Андрей Буровский - Бойня 1993 года. Как расстреляли Россию Страница 2

Крестьянин выиграл копейку, да и той не может получить. А вот уголовник выиграл все сто рублей, потому что теперь он может грабить и убивать, а запретить ему некому: полиция разбежалась, прокурора убили как «контрреволюционера», судья с перепугу эмигрировал. Еще больше выиграл член какой-нибудь жуткой секты, по вере которой надо приносить в жертву младенцев или есть человечину: остановить его секту некому, они среди бела дня пляшут перед горой из черепов.

Революция — рай для преступников; если они и не идут на службу к «революции», то уж во всяком случае делаются невероятно свободными. Конечно, свобода мародеров оборачивается самой неприятной стороной для всех остальных. Даже если крестьянин сдуру и поддержал революцию на первом этапе, скоро он взвоет. Лучше ему было не выигрывать копейки! Пусть бы полиция гоняла с рынка не оплативших досадную пошлину, но и разбойник бы при виде полицейского ханжески опускал бы глазки и почтительно снимал шапочку.

Королевская власть во Франции XVIII века, царская власть в России начала XX века была несправедлива. Рядовой человек считался ниже дворянина, он зависел от всякого правительственного чиновника. Но, с другой стороны, он не зависел от произвола всякого, у кого в руках ружье. А во время революции прежние законы не действуют, новые противоречивы и сумбурны, к тому же никакие законы вообще не исполняются. Собственник в деревне и в городе оказывается во власти вооруженных банд, красиво называемых «продовольственными отрядами» и «революционным самоуправлением».

То есть получается — революция кричит о свободе, но мгновенно делает человека намного менее свободным, чем он был раньше.

К тому же и установление новой прочной власти не так радует, как хотелось бы. Свобода?! Этой интеллигентской байке можно только смеяться. На смену королевскому (во Франции) и царскому (в России) режимам пришел Наполеон (во Франции) и советская власть (в России), то есть диктатуры в сто раз свирепее королевской и царской.

Романтические интеллигенты строят романтический образ революции как своего рода фестиваля. Столкнувшись с мрачными и грязными реалиями настоящей революции, которая не в книжке, а в жизни, довольно большая часть русской интеллигенции уже в мае 1917 года вполне искренне пришла к выводу: революция делается какая-то ненастоящая. Ведь «правильная революция» — это весело, романтично, героично! Революция сразу же ведет к немедленным историческим свершениям.

А тут великих дел что-то не видно, не происходит никаких «позитивных изменений», а по улицам слоняется какая-то жуткая вооруженная сволочь, гавкает матом, хлещет самогон, пристает к женщинам и смертно пугает детишек.

Что же до великих свершений.

Революция дарит свободу рядовому члену общества? Никакими силами невозможно доказать, что человек во Франции первой половины XIX века стал свободнее, чем был при Людовиках. Никакая словесная пачкотня не сможет заслонить того факта, что при советской власти свободы стало намного меньше, чем было даже в конце XIX века, а уж тем более после 1905 года. Можно поспорить, был ли человек в России свободнее при Брежневе, или стал в 1990-е, после новой революции 1991–1993 годов. И еще не факт, что стал свободнее!

Революция справедливо разделяет собственность? Это уже вообще полный бред, потому что всякая революция и всегда отнимает собственность у законных владельцев и передает ее разбойникам. Уже потом разбойники, получившие каждый свою халяву, вооруженным путем отнимают ее друг у друга.

Опять обратимся к эталонному случаю: Франция.

Экономический строй Королевства Французского был несправедлив: 10 % земель принадлежали духовенству, 20 % — дворянству, одна треть земель принадлежит буржуазии и лишь одна треть (да и то не лучших земель) принадлежит крестьянству.

За время революции до 40 % земель обрели новых владельцев, в том числе все земли церкви и половина земель дворян. Только кто сказал, что их получили крестьяне?

Франция весь XIX век оставалась страной мелких крестьянских хозяйств, нищих крестьян, арендаторов и крохотных «отрезков». А в 1794 году революционная сволочь «конфисковывала» землю у законных владельцев и продавала ее на аукционах. Покупали за бесценок, конечно, но не кто угодно, а именно те, кто имел «нужные» связи. Покупал тот, кто сумел уже во время революции нахапать побольше и необязательно законным способом.

Получается: одного «буржуя» (разбогатевшего на основанном им или его предками производстве) объявляют «врагом народа» и лишают земли. А другого, причем явного мародера, разбогатевшего в смутное время и весьма смутными методами, делают владельцем той же самой земли.

Кстати, во французской литературе писали об этом совершенно откровенно: именно таким способом округлил свои владения папаша Гранде, отец главной героини романа Бальзака [1].

Во Франции происходило нечто знакомое, правда? Что-то в духе той самой приватизации, которую в народе верно назвали «прихватизацией». И это у нас будет что? Борьба за справедливость, да? Но тогда что же такое грабеж? И чем действия революционеров всех времен отличаются от деяний все того же Писсаро? Та же разбойничья программа, совершенно уголовного свойства: отнять и поделить. Причем поделить вовсе не между «представителями народа». Делят всегда между «своими» — между членами банды.

Гарантии свободы и пользования собственностью?

Во Франции такие гарантии давал королевский режим. Это было несправедливо, потому что права человека зависели от принадлежности к сословию. Новые гарантии, уже независимо от сословной принадлежности, ввел Кодекс Наполеона, в 1804 году. Почему-то считается, что если осуществление прав зависит не от сословной принадлежности, а от толщины кошелька человека, то это «справедливее».

Если даже и так, то в любом случае права и гарантии прав давала сначала монархия, потом — жестокая диктатура Наполеона Бонапарта. Кстати, намного более жестокая, чем была диктатура короля.

И у нас ведь точно так же — что в начале, что в конце XX века. Революция 1991–1993 годов подняла волну чудовищного беззакония. В 1990-е годы абсолютное большинство людей жутко обнищали и оказались беззащитны против разгула самого откровенного бандитизма. А какие-то гарантии и права дал режим Путина, который и диктатурой назвать можно разве что с сильного похмелья.

Так что же такого особенного в «нашей» революции 1991–1993 годов? А ничего. Революция как революция.

Даже упадок страны после революции — дело совершенно обычное. Это только в воспаленном воображении революционных интеллигентов перевороты и катаклизмы несут нечто «прогрессивное» и способствуют развитию.

Революция (которая не в книжке, а в реальности) никогда не продвигает и не укрепляет страну, а только ослабляет ее. Что и естественно: революция разрушает экономику, уничтожая самые сложные формы производства, инфраструктуру и связи между регионами. Чем дольше и радикальнее революция — тем больше разрушений и потерь.

До революции 1789–1794 годов Франция была самым передовым государством Европы… И всего мира. Можно сколько угодно смеяться над галломанией русского дворянства, но уперто учить французский язык у них были веские причины. Французский учили и Германия, и Британия, и весь юг Европы. Дело, конечно, не в его исключительных красотах, а в доступе к тем текстам, которые давало знание французского.

Французские моды и французская кухня, французская музыка и французская архитектура господствовали в Европе. Ученики превосходили учителей! В дворцовых комплексах и Германии, и России больше хорошего вкуса. Сегодня не так уж сложно сравнить знаменитый и широко разрекламированный Версаль и Екатерининский дворец и парк в Царском Селе. Не верите — так убеждайтесь сами: Екатерининский дворец и по размерам больше, и намного красивее Версальского. Но все же были ученики и были учителя. Учителя были французы.

А ПОСЛЕ революции 1789–1794 годов Франция перестала быть лидером Европы. Никогда больше не была она лидером ни экономическим, ни военным, ни политическим, ни культурным. Последним всплеском этого лидерства стала как раз империя Наполеона. Вспыхнула. И погасла навек. Франция же раз и навсегда стала «всего лишь» одной из европейских держав — не хуже, но и ничем не лучше других.

Так и у нас. ДО революции и Гражданской войны 1917–1922 годов Российская империя была одной из великих держав и одним из лидеров мирового развития. ПОСЛЕ этих чудовищных событий разоренная, устрашающе обнищавшая страна десятилетиями возвращалась в хотя бы относительно нормальное состояние.

ДО революции 1991–1993 годов Советский Союз был одной из двух «сверхдержав». Вся

мировая наука делилась на советскую и «всю остальную». Культурная жизнь в эпоху Брежнева была необычайно интенсивна и развивалась взрывообразно.