Артем Боровик - Спрятанная война Страница 2

Бабрак Кармаль, прибывший в Кабул на нашей броне, объявил себя новым правителем Афганистана, а Амина – агентом ЦРУ. Дело дошло до того, что он затребовал у американского правительства секретные документы, подтверждавшие это. Советская пресса активно поддержала такую версию.

Многие данные свидетельствуют о том, что тогдашнее руководство КГБ действительно было обеспокоено деятельностью Амина. Его левацким креном во внутренней политике (террор против духовенства, интеллигенции и партийных кадров), а также его участившимися контактами с представителями США и Пакистана. Амин несколько раз просил Брежнева о встрече в любом месте и в любое время, однако ответом было лишь молчание Москвы. Есть основания полагать, что именно этим было вызвано его шараханье то в сторону Пакистана, то в сторону Америки. Нашу зоологическую шпиономанию подхлестнул тот факт, что в юные годы Амин обучался в нью-йоркском Колумбийском университете.

Встретившись недавно с Бабраком Кармалем, я спросил его:

– Вы действительно верили в то, что Амин – агент ЦРУ?

– Я могу судить, – ответил Кармаль, – лишь по результатам его деятельности. Если бы американцы потратили сто миллиардов на дестабилизацию обстановки в Афганистане, они не смогли бы нанести ДРА столько вреда, сколько нанес стране Амин.

– Если исходить из подобной логики, – возразил я, – Брежнев, доведший СССР до ручки, был агентом сразу всех западных разведок.

В ответ Кармаль вспомнил очередную цитату В.И.Ленина, а потом, хитро улыбнувшись, спросил:

– Скажите, а в СССР еще не запретили упоминать имя Ленина?

И сам себе ответил громким смехом.

Однако объяснять девятилетнюю трагедию тем, что Леонид Ильич обиделся на строптивого Амина, – значит не объяснять ничего.

Академик Арбатов, хорошо знавший Брежнева и часто общавшийся с ним вплоть до последних дней жизни бывшего лидера, говорил мне, что к концу семидесятых годов Брежнев был не только не в состоянии принимать самостоятельные политические решения, но даже не мог вести осмысленную беседу более двенадцати-тринадцати минут: его внимание и интеллектуальные способности увядали на глазах.

– Когда они принимали решение, – сказал Арбатов, – то не посоветовались ни со специалистами, ни со своими внешнеполитическими советниками. Лично я узнал о вводе войск по радио из сообщения «Голоса Америки». И тут же сказал об этом Добрынину. Мыс ним лежали тогда в больнице…

– Насколько мне известно, – сообщил мне другой приближенный к Брежневу человек, – Политбюро, собравшись 13 декабря, даже не голосовало по этому вопросу. Брежнев доложил о решении вводить войска, а Устинов тут же перешел к военной стороне дела.

Тем не менее версия о личной ответственности Брежнева получила широкое распространение. Одни утверждали, что таким образом Брежнев хотел оставить о себе память в истории России как о лидере, расширившим зону влияния Советского Союза на Востоке. Другие доказывали, что Брежневу импонировало стремление Петра пробиться к теплым морям. По их мнению, следующим на очереди был Пакистан или Иран.

Но один наш высокопоставленный мидовский функционер вполне логично доказывал мне, что во всем виноваты военные. Что именно они запугали Брежнева скорой высадкой американского десанта в «нашем южном подбрюшье».

– Иначе, – говорил он, – зачем было вводить в Афганистан части ПВО? Повсганцы-то ведь авиацией не располагали. Генштаб боялся американского вторжения как реакции Белого дома на потерю Ирана. Да и вообще к середине семидесятых наши вояки достигли паритета с Америкой, и им во главе с Устиновым не терпелось опробовать где-нибудь свою мощь. Под рукой оказался Афганистан.

Однако такую версию категорически отверг генерал армии В.И.Варенников – в ту пору начальник Главного оперативного управления (ГОУ), первый заместитель начальника Генерального штаба, а ныне заместитель министра обороны СССР и Главком сухопутных войск.

– Генштаб, – сказал он мне, – выступал против идеи ввода наших войск в Афганистан до тех пор, пока это не приняло форму решения. Генштаб предложил такой альтернативный вариант: советским частям встать гарнизонами и в боевые действия не ввязываться… Сейчас ясно, что линия, которую предлагал тогда Генеральный штаб, была в принципе верной. И нам надо было отстаивать ее до конца, хотя это и таило в себе тяжелые последствия для защитников такой линии… К сожалению, в свое время мы поддались напору со стороны Бабрака Кармаля и позволили вовлечь себя в затянувшуюся войну.

Подобная точка зрения генерала армии (после публикации в Огоньке") вызвала бешенство Бабрака Кармаля.

– Со всей ответственностью, – говорил он, затягиваясь «Кентом», а я слышал свист в его легких, – заявляю, что до начала 1980 года я ни по закону, ни на практике не был ни руководителем Афганистана, ни тем человеком, который пригласил в мою страну советские войска… Надо сказать, что действия советских войск в Афганистане, особенно на начальном этапе, не могли не вызвать недовольства народа.

Здесь можно упомянуть и о наступательной тактике ведения боевых действий, и о проверке новых видов оружия, и о провокационных бомбардировках, происходивших вопреки моей воле, воле афганцев и ряда советских офицеров. Это общеизвестно, что я неоднократно хотел подать в отставку…

Если хотите знать мою точку зрения, то надо было думать в самом начале. Если ввод войск – ошибка, то она проистекает из непонимания Афганистана, плохого знания этой страны и характера афганцев.

Но кто же тогда пригласил советские войска в Афганистан – Кармаль, который этого не признает и который не был уполномочен приглашать? Или Амин, который был убит через несколько часов после ввода войск?

Многие военные и мидовцы говорили мне, что сценарий, по которому развивались события в Афганистане, был разработан в КГБ.

– Понимаешь, – заметил один из них, – время от времени спецслужбы должны доказывать политическому руководству страны оправданность и необходимость своего существования, а также тех безумных финансовых затрат, которые идут на обеспечение их деятельности. Поэтому периодически они создают заговоры, а потом сами же их успешно раскрывают и нейтрализуют.

Человек, близко знавший Ю.В.Андропова, сказал мне, что сперва бывший председатель КГБ не поддержал идею ввода войск, но потом все-таки победил рефлекс, выработанный у него еще четверть века назад в Венгрии, где он был послом и куда бросили войска в 56-м. Андропов, как и многие его сверстники в Кремле, временами смотрел на Афганистан как на вторую Испанию, с событиями в которой ассоциировались в его сознании молодость и «победоносное шествие социализма» в СССР. Почему бы не повторить?

Кремлевские старцы и впрямь слепо любили коммунизм и идею мировой революции, но с годами эта любовь приобрела извращенный характер.

Однако мне приходилось встречать троцкистов, которые утверждали, что Россия вторглась в Афганистан для того, чтобы подавить афганскую революцию. Подобные заявления находили сочувствие среди иных халькистов, недовольных тем, что Москва привела к власти парчамиста Кармаля.

Почему, спрашивали они, вы делали все, чтобы защитить частную собственность и передать власть среднему сословию, а не революционному беднячеству?

А бывший государственный секретарь США Александр Хейг сказал мне, что Москва вторглась в Афганистан потому, что была обеспокоена укреплением пояса исламского фундаментализма на своих южных рубежах.

– Советский Союз, – заметил он, – и Афганистан разделяет лишь тонкая линия Амударьи. И потому любое мощное исламское движение на ваших южных рубежах неизбежно отразится на советских мусульманских республиках.

Логика Брежнева объяснима.

Однако с Хейгом никогда бы не согласился Кармаль, который склонен рассматривать советскую военную помощь как проявление личной благосклонности к нему со стороны Брежнева И тем не менее у бывшего государственного секретаря найдется масса сторонников. Иные из них идут еще дальше, заявляя, что девятилетняя война была последним крестовым походом на Восток, превентивной битвой христиан с мусульманами перед массированным и окончательным наступлением последних Я знавал религиозных фанатиков, видевших в этой войне противоборство Христа и Аллаха. И вспоминал о них в Кабуле, когда тамошние дуканщики говорили мне: «Русский солдат всегда шел с севера на юг. Теперь он впервые уходит с юга на север. И он будет отступать все дальше и дальше. Аллах свидетель».

А Гульбеддин Хекматиар, один из лидеров афганской вооруженной оппозиции, заявил в мае 1987 года: «Если моджахеддины будут настойчиво продолжать борьбу, недалек тот день, когда оккупированные земли в советской Средней Азии будут освобождены».

– Отдаленная возможность того, что такое может случиться в какой-то момент в будущем, – убежденно говорил Александр Хейг, – и вынудило Красную Армию войти в Афганистан в 1979 году.