Елена Хаецкая - Как писать книги Страница 2

Так обстоит дело с образом автора в произведении, которое является личным, авторским, изошедшим, так сказать, из человеческих глубин.

Но так ли обстоит дело с образом автора межавторского проекта?

Приступая к созданию текста, человек в первую очередь должен определить для себя, без кокетства и самооправданий:

почему я это делаю?

1. Потому что мои герои для меня живые, мой мир для меня настоящий, потому что я могу одеть свои мысли, образы и фантазии в одежку из слов и отдать их другим людям?

2. Потому что мне нечем заплатить за электричество, а деньги за «Конана», пусть небольшие, обещают уже на следующей неделе?

3. Потому что я увлекаюсь миром игры «Берсерк», и мне хочется запечатлеть какие-то моменты этой игры на бумаге (поделиться с другими фанатами, продлить ощущение приключений в виртуальном мире)?

Все эти побуждения одинаково почтенны и все они приводят к созданию текста. Но для того, чтобы с текстом все было в порядке, автор должен с самого начала отчетливо видеть собственный образ и не питать иллюзий. Взгляд на себя должен быть предельно четким.

Для меня вопрос об «образе автора», работающего в межавторском проекте, разрешается с помощью псевдонима.

Я никогда не скрывала своих псевдонимов, если только их не забывала. Да, и Дуглас Брайан — это я, и Ярослав Хабаров — это я, и Дарья Иволгина — я, и еще Елена Толстая, и еще кто-то там. Я развела целое море иллюзорных авторов, каждый из которых не является собственно «писательницей Хаецкой» на сто процентов. Любой из них представляет собой сумму моих ремесленных навыков и конкретных издательских требований к конкретной серии. Сама по себе, добровольно, я не стала бы наматывать кишки героя на копье, описывать атаку трехметровой жабы или поединок героя со злодеем на развалинах зловещего храма под зловещим светом мертвой луны. Сфера моих настоящих интересов лежит несколько в иной области. Но если данная конкретная серия «героической фэнтези» требует подобных сцен, то подобные сцены будут в заказном проекте.

Сейчас любят вспоминать, как сильно были угнетены мастера слова при «совке». О, эта бесчеловечная цензура! Сколько она порезала, сколько перерезала, сколько душ невинных загубила.

Вспоминают «внутреннего цензора». Воспарит, бывало, душа писателя. Дай-ка, обличу! Покажу язвы! Вскрою и явлю! Или просто скажу что-нибудь принципиально новое. «Люди, люди, возлюбите друг друга!.. — Видишь, какой бред». Но просыпается внутренний цензор и нашептывает: «Вздумал искренне писать? Ой, не делай этого… А то придет цензура и все зарубит. Не пропустят они правды, не допустят сказать народу от души все как думаешь. Так что лучше сам вычеркни заранее, чтобы сам знаешь что». И вычеркивает бедный автор слова, идущие от сердца, и крылья его вянут.

А что же теперь? Начинает человек писать — и мгновенно поднимает свою «удушливую голову» внутренний цензор. «Что это ты такое пишешь? Кто это опубликует? Это же получается у тебя некоммерческий продукт! Быстренько сценку насилия, а сюда — эротическую. Почему без монстров? Быстро монстров. Что за ковбои в космосе? Не валяй дурака, сделай хотя бы пару негуманоидных инопланетян, иначе тираж больше трех тысяч не поставят».

Помню, читаю как-то раз попалась мне в руки повесть, сделанная с заявкой «здесь я поднимаю очень серьезные, глубокие темы». (Так комментировал ее сам автор). Читаю. Вроде да, действительно поднимает человек темы, и даже глубокие и серьезные. Но на стр., скажем, сорок, — совершенно подростковая, беспомощно-грязная эротическая сцена класса «он вонзил свое твердое в ее мягкое». Описанная в лучших акробатических традициях: нога на бедро, грудь под ладонь, изогнулась-застонала, упала-отжалась. И так — на две с половиной страницы. Я не против эротических сцен, но, во-первых, уместных (а они далеко не везде уместны, иногда лучше про облака да цветочки), а в-главных — хорошо написанных. Спрашиваю у автора: «Зачем здесь эта прыщавая гадость?» Отвечает с важным видом: «Это такой крючок, чтобы удержать читательское внимание». То есть у человека воспитана иллюзия, что можно с помощью подобного ненужного в тексте (речь идет не о соблазнении, не о пороке, а о встрече добродетельного супруга с добродетельной супругой!) откровенно грязного эпизода удержать читательское внимание. А не потерять его. Кто подсказал это бедному автору? Неужели кровавая гэбня? Да нет же. Это сделал с автором его лучший друг — внутренний цензор. Для чего же мы по баррикадам-то скакали? Не для того ли, чтоб творить без цензуры? А вот оказалось, что и нет. Дали людям свободу, они тут же построили себе новый загон.

Я категорически против внутреннего цензора в принципе. Как в личном проекте, так и в межавторском.

Личный проект вообще творится абсолютно свободно.

Помню, в детстве меня поразило название одной главы в романе «Спартак»: «Что Спартак делал со своей свободой». Как это — «делал со свободой»? Свобода же — самоценность, как можно что-то с ней делать? А вот, оказывается, можно. Потому что это не самоценность, а некая разменная монета, даже своего рода капитал. И вопрос в том, как мы ею распорядимся, на что употребим.

Например, можно писать без всякого внутреннего цензора. Без оглядки на возможного издателя. И даже без оглядки на возможного читателя.

Я уже рассказывала много раз, как написала «Меч и Радугу». Точнее, как написала первую часть — «Разбойник поневоле». У меня была подруга, она меня сильно допекала своими «критическими мнениями». Что ни напишу — здесь нехорошо, тут недотянуто, там образ героя хромает на обе ноги. Наверное, кстати, она была права, но очень уж достала. В конце концов, лет мне было совсем мало, двадцать с небольшим, и я была ранимая.

«Хорошо! — сказала я сама себе. — Раз так — то напишу только для себя. Никому не дам почитать. Ни одной живой душе. Как будто я одна в целом мире».

И написала — без оглядки. Как хотелось, как душа требовала, так и написала. Сопливые эпизоды — ну и пусть. Образ героя хромает — и плевать. Шутки дурацкие — а кому какое дело. Это мой текст, только мой и ни для кого больше.

Продержалась я в этой изоляции, может быть, пару месяцев, может, и меньше. Не выдержала и все-таки дала почитать…

Не хочу сказать, что «Меч и Радуга» — это такая самая гениальная книга всех времен и народов. Ее успех для меня в некотором роде загадка, потому что я вижу ее недостатки, беспомощность стиля, нелепость мотиваций персонажей. Но все это не имеет, как выяснилось, большого значения. Эта книга написана «на сто процентов», с абсолютной внутренней свободой, абсолютно искренне.

В идеале так должны писаться все авторские проекты. Без поиска «крючков», за которые якобы зацепится читательское внимание. Без попыток угадать и угодить.

Если книга позарез нужна лично тебе — она будет нужна и еще кому-то, это закон.

Здесь я хочу обратить внимание на то, что абсолютная свобода и раскрепощенность автора, работающего на себя, в своем личном проекте, отнюдь не означает свободу от стилистики, грамматики, пунктуации и здравого смысла. Но это другая тема, а сейчас речь идет о том, что внутреннего цензора надлежит к ногтю. Автор категорически не должен превращаться в лакея с «чего изволите-с?»

Рассмотрим второй вариант: работа в межавторском проекте. «Мир» задан, герой — задан, стилистика — задана. Какая тут может быть свобода?

Да, со свободой здесь не очень. Это как в армии по контракту. У тебя была свобода отдать свободу на определенных условиях. Первый шаг сделан лично тобой, свободно и без принуждения. Как говорили отцы инквизиторы в «Молоте ведьм», «злые поступки совершаются добровольно». У Ленина про это тоже сказано в статье о партийной печати и свободе слова.

Ключевое слово в такой работе — дисциплина. Она не отнимает у автора достоинство. В отличие от внутреннего цензора, который трусливо шарит глазами: угадал? Не угадал? Угодил? Не угодил? Дисциплина ставит четкие задачи, у нее четкие требования. Выполнил — молодец, вот твоя зарплата.

Итак, приступая к работе в первую очередь необходимо определиться с образом автора.

Если проект целиком ваш, авторский, если вы пишете его сами, потому что иначе не можете, вас распирает от идей, от мыслей, от чувств, — значит, в этом проекте не участвует больше никто: там нет заказчика, нет издателя, нет аудитории, нет внутреннего цензора. Никого нет. В мире только двое: вы и мир.

Если вы взялись работать в заказном проекте, значит, вы добровольно подчиняетесь определенной дисциплине. В рассказах о Конане должен быть Конан. В рассказах о мире определенной компьютерной игры должны быть персонажи, реалии и ситуации определенной компьютерной игры, а реалиям мира Конана или вашей рефлексии на тему «математичка страшно угнетала меня в десятом классе» там не место.