Виктор Баранец - Армия и Ельцин [Главы из книги "Рыцари и негодяи"] Страница 2

— Ты еще ссыкун, чтобы давать за добытый кровью орден семь пакетов кефира!

С нами что-то происходит

Уже пишется славная летопись еще одной ратной кампании чеченской. Хоть бы историки не забыли чего, особенно как десантным полком мы за два часа брали Грозный. А затем вывозили в Ростов, как мороженую говядину, трупы наших пацанов, "умиравших с улыбкой на устах".

На подмосковной военной авиабазе Чкаловской долго не пересыхал ручей цинковых гробов, в которых были запаяны русские воины — седые полковники и 19-летние пацаны. Уже вся Россия "заминирована" этими неуклюжими и страшными металлическими коробками с кодом "Груз-200". Цинковый гроб стал единицей измерения "эффективности" нашей политики.

Где-то на северной окраине Грозного в январе 1995-го чеченский снайпер выцелил светлую голову моего друга полковника Володи Житаренко. Кто хоронил погибших на войне друзей, тот знает, что нет на свете тяжелее ноши, чем гроб друга. Но эта ноша неподъемна, если друг гибнет на бестолковой войне.

Верховный Главнокомандующий купался в Черном море, играл в теннис и дегустировал редкостные южные вина, а его полки совсем рядом тупо терзали чеченские села, смутно понимая, какой такой "конституционный порядок" по велению президента они пришли сюда наводить. Слепая жажда мести за погибших товарищей очень часто была двигателем геройства.

Еще ни одна армия мира не добивалась победы там, где ее солдаты не понимали, во имя какой идеи они идут на смерть.

Военный хирург, за три чеченских месяца наковырявшийся в человеческом мясе больше, чем за 30 лет службы, рассказывал мне, что чаще всего ему приходилось слышать от искалеченных пациентов крик: "За что?!"

Он не знает ответа. Армия не знает ответа. Страна не знает ответа.

"За нашу Советскую армию!"

После того как Горбачев принял "историческое" решение о выводе наших войск из Европы, в армии начался период невиданного морального разложения, которое еще больше усугубилось при Ельцине, развязавшем руки "дикому" бизнесу. Сокращение Вооруженных Сил с их гигантскими и плохо контролируемыми запасами оружия и вещевого имущества и других материальных средств, сращение с коммерцией породили в армии хищную идеологию преступной наживы за счет того, что принадлежало государству.

Самая крупная в мире войсковая группировка — Западная группа войск — в 1991–1994 годах превратилась в Клондайк для военного и гражданского ворья. Вырученные от продажи "излишков" войскового имущества колоссальные валютные средства, которые по указам Ельцина должны были идти на строительство жилья для военных, нередко переводились в российские и иностранные коммерческие банки и пускались в оборот.

Меня поражала откровенная наглость некоторых наших минобороновских генералов: в то время когда семьи офицеров и прапорщиков выведенных из-за рубежа частей ютились на пустырях в палатках и бараках, а строительство многих жилых объектов замораживалось "из-за нехватки финансовых ресурсов", министр обороны Грачев и некоторые его замы покупали дорогостоящие иномарки, строили роскошные виллы в ближнем Подмосковье, пускали в коммерческий оборот десятки миллионов долларов и немецких марок. Гигантские денежные суммы, предназначенные для приобретения продовольствия для войск, переводились на счета коммерческих структур и "прокручивались" в тот момент, когда армейские командиры вынуждены были вместо хлеба кормить солдат сухарями и расходовать неприкосновенные запасы.

Десятки тысяч офицеров и прапорщиков бродили по городам и весям в надежде снять за приемлемую цену угол для семьи, а в это время десятки проектировщиков и архитекторов корпели над проектами многоэтажных дач для министра и наиболее приближенных генералов.

Когда-то мне довелось сидеть в знатном немецком пивном кабаке с офицерами военной миссии Великобритании. Они откровенно крутили пальцами у виска, когда речь зашла о согласии Горбачева, Ельцина и Шеварднадзе пойти на унизительные условия "бегства" наших войск из ФРГ. Когда-то численность английского контингента в Германии была в 300 раз меньше советского. Англичане уходили более десяти лет. Мы же за три года в авральном порядке вывели более 500 тысяч военнослужащих. Около 100 тысяч из них не имели жилья.

Два десятка дивизий мы вынуждены были бросить в открытые поля. В то время я побывал в военном гарнизоне Богучары, под Воронежем. Тогда строительство городка только начиналось, и офицеры с семьями жили в палатках и кунгах по уши в грязи. Офицеры дивизии не боялись проклинать Ельцина даже в присутствии генералов и полковников Генштаба. Никто из них не считал, что не надо было уходить из Германии. Говорили главным образом о том, что "надо было сделать все толково", планомерно, с достоинством. Сопрягая темпы вывода войск и темпы строительства жилья и военных городков. Истина элементарнейшая. Но на нее откровенно начихал Горбачев. Он зарабатывал дешевую популярность у немцев на унижении своих солдат и офицеров.

Ельцин пошел тем же путем. Он не только не притормозил бегство наших сильнейших дивизий, а, наоборот, ускорил его, пойдя "на более сжатые сроки".

Там, в Богучарах, мы сидели в брезентовой палатке, по которой беспрерывно строчил холодный осенний дождь, пили из минных алюминиевых колпачков разбавленный спирт и смотрели по "видику" любительский фильм о проводах последних российских частей из Германии. Явно "уставший" Ельцин, неуверенно дирижирующий оркестром и наваливающийся на кого-то из дипломатической свиты. Не менее "уставший" замминистра, тайком справляющий малую нужду под трапом самолета. Бывший главком Западной группы войск генерал-полковник Матвей Бурлаков с притуманенным взором. И его замполит генерал Иванушкин, заснувший на пресс-конференции своего босса в зале ожидания подмосковной авиабазы Чкаловской 1 сентября 1994 года…

Офицеры штаба некогда элитной танковой дивизии, в стылую осеннюю пору 1994 года сидящей по уши в жирном воронежском черноземе, до слез под ядреный войсковой мат ржали над выходками своего Верховного Главнокомандующего. То был невеселый смех.

Накануне 9 мая в Министерстве обороны состоялся торжественный прием известных военачальников — ветеранов Великой Отечественной. После банальных праздничных речей и вручения подарков, как водится по пять капель. За Победу, за Победителей, за не вернувшихся с войны.

Не лезла в глотку водка. Что-то противоестественное было в этом совместном застолье старых и молодых генералов и полковников. Герои непобедимой и легендарной, спасшие страну. И "великие стратеги" расстрела депутатов в Белом доме. Бездари, погрязшие в Чечне. Я чувствовал себя непутевым сыном, промотавшим дорогое наследство отца…

Когда уже был потерян счет тостам во славу именинников и в шумном гомоне невозможно было услышать, о чем из дальнего конца зала сквозь сигаретный дым лопочет очередной выступальщик, мой сослуживец-полковник сообщил, что предлагается выпить за преемственность традиций.

Увидев, что рюмка моего соседа — ветерана, генерал-полковника артиллерии — не наполнена, я схватил бутылку "Распутина". Генерал накрыл рюмку рукой и угрюмо буркнул:

— Я такие тосты не пью. Огоньку позвольте?

Мы закурили. Генерал первым нарушил неловкую паузу:

— Как служится, полковник?

— Нормально.

— А как у тебя с совестью?

— Вы о чем, товарищ генерал?

— Я тебе не товарищ. Это Грачев тебе товарищ.

Встреча двух поколений славных защитников родины грозила перерасти в острый диспут.

— Что вы сделали с нашей армией, полковник?

Я не знал, что ответить. Тамада с другого конца стола прокричал сквозь балаган:

— Слово предоставляется Герою Советского Союза, генерал-полковнику… почетному гражданину Смоленска и Воронежа…

Мой собеседник резко встряхнул головой и встал:

— Налей!

Я налил. Зал притих.

— Мой тост очень краток, — неожиданно звучно и четко объявил мой сосед. — Предлагаю выпить за славную Советскую Армию! Не чокаясь!

После некоторого замешательства публика неуверенно проглотила этот тост. А в сторону "президиума" застолья уже мчался официант, в свободное от основной службы время подрабатывающий стукачом. Еще через пять минут официант вызвал меня в курительную комнату и передал приказ заместителя начальника Генштаба — лично спровадить генерала домой: "Машина у второго подъезда".

Мой генерал жил на Сивцевом Вражке. В его квартире, пахнувшей старой кожаной мебелью, царил холостяцкий бардак — жена генерала лежала в госпитале. Мы сели на кухне.

— Ты пей, — сказал он мне, — я все равно с тобой чокаться не буду.

Генерал принес на кухню огромную схему захвата его армией плацдарма на Днепре, повесил ее на ручку холодильника и стал читать мне лекцию, то и дело постукивая большой вилкой по стрелам и номерам дивизий.