Уистан Оден - Стихи и эссе Страница 2

НЕИЗВЕСТНЫЙ ГРАЖДАНИН[8]

Этот мраморный монумент

воздвигнут за счет государства

в честь XC/07/M/378

Бюро статистики подтвердило снова,Что он не судился, все данные говорят:В современном смысле старомодного словаОн праведник, внесший свой скромный вкладВ развитие нашей Великой Страны.С самой юности до пенсионного годаОн ни разу (исключая годы войны)Не увольнялся со своего завода.В Кукиш-Моторс ему всегда были рады:Не штрейкбрехер, достойные взгляды,Профсоюзные взносы уплачивал в срок(Профсоюз положительный), означенный парень,По мненью Психологов, был популяренНа службе, и выпивка шла ему впрок.Каждый день он покупал по газете,Реакция на Рекламу была первый класс,Застрахованный от всего на свете,Он в Больнице, однако, был только раз.Согласно Вестнику высших сфер,Он был поклонник Системы Рассрочек,Имел все вещи и, среди прочих,Радиолу, машину, кондиционер.По мнению Службы общественных мнений,Во взглядах его был здравый резон:Если был мир — за мир был и он,А война — он шел на войну. Тем не менееОн выжил, имел пятерых детей,Наш Демограф писал в одной из статейО количестве этом как об идеале.В Школе был смирным, правильно рос.Был ли счастлив? Свободен? Странный вопрос:Если б не был, мы бы об этом знали.

ЩИТ АХИЛЛА[9]

                Она глядит, как он ладит щит,Надеясь узреть на нем виноград,                И паруса на дикой волне,И беломраморный мирный град,                Но на слепящий глаза металлЕго искусная длань нанесла                Просторы, выжженные дотла,И небо, серое, как зола…

                Погасшая земля, где ни воды,Ни трав и ни намека на селенье,                Где не на чем присесть и нет еды,И все же в этом сонном запустеньеВиднелись люди, смутные, как тени,                Строй из бессчетных башмаков и глаз                Пустых, пока не прозвучал приказ.

                Безликий голос — свыше — утверждал,Что цель была оправданно-законной,                Он цифры приводил и убеждал,Жужжа над ухом мухой монотонной, —Взбивая пыль, колонна за колонной                Пошла вперед, пьянея от тирад,                Оправдывавших путь в кромешный ад.

                Она глядит, как он ладит щит,Надеясь узреть священный обряд,                Пиршество и приношенье жертв,В виде увитых цветами телят, —                Но на слепящий глаза металлДлань его не алтарь нанесла:                В отсветах горна видит онаДругие сцены, иные дела…

                Колючей проволокой обнесенКакой-то плац, где зубоскалят судьи,                Стоит жара, потеет гарнизон,Встав поудобнее, со всех сторонНа плац досужие глазеют люди,                А там у трех столбов стоят, бледны,                Три узника — они обречены.

                То, чем разумен мир и чем велик,В чужих руках отныне находилось,                Не ждало помощи в последний мигИ не надеялось на божью милость,Но то, с каким усердием глумилась                Толпа над унижением троих, —                Еще до смерти умертвило их.

                Она глядит, как он ладит щит,Надеясь атлетов узреть на нем,                Гибких плясуний и плясунов,Кружащих перед священным огнем, —                Но на слепящий глаза металлЛегким мановеньем руки                Он не пляшущих поместил,А поле, где пляшут лишь сорняки…

                Оборвыш камнем запустил в птенцаИ двинул дальше… То, что в мире этом                Насилуют и могут два юнцаПрирезать старца, — не было секретомДля сорванца, кому грозил кастетом                Мир, где обещанному грош цена                И помощь тем, кто немощен, смешна.

                Тонкогубый умелец ГефестВынес из кузни Ахиллов щит.                Фетида, прекрасногрудая мать,Руки к небу воздев, скорбит                Над тем, чтó оружейник ГефестВыковал сыну ее для войны:                Многих сразит жестокий Ахилл,Но дни его уже сочтены.

НА ВЕЛИКОСВЕТСКОМ ПРИЕМЕ[10]

Без рифм и ритма болтовня соседей,Но каждый мнит, что он поэт в беседе.

В любой из тем, хотя и в разной мере,Как бассо-остинато — недоверье.

Большие люди, взмокнув от снованья,Дают понять в процессе узнаванья:

«Я вам не книга, чтоб во мне читали.Я в полном здравии, а вы устали.

Хотите завести со мной беседу?А вот возьму и тотчас же уеду…»

Мольба, призыв, чтобы тебя призналиИ потеснились в этом тесном зале,

Где каждый, словно слон, свое трубя,Глух, потому что слышит лишь себя.

ВИЗИТ ФЛОТА[11]

Мальчишки сходят с кораблей —Одетый в форму средний класс,Послушный кроткий строй.Им комиксы всего милей,А поиграть в бейсбол хоть час —Важней, чем сотня Трой.

Им здесь не по себе — не какВ родной Америке, взгляни:Чужой уклад вокруг,Любой прохожий им чужак,И здесь не Потому они,А просто Если Вдруг.

Все шлюхи встали по местам,Уже снует вокруг ребятС наркотиками плут.Все льнут к общественным скотам,Но те не курят и не спят,А беспрерывно пьют.

Вид кораблей ласкает глаз:Безделье в бухте голубойИх даже молодит.Без человека, чей приказНавязывает им разбой,Их человечен вид.

Как будто гений, над листомПомедлив, выразил в моментЧреду воздушных думВ эскизе легком, но при томОправдывая каждый центИз миллионных сумм!

ЧИСТАЯ ПОЭЗИЯ — ГРЯЗНАЯ ПОЭЗИЯ[12]

Пой только о любви! А раз поешь,Не забывай спасительную ложьИ на вопросы о любви в ответНе бормочи, как поп, ни да ни нет:Когда бы Данте был в стихах монах,Что было б толку в Дантовых стихах?Будь тонким, занимательным и пряным,Не верь провинциальным шарлатанам,Что горлопанят, требуя от книгПростых сюжетов и идей простых,Как будто музы склонны к идиотам.(Хороший лирик — друг плохим остротам.)

Допустим, Беатриче каждый разПриходит, опоздав на целый час,И в ожиданье, сам себя томя,Ты волен этот час считать двумя.Но ты пиши: «Я ждал, я тосковал,И каждый миг без милой представал —Так-так, смотри, чтоб не остыла прыть! —Веками слез, способных затопитьПещеру, где почил Эндимион».Поэт нехитрой выдумкой рожден.Но если от тебя Она уйдет,В долги загонит или вдруг умрет,То помни: у людей метафор нетДля передачи настоящих бед.Твоя тоска должна ласкать других.«О сладость слез!» — гласит печальный стих.

Оставим мертвых. Средь живых курьезНе раз бывал объектом страстных грез.Любимая годна тебе в мамаши,Косит глазами и ушами машет,Вульгарна, неопрятна и груба.Для нас — случайность, для тебя — судьба.Так пой о том, как снизошла Она,В ее ладонях — солнце и луна,В ее кудрях красуются планеты —Царица ночи, королева света.Ее ладью семь лебедей влекли,Чертили знаки в небе журавли,И легкие стада морских коньковЗа нею шли до самых берегов.Она пришла благословить плоды,Дать вечный мир и наградить труды.

А если песнопения прерветВ стране очередной переворот,И утром, как случается порой,Поэтов заподозрит Новый Строй,Превозмоги паническую дрожь —Стихами шкуру ты себе спасешь.Везде «она» перемени на «он» —И вот в помпезной оде восхвален(Твоей подделки цензор не узнал)Очередной пузатый генерал.Эпитеты порядка «ангел милый»Теперь звучат «орел ширококрылый»,И смещена «владычица щедрот»«Великим осушителем болот».И через час ты славен и богат.Отныне ты — поэт-лауреат,И ты умрешь в постели мирно, чинно,А генерала вздернут на осину.Пусть честный Яго на тебя шипит:«Лакей, халтурщик, подхалим, наймит», —Читатели верны своей привычке,Они возьмут историю в кавычкиИ скажут о поэте: «Вот нахал,Он имени любимой не назвал».

Такой поэт, презревший дарованье,Есть Бог, забывший о своем призванье.Он сам себя венчал и развенчал,Поставив ложь началом всех начал.В его писаньях правды ни на грош,В его улыбке сладкой — та же ложь.И что, как не пристрастье к играм слов,Заставило его, в конце концов,Сказать, что правда — таинству под статьИ что о ней прилично умолчать.

ЭЛЕГИЯ ПАМЯТИ