Газета День Литературы - Газета День Литературы # 160 (2009 12) Страница 2

Модели Робской или Ксюши Собчак спрограммированы в высокоэлитарных лабораториях мира. Происходит массовая быдловизация населения.

Мало для человека знать родной язык, уметь писать на нём, надо владеть азами родной речи. Ещё в школе когда-то мы все учили "Родную речь". А в классических русских гимназиях, лучших в мире, преподавали риторику, искусство русского красноречия. Разве сегодня это искусство востребовано? Прислушайтесь, как говорят ведущие журналисты, писатели, актеры, педагоги – они бекают, мекают, кукарекают, мычат, орут, запинаются, проглатывают звуки в словах, и на это никто не обращает внимания. А ведь родной речи надо учить с детства, если не в школе, то в детских речевых центрах, которые занимаются арт-терапией.

К примеру, в Москве есть учебная студия Ларисы Соловьёвой "Говори свободно", одна из лучших мировых студий по постановке голоса и речи, кстати, имеющая и свои детские центры. Педагоги прошли лучшие речевые школы Бостона, Нью-Йорка и Англии, освоили новейшие голосовые методики свободного общения Линклейтер, Александера и других мировых знаменитостей, переводя их приёмы на русский язык, с учётом русской специфики культуры языка и речи. Дабы любой человек говорил сколь угодно долго во всей амплитуде своего голосового диапазона, не напрягая свой голос, не срывая его, говорил внятно и чётко, выражая свою личность. Оказывается, любой человек способен владеть искусством свободной раскованной речи, умением убеждать и опровергать.

Увы. В Москве вполне хватает одной такой студии на огромный мегаполис. Конкуренции почти нет. Она пользуется большим спросом у людей, осознанно развивающих свою личность, тянущихся к культуре речи, к культуре общения так же, как к культуре одежды и еды. Увы, в нашей реальной политике культура общения малозначима. Пример Черномырдина у всех на виду. Зачем красиво говорить и культурно общаться, если за тобой "Газпром"? В любой европейской столице таких речевых студий – сотни. Там нельзя представить себе политика, телеведущего или журналиста, экономиста или педагога, не умеющего связно излагать свои мысли. Скованный, зажатый политик всегда проиграет в дебатах. Но где у нас в России эти дебаты? И нужны ли они закрытому авторитарному обществу?

Умение свободно говорить по-русски, красиво и изящно побеждать в споре необходимо в обществе свободного развития, в открытом обществе, когда все аргументы предъявляются друг другу. В закрытом, подковёрном обществе не надо уметь свободно говорить, один знак криминального авторитета весомее любого Цицерона. Вот потому и сгоняли с трибуны Государственной Думы Александра Солженицына, что общество не нуждается в аргументах и в убеждении. Развитие нашего государства пока ещё идёт подковёрно по всем направлениям, и потому умные ораторы сегодня России не нужны.

И потому само знание русского языка, одного из самых богатых в мире, умение говорить на этом языке связно и доступно для понимания – относятся к разряду ненужных государству проблем. Шла бы нефть по трубам, росли бы цены на сырьё…

Но ведь создавать высокотехнологичное правовое русское государство невозможно без культуры русского языка и русской речи.

Олег Дорогань МЕЖДУ ОТКРОВЕНИЕМ И ИСТИНОЙ

Когда мы поднимаемся по ступеням, нас больше интересует следующая ступень, а не предыдущая. Мы идём и стараемся пореже оглядываться, особенно в молодости. И лишь когда достигаем вершины (не абсолютной, конечно, она недостижима, а психологической), то оглядываемся назад. И тогда нас интересуют все ступени, в особенности самые первые, выведшие на лестницу судьбы. И потом уже, итожа пройденное, мы задаёмся вопросом: верный ли сделан выбор, на ту ли ступили лестницу?

Книга избранных поэм "Песчаный свиток. Пятикнижие" Валентина Устинова и являет собой итоговую летопись восхождения по лестнице судьбы. Сорок две небольших поэмы в пяти книгах: "Птица воли", "Золотой паук", "Окликание звёзд", "Сентиментальные деревья", "Талан".

Здесь вся судьба поэта как на ладони.

С зачатия и рождения вселенной человека ("Полёт яблока") до его вершинного состояния, когда жизнь осмыслена и смерть не так страшна. Когда понимаешь, что вершина эта не более чем песчаный свиток и он скорее развеется, чем развернётся, но при этом остаётся непреходящее удовлетворение от самого процесса восхождения. Вот как это выражено в завершающей поэме "Песчаный свиток": "А мне хотелось свитки созиданий читать. Но затянули их пески". И в противовес тоске от пустынной безжизненности вдруг возник росток и он возвращает к жизни. И душа ожила, откликнулась на вселенское: "И мудрая вселенная глядела с надеждой вниз – над нами, чуть дыша".

Во вступительной поэме "Полёт яблока" автор повторяет слова своей матери, разглядывающей спелое яблоко: "Вот бы дожить до спелости души...", вдумывается в них и передаёт свою неотступную тревогу: "И лишь одно воистину тревожит: успеет ли созреть моя душа?"

А в следующей поэме "Большак" – о том, как душа созревала сызмала, в то время как война жестокой своенравной хозяйкой ворвалась в жизнь. Маленький путник-сирота вышел на жизненный большак, чтобы самому стать большаком. Этот путь ему ещё на вырост; и мальчишке далеко не сразу дано стать впору этому большаку великой войны, на котором метались и гибли взрослые люди и такие же маленькие человечки. Отсюда