Николай Карамзин - Историческое похвальное слово Екатерине II Страница 2

Едва Монархиня успела привести в лучший порядок внутреннее правление государства, уже дерзостный Мустафа оскорбил величие России; объявил себя союзником Польских мятежников; требовал, чтобы войско наше оставило Станислава им в жертву; и наконец, презирая священное право народов, заключил в темницу того, кто при его Дворе был образом Екатерины!

Уже ее воины разили Оттоманов; уже на берегах Днестровских развевались наши победоносные знамена… но взор Екатерины еще искал Полководца, достойного Ее доверенности и великих намерений. Она не хотела войны обыкновенной; не хотела жертвовать людьми по воле случая: хотела действием превосходного ума предписать закон Року. Искала и нашла – Румянцева! Сей великий муж славно отличил себя во время войны Прусской; взял Колберг; удивлялся хитрости искусного Фридриха, но часто угадывал его тайные замыслы; сражался с ним и видел несколько раз побег его воинства.

Талант великих душ есть узнавать великое в других людях; и Екатерина, избрав Румянцева, ускорила падение Турецкой Империи.

Герой, прияв начальство, переменил все воинские распоряжения; отвергнул все малодушные осторожности, похожие на робость, и введенные в наших армиях чужеземными военачальниками. «Не рогатки, а огнь и меч защита ваша», – сказал он Российским легионам, и вдохновение геройства оживило их. Пошли – и с того времени каждый удар Россиян был поражением для Оттоманов.

Дела неимоверные, чудесные! Сии страшные завоеватели Востока, ужас Европы, истребители славных армий ее, не могут стоять пред лицом Румянцева! Восемьдесят тысяч отборного Турецкого войска, под начальством Хана Селима, исчезло как прах на берегах Прута; ни высокая гора, ни укрепленный стан не спасли их. Сего мало – туда, где река Прут вливает быстрые воды свои в величественный Дунай; туда, где великий Петр, окруженный неверными, отчаялся быть победителем и требовал мира – туда Гений Екатерины привел Румянцева и поставил его между врагами бесчисленными. С одной стороны, Хан Крымский горел ревностию загладить стыд своего поражения; с другой – сам Визирь уже торжествовал в мыслях победу. Сограждане! Каждый из вас слыхал о великом дне Кагульском и проливал радостные слезы, достойные Русского сердца; я проливал их, внимая вашему повествованию, Герои именитые, счастливые сподвижники Румянцева! И никогда в моем воображении не затмится сия величественная картина. 17 тысяч Русских на рассвете прекраснейшего дня в глубоком молчании ждут умереть со славою против 150 тысяч неприятелей; тихое веселие на их лицах; в груди предчувствие геройского бессмертия. Все повеления были отданы, и вождь казался спокойным; одно величество блистало в его взорах. Вдруг громы возвестили явление солнца, и тучи дыма сокрыли его, оно снова воссияло – и где враги многочисленные? Я вижу трофеи наши, и среди их Героя Румянцева, который, не изменив всегдашнего спокойного лица своего, пишет к Монархине донесение о славнейшей победе в мире. Дух Петра Великого! Ты утешился. Отныне слияние Прута с Дунаем будет радостным памятником для Россиян.

За сим торжеством Екатерининой славы мир увидел другое, не менее чудесное. Сама Природа заграждает, кажется, дальний путь нашим флотам, окружая льдами гавани России на половину года; но Гений Монархини побеждает Природу, и волны моря Средиземного пенятся под рулями Российскими. Священные воспоминания Истории волновали сердце наших плывущих Героев, когда они узрели берега Италии. Им казалось, что великие тени Фабрициев, Камиллов, Сципионов, паря над гробом древней Республики, с любопытством и удивлением взирали на гордый и сим морям неизвестный флаг Екатерины; им казалось, что Россия есть новый Рим своим величеством. С такими чувствами наши Аргонавты приближались к странам, еще древнейшим в летописях славы и равно богатым великими идеями; они надеялись воскресить там геройство Ликурговых и Солоновых питомцев; надеялись именем новой Афинеи воззвать к жизни и великим делам потомков Мильтиада, Аристида, Фемистокла. Но долговременное рабство навеки умертвило там сердца людей; грубый слух не внимал уже сладкому имени свободы, и Герои Российские увидели, что им надлежало думать только о славе Екатерины. Не за тем окружили они Европу, не за тем оставили за собою берега Африканские, чтобы творить дела обыкновенной храбрости… и море Эгейское пылает!.. О зрелище, для самого воображения ужасное, мысль смелая и великая! Исполнение дерзостное и счастливое! Молниеносные Россияне повелевают стихиями: огонь и волны истребляют врага! Веками уготованные морские силы его исчезают с дымом! Все Оттоманское гибнет, кроме одних трофеев для победителя, – и Монархиня возлагает их, скромно и величественно, на гроб Петра Первого! Чесма бессмертна, подобно Полтаве и Кагулу; и семидесятый год минувшего века есть самый цветущий год нашей воинской славы.[2]

