Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6276 ( № 21 2010) Страница 19

просто честь не подчинить уму,

просто он тогда меня не выдал…

И теперь мне трудно одному.

Я не сторож брату своему.

Приглашаю всех на Колыму…

Я в Москве люблю ходить на небо,

А ещё – в Бутырскую тюрьму…

МАСЛЕНИЦА

                   В.М.

Кто на Руси не любит шумной казни,

весёлой разудалой русской казни –

с блинами, и икрой кроваво-красной,

и водкой серебристо-ледяной?!

Гуляй, честной народ,

сегодня праздник,

гуляй, братва, и пей

за сырный праздник.

Царь-батюшка не любит

трезво-праздных,

царь-батюшка сегодня сам такой…

Попеть бы, погулять бы,

побухать бы

и с каждой спелой бабой

справить свадьбу.

Под утро свадьбу, ночью

снова свадьбу.

Чё рот раззявил, наливай полней!

Кто кровь не любит погонять

по венам,

севрюжинку и с хреном и без хрена,

язык русалки к яйцам или к хрену!

Ух, расплодилось по весне дряней…

Как весело, легко снежинки

кружат,

румяных мягких баб головки

кружат.

Из сочных девок груди прут наружу

и набухают солнцем и весной.

И парни, затянув себя потуже,

друг дружку лупят искренне

по рожам,

по красным мокрым и счастливым

рожам.

Ведь праздник, праздник к нам

пришёл домой!

Дудят рожки и громыхают трубы,

и чарочки братаются друг с другом.

Лихой купец целует девок в губы

и самым сочным дарит соболя.

И казнокрад монаху дует в уши

и нищим пятаки бросает в лужи.

Ведь завтра он уже царю не нужен,

башка его не стоит и рубля...

И вот везут по кочкам и ухабам

большую разухабистую бабу,

соломенную фифу, дуру-бабу.

Не баба – смерть уселась на санях.

Её когтит медведь, она и рада.

Цепной шатун-медведь.

И нет с ним сладу.

Он мясо жрёт, пьёт водку с шоколадом.

И  пиво пенно плещется в бадьях.

Вокруг идёт-гудёт война-работа,

храп лошадей и псовая охота.

И мне охота, и тебе охота, –

так получай метлою в левый глаз.

Ну, потерпи, соколик, белый голубь…

Ты победил, – тебя за шкварник –

в прорубь,

глотни с ведра. И голым задом – в прорубь.

И ещё раз. И двести сорок раз…

А праздник разгулялся, шумный праздник,

полнеба подпалил уже проказник.

Он, как жених, красив палач-проказник, –

лишь спичкой чиркнул. И – за воротник.

Он язычком ласкает бабу красным, –

огонь, огонь, ах, как она прекрасна

в страданьях… Кто не любит шумной

казни…

Кто не любил, давно уже привык…

И пьяный попик на корявых ножках

пьёт из горла. И с ним какой-то –

в рожках,

пушистенький – в совсем нестрашных

рожках.

Даёт-суёт хрустящие рубли.

Едят блины и взрослые и дети,

едят блины и «до» и «после» смерти.

У русских – первый блин идёт за третьим.

И за четвёртым – тоже первый блин.

* * *

Грустью я обижен и растрачен –

на тебя, на жизнь, на белый свет.

Я растрачен и переиначен,

бьёт в глаза холодный белый свет.

Это там, где небо было вольно

под крестом могучего орла,

там, где песня-сказка, вспыхнув болью,

по оврагам-кочкам понесла.

Там, где был я верен и уверен

в крепости заветного кольца.

Сердца жар был волчьей страстью мерян

в злых зрачках любимого лица.

И теперь под волчий вой, играя,

как река, – в предчувствии беды –

кровь моя бурлящая дурная

сносит этой крепости следы.

Размыкая ветреные руки

безучастной спутницы-судьбы,

жаркого дыхания разлуки

на твоих губах растут клубы.

Словно с ветки лист – в страну иную –

с губ слетает поцелуя след.

Словно песню спев свою земную –

в небо вышел неземной поэт…

* * *

Зачищены три олигарха…

Но это сверху – Богом данное.

Большой Иван кутит без страха

с опричниною окаянною.

Отрезанными головами

по-над страной собаки лаются.

И птицы с чёрными крылами

с восьми концов сюда слетаются.

Но не берут меня в Малюты.

Теперь Малюта – имя бранное,

как деревянная валюта,                       

но, впрочем, тоже Богом данная.

Теперь словарь собачий в моде…

Скинхед – какое имя странное.

И я скинхеду дал по морде –

за то, что слово – иностранное.

* * *

    В.К.А.

Страну украли. И потерян след.

До послезавтра доживём едва ли.

Гуляет доллар, как хмельной сосед.

При Сталине бы расстреляли.

Куда летим мы, позабыв азы

(всё нам «хип-хоп» и всё нам

«трали-вали»),

забыв, что мы народ, забыв язык?!

При Сталине бы расстреляли.

Кричу я: – Люди, мы ж не хуже всех!..

Но тишина. И я опять в печали.

В печали я! Уныние  есть грех.

При Сталине бы расстреляли…

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Это такой обряд...

Литература

Это такой обряд...

ЛИТРЕЗЕРВ                                                                                                                                                                                      

Олеся БАЛТУСОВА,  27 лет, КАЗАНЬ

ОБРЯД

Чувство вины – это как много водки:

втянешься – и никогда не дойдёшь до кондиции.

Только оно пережигает глотку

намного больнее, поэтому голос садится.

Это как чувство Родины, невыносимо.

Чувство вины в атмосфере страны повышено.

Тяжкие ночи, суровые русские зимы.

Неугомонные бесы над нашими крышами.

Думать ночами, пить кофе или настойку.

втянешься – и никогда... но приходят тени.

Снимают ботинки, садятся на подоконник.

И пахнут травой осенней, водой весенней.

Чувство вины втягивается через фильтр

отечественной сигареты, выходит с дымом.

Это когда бесчеловечен выбор.

Короче, когда встречаешься с нелюбимым.

С двумя нелюбимыми. Часто и невпопад.

Весна отдаёт экстрактом осенней сырости.

Чувство вины – это такой обряд.

Ходи по газонам – и ничего не вырастет.

* * *

Любви, что палке о двух концах,

Без разницы, в которой сгореть печи.

Куришь, не куришь – молчи, пацан.

Выкуривай калории и молчи.

Как будто ищет под крышкой приз,

Играет небоскрёбами ветер зла.

А ты рисовал меня сверху вниз,

Но не сделал из этого ремесла.

О том, что всё у меня впереди,

Вытатуировал мне на груди.

Не все умирают глазами вверх.

У ангелов не сыщется столько рук.

И щуплое небо, как рыбий мех,

Над небоскрёбами встало в круг.

Если хочешь счастья наверняка,

Не живи в квартире холостяка.

В любой постели, как ни криви,

Покоится презумпция нелюбви.

* * *