют мёды её и не уходят, когда ты нежно бережно хлестнула тронула задела дрожко меня по горящему лицу моему грешному... алчущему...

Ах, девочка, юница, как же рано расцвела ты на улицах моего родного азиатского ранневесеннего города Душанбе...

Ах, откуда у тебя ветвь розового ходжентского канибадамского миндаля, летящая по весенним талым улочкам моего родного колыбельного Душанбе, где я бреду, плыву, лечу, витаю по плывущим улочкам, где я уже зрело млад, а ты еще недозрело зелена юна...

Я уже седой поэт, я приехал вернулся из лютой Москвы ненадолго в родной такой маленький неказистый кривой блаженный городок Душанбе, а ты ещё школьница в форменном коротком платьице с белым фартучком летучим и две косички льняные русские вьются спадают плещутся по твоим кошачьим чутким ушкам по сиреневым талым глазам шалым твоим, слегка раскосым от пыли азиатской...

Азиаты азьяты блаженны раскосы глазами от вечной пыли, а бездонны душами от вселенских плеяд над горами и пустынями...

И вот я брожу летаю витаю по родным душистым улочкам в поисках распахнутых доверчивых быстропокоряющихся переспелых дев и жён...

Я древний умелый охотник на вешних дев и жён, как все поэты, бродящие в садах жён...

Весна – пора охот... у оленей осенью гон, а у человеков – весной, а у поэтов – весь год...

И вот я бреду брожу по пахучим улочкам в поисках пахучих лакомых открытотелых запутавшихся дев и жён, а встретил недозрелую школьницу-юницу... тебя, тебя, тебя... айхйяяя...

И я люблю творить из спелых дев неумелых недозрелых сладчайших жён, жён, первожён, а тут встретил тебя и споткнулся замешался... замаялся, как охотник без ружья... увидевший дичь близкую сладкую покорную...

И в горячительных туманных дурманных твоих нежнольющихся руках – ветвь канибадамского розового миндаля... миндаль раньше всех цветёт в февральских беспробудных снегах...

И вот ты рано расцвела, миндальная девочка розоволикая моя, и вышла на весенние улицы, где бродят девы готовые стать жёнами, а ты средь них миндальное дитя, дщерь, агница, ветвь юная розоволикая моя... агнец доверчивый средь вешних волков...

Кто пустил тебя на эта улицы

Где матушка и батюшка твои

Где братья сестры заступники первомладости твоей...

Кто дал тебе ветвь первоминдаля миндальная девственница моя...

...Ах, тогда она шепчет, качая ветвью миндаля у лица моего:

– Мы с моим женихом поехали в Варзобское ущелье за первыми цветами миндаля в снегах, но там с горы сорвался сошёл камнепад и бросился на нас...

И мой жених меня оттолкнул под скалу и спас, а сам бросился на камнепад и загородил меня... и куст цветущего миндаля...

С той поры я хожу с ветвью миндаля... а потом – с веткой варзобской персидской сирени...

О Боже... а что я?..

Она ещё миндальная розовая ранняя раненая девочка невеста, а уже ранняя миндальная снежная свежая вдова...

И с этой раной она вышла в вешний город, чтобы эту рану залечить забыть...

О Боже... а тут я... А куда я?.. куда меня влечёт ранняя талая миндальная весна?..

О Боже... что я?.. куст расцветший талый хладный во снегах?..

А?..

А я в дыму чаду весенних родных первобытных колыбельных улиц родимых моих, где я был розоволикое дитя у колен матери моей, а Пророк говорит, что "рай находится у ног наших матерей"...

А я вспоминаю слова древнего шейха Саади, словно и он нынче вышел на вешние текучие душанбинские улочки из райского сада из вечножемчужного савана своего: "О, отрок, всякую весну начинай новую любовь... забудь о прошлой любви... зачем тебе перелистывать прошлогодний календарь..."

А?..

О, весной ранней можно встретить в дымчатых сиреневых сумерках даже давно усопших – так велика загробная тоска их по земле... а наша – по небесам...

О шейх, о странник двух миров, о уставший от бессмертья...

И я ищу на родных улочках новую весеннюю любовь, но знаю, что весной она скоротечна, как цветущие персики и урюки, объявшие мой родной город...

А?..

Весенняя лихорадка, гон человеков, спячка, болячка, горячка, любовь двуединая скачка начинаются, когда в снегах цветёт восходит куст розового первоминдаля, и кончаются, когда у реки Варзоб-дарьи осыплется последний куст медоволиловой крупитчатой зернистой персидской варзобской сирени...

О, как люблю я вдыхать смаковать твои соцветья медовопереспелые...

О, я готов отведать съесть их сиреневость их густо пьяную истомную сомлелость!

Сирень опала, любовь увяла...

О любовь весенняя!.. Куда ушла ты?..

От снежнорозового куста первоминдаля до медоволилового куста осыпчивой персидской сирени – любовь вода талая весенняя твоя!.. да!..

И ты торопись!..

Беги!.. Люби! Хватай! раздевай! пылай! беги!

Как все вешние бешеные нагорные ручьи, как все глиняные бушующие реки, сели, камнепады, пылай! страдай! умирай! восставай!.. воскресай!..

Пока бегут твои маковые пианые жилы вены как талые мускулистые бугристые ручьи... Ииии!..

Айхххххйя...

О Боже!.. Что я? Куда я?..

Куда мне деваться прятаться с ней, когда пришла её пора? её срок?.. И она ветвью миндаля бродит щекочет трогает глаза мои: возьми! возьми! обними! соблазни! разрушь сладко обречённо меня меня мя... Если нет соблазна – нет и жизни!.. Жизнь зачинается во грехе как горная река в леднике...

И я беру её ея за свободную хладную мраморную – весной и мрамор тает – нежнольющуюся руку, в которой нет ветви розовопенного снежного миндаля и влеку её и она влечёт меня...

Куда? куда? куда?.. ах не знаю уже слепо! уже сладко! уже обнажённо хотя мы в одёждах бушующих ещё! ещё! но уже обречённо знаю я я я... что я наг в одеждах моих и она нага...

И она уже знает, что покорна мне необъятно наго в одеждах своих...

...Любовь – это смерть одежд... Любовь – это нагота надежд...

...И мы бежим по талому спелому родному городу моему в жажде сбросить тяжкие одежды наши, как сырые кишащие змеи весною сбрасывают теряют шершаво жемчужные щекочущие кожи свои, и прибегаем на окраину, где в глиняной сырой кибитке живёт мой тысячелетний Учитель любви глинник, гончар, древний мудрец армянин Аршалуйр Саркис Вартапед...