Следующее лето также осенило нас лаврами. Что начал Иоанн Грозный, то довершила Екатерина Великая. Сии славные глубокие окопы, которые от Черного моря простираются до Азовского, не могли остановить торжественного течения Ее воинов, и Крым, последнее убежище варваров, бывших некогда ужасом и бичем нашего отечества, пал к стопам Российского Гения. – Берега Дуная не переставали обагряться кровию неверных, и Константинополь трепетал, внимая близким громам нашего флота. Мустафа смирился: Румянцев опустил меч свой; но еще не пришел конец бедствиям Оттоманов. Мирные переговоры не имели счастливого успеха, и Полководец Екатерины украсил Ее корону новыми лаврами; разил, истреблял, очистил себе путь к Адрианополю, отрезал, окружил Визиря – и Геройскою рукою своею подписал славный для России мирный трактат, который открыл нам моря Турецкие и Дарданеллы, даровал независимость Крыму, обогатил казну государственную миллионами, утвердил за Россиею Азов и Таганрог. Никогда еще отечество наше не заключало столь блестящего мира с Портою!

Беспримерные подвиги сей войны украсили книгу Российского Дворянства тремя именами славы. Рим имел Сципионов Африканских, Азиатских: Екатерина воскресила сию награду, достойную Ее величия, – и Россия имеет своего Задунайского, Чесменского, Крымского.

Последним торжеством Румянцева был тот день, когда Екатерина именем отечества изъявила ему благодарность. Отягченный лаврами, он сходит с феатра славы и скрывается от глаз наших; но История приемлет его во святилище бессмертия. Так, она скажет Россиянам: «Во дни Екатерины Румянцев открыл вам тайну всегда побеждать неверных, малым числом бесчисленность; усевать поля трупами их и сохранять целость рядов ваших!» – Если таланты изъясняются сравнением, то Задунайского можно назвать Тюреном России. Он был мудрый Полководец; знал своих неприятелей и систему войны образовал по их свойству; мало верил слепому случаю и подчинял его вероятностям рассудка; казался отважным, но был только проницателен; соединял решительность с тихим и ясным действием ума; не знал ни страха, ни запальчивости; берег себя в сражениях единственно для победы; обожал славу, но мог бы снести и поражение, чтобы в самом несчастии доказать свое искусство и величие; обязанный Гением Натуре, прибавил к ее дарам и силу Науки; чувствовал свою цену, но хвалил только других; отдавал справедливость подчиненным, но огорчился бы во глубине сердца, если бы кто-нибудь из них мог сравниться с ним талантами: судьба избавила его от сего неудовольствия. – Так думают о Задунайском благодарные ученики его.

Теперь обращается взор наш на ту, некогда мощную Республику, которой имя и бытие уже исчезло в Европе. Давно ли еще наглая и злобная Польша терзала наше отечество? Давно ли она, пользуясь его изнеможением, хищною рукою хватала в свое подданство целые Княжества Российские? Давно ли древняя столица Владимира носила ее цепи? Давно ли и ты, Москва цветущая, лежала у ног гордого вождя Сарматского? Но Россия, подобно спавшему исполину, восстала в гневе своем; враги ее, в их чреду, упали на колена пред нею, и возвратили похищенное. Так, Монархиня взяла в Польше только древнее наше достояние, и когда уже слабый дух ветхой Республики не мог управлять ее пространством. Сей раздел есть действие могущества Екатерины и любви Ее к России. Полоцк и Могилев возвратились в недра своего отечества, подобно детям, которые, быв долго в горестном отсутствии, с радостию возвращаются в недра счастливого родительского семейства.

Крым был независим; но Крым был еще гнездом разбойников, опасных для России. Сия прекрасная часть нашей Империи, где Природа столь щедро награждает трудолюбие и за каждое лону ее вверенное зерно дает богатый клас земледельцу; где на тучных паствах рассыпаются стада бесчисленные; где свирели и нежные песни веселых пастырей, простота нравов, миролюбие и общее добродушие жителей напоминают воображению счастливые берега Ладона – Малороссия не могла быть покойною в соседстве неукротимых варваров. Екатерина повелела – и воинство Ее, не обнажив меча, заняло полуостров Крымский, древнюю Тавриду, столь известную в Истории и в самой Мифологии. Монархиня еще не ведала, что сие важное приобретение возвратило России ее некогда именитое Княжество Тмутораканское или столицу его, которая скрывалась досель[3] от любопытства наших Историков. Таким образом, пресеклись грозные набеги Татар, столь бедственные для нашего отечества. – Сама же Таврида будет всегда прекрасною частицею Российской Империи и со временем важною для торговли с Архипелагом и Востоком. Уже любопытные из отдаленных земель приезжают видеть сию чудесную страну, которая представляет взору и гранитные горы Швейцарии, и плодоносные долины Пьемонтские; страну, где творческая Натура с нежными красотами соединила величественные; где в одно время и зима свирепствует, и весна улыбается; где мудрый наблюдатель Природы находит для себя разнообразные богатства, и где чувствительное сердце, наскучив светом, может насладиться самым приятнейшим уединением.