Газета День Литературы - Газета День Литературы # 101 (2005 1) Страница 2

Появление манифеста вызвало определенную критику: от комсомольски-беспомощной у Н.Переяслова, который опубликовал свой "Антиманифест" в "Российском писателе", умышленно (или по искреннему неведению) смешав понятия реализма и натурализма, и обвинив в последнем всех писателей-реалистов, до иронично-академичной у К.Кокшеневой, попенявшей Алешкину за угловатость тех или иных формулировок, и в свою очередь вставшей на защиту реализма от каких бы то ни было посягательств при подведении литературных итогов 2004 года.

Опасность того, что русский реализм попытаются сделать торговой маркой, действительно есть. Даже удивительно, как этого еще до сих пор не произошло, особенно в наши дни, когда продается и покупается буквально все: от диссертаций и ученых степеней до членства в союзе писателей и литературных репутаций включительно. Тем не менее, сам интерес к русскому реализму в последние пять-семь лет действительно возрос, и вряд ли это можно объяснить одной лишь усталостью культурной публики от постмодернизма. Да и манифест Алешкина — далеко не первый "реалистский манифест", опубликованный за последнее время: о реализме как об основной русской литературной школе давно и методично напоминает со страниц "Литературки" П.Басинский, к реализму же призывает молодую литературу и С.Шаргунов в "НГ-Exlibris`е", о нем же, называя это "актуальной литературой", пишет в "Дне литературы" В.Бондаренко, реализм как верность творению исповедует в своих культурологических статьях и главный редактор "Российского писателя" Н.Дорошенко, можно вспомнить еще и С.Казначеева и В.Гусева из "Московского литератора", да и многих других. Порою даже кажется, что русский реализм, как и родину, любят все, и также как и к родине, любовь эта — у каждого глубоко интимна. Отсюда и та особая пристрастность, с которой любящие, в общем-то, одно, отстаивают, однако, каждый именно свое понимание "реализма". То же самое сегодня у нас, собственно, и с родиной: одни ее видят благостно-монархической, другие — забитой и крепостнической, третьи — запускающей космические ракеты и строящей атомные электростанции, а иным пришелся по вкусу и либерально-демократический супермаркет с диковатой вывеской "Российская Федерация".

Поэтому спор о реализме сегодня есть ни что иное как спор о родине. И это — хороший признак. Признак большой русской литературы. Потому что всегда в большой русской литературе любая более или менее значимая дискуссия велась, в конечном счете, о судьбах родины. Даже если речь шла о "печном горшке" и "Аполлоне Бельведерском"! И дело, разумеется, не в "измах", дело — в самой реальности.

Увы, но то, что "отцы-основатели" постмодернизма (разумеется, не отечественного, местечкового и подражательного) назвали в известной книге "ситуацией постмодернизма", претендует на нечто большее, нежели очередной "большой стиль", "художественный метод" и т. д. Речь идет о модели собственно человеческого бытия и о картине мира в целом. Больше того — постмодернизм как характеристику действительности сегодня мы можем наблюдать во всем, включая политику и экономику. И не только у нас.

Об этом блестяще и самым убедительным образом поведал покойный А.С.Панарин в своих последних работах: "Православная цивилизация в глобальном мире" и "Искушение глобализмом". Он назвал ситуацию, окончательно сложившуюся на Западе к концу ХХ века, "концом модерна". И, едва ли не первым в политологии, ввел для нее понятие постмодерна.

И, действительно, любой вдумчивый человек сегодня сталкивается с тем, что чудовищно-раздутую всемирную долларовую пирамиду нельзя охарактеризовать иначе, как постмодернистский муляж. Таким же образом дело обстоит и с самим виртуальным могуществом Соединенных Штатов, раздираемых, в реальности, "ползучей гражданской войной" (П.Дж. Бьюкенен). Такого же происхождения — и чванливое довольство Западной Европы, в своей демографической убогости уже неотвратимо заселяемой варварами из стран Востока. Отсюда и сам нынешний проект глобализации приходится признать чистейшей воды постмодернистским, призванным к тому, чтобы вменить виртуальное могущество Запада в обязательный закон всему миру, подменяя и покрывая, таким образом, его же, Запада, реальную скудость, если не сказать — нищету.

Говорить же про очевиднейший постмодернизм "нашей" приватизации, государственного строительства, экономики и внешней политики последнего десятилетия считаю и вовсе излишним. Потому как и сама Российская Федерация образца 1991–2004 гг. есть ни что иное, как всё тот же постмодернистский муляж, а еще точнее — витрина победившего постмодернизма.

Однако не эти, предельно общие и предельно же очевидные реалии дня сегодняшнего волнуют больше всего. Волнует то, что в постмодернистскую "большую игру" в действительности включается абсолютно все! И преподаватель, пламенеющий бескорыстием и великими смыслами с кафедры и в то же время сжимающий потные студенческие доллары в кулаке, — в не меньшей степени постмодернист, чем государственный чиновник, сетующий по ТВ на скудость зарплат врачей и учителей и в то же время строящий себе дворец на Рублевке или Николиной горе!

Пожалуй, самое страшное, что мы получили в действительности, — это нравственный постмодернизм. И все это очень напоминает исполнение известного пророчества из "Протоколов сионских мудрецов", где говорится о том, что на них (на "мудрецов") будут работать всё и вся: причем не только традиционно "левые" (либеральный и социал-демократический) слои общества, но и "правые": монархисты, националисты, консерваторы. Сегодня в этот список можно добавить и антиглобалистов.

Ведь самые устойчивые и самые управляемые системы — это Сверхсистемы, в которых уже запрограммировано и определенное противодействие системе, с помощью чего гасятся последние элементы неуправляемости. Собственно об этом — "библия" постмодернизма, культовый фильм 90-х "Матрица".

Тем не менее, развитие и обоснование этих выводов и наблюдений — дело политологии и других философских дисциплин. Литература же занимается человеком, а русская литература — в первую очередь "внутренним человеком". И здесь — нас не может не волновать ситуация "нравственного постмодернизма" или же, иными словами, внутренней лжи, по которой живем сегодня все мы. Пожалуй, никогда еще за всю нашу историю русский человек не оказывался в такой степени заложником ситуации, существующей не без его внутреннего согласия, гражданином системы, а точнее — Сверхсистемы, в которую с начала 90-х активно включилась сама Россия.

И вся, буквально вся человеческая жизнь — от взятки акушеру и директору яслей до гробовой мзды в морге и за место на кладбище — сегодня построена на лжи! Вся страна восхищалась подвигом спецназа в Беслане, начиная с президента и кончая ночным сторожем на стройке. Но кто-нибудь знает, сколько запросила дирекция Николо-Архангельского кладбища в Москве за места для павших героев?! Они что, не люди? Или не русские уже?

Бог бы с ней, с бодрой государевой ложью, ей уже и имечко давно придумали тихое и безобидное: официоз, — страшнее то, что все мы: от авиамеханика, продающего запчасти с новейших истребителей в Китай, и до судьи, дающего ему условный срок — сегодня живем по лжи! Мы встроились во всемирную систему лжи, и ничем уже не отличаемся от американцев, под сомнамбулическое хрюканье избирающих своего всенародного извращенца Клинтона на второй срок; или, спустя годы — и под те же звуки — избирающих на второй срок убийцу иракских детей Буша.

Только у нас всё это грубее, откровеннее!

Да, конечно, если говорить о русской литературе, то уж как минимум со времен Державина призыв "Жить не по лжи!" является одним из наиболее характерных требований, предъявляемых ею всему обществу и самой себе. Требование ПРАВДЫ, причем не "политической", не "социальной", а нравственной правды, правды-достоверности о внутреннем человеке "нашего времени" — вот, пожалуй, главнейшая ее черта, резко отличающая русскую литературу от всех остальных мировых литератур! Но это же — и характернейшая черта русского реализма! Не "художественного метода" ("одного из…"), и даже не "основной литературной традиции", а реализма — как особенности народного миросозерцания, реализма как глубокого своеобразия национального мироощущения и художественно вкуса, наконец, реализма как совершенно неотменимого и неустранимого желания и жажды ПРАВДЫ; жажды, одинаково насущной и для писателя, и для читателя!

Собственно, по-другому и не могло бы быть у народа, выносившего в сердце своем пословицу: "Правда — выше солнца!". Это же несли — России и миру — и все великие сыны русского народа: от Пушкина и Гоголя до Шукшина ("Нравственность есть правда!") и Солженицына включительно. Об этом же, о правде и лжи, а вовсе не о "реализме" и "постмодернизме" — литературный спор нашего времени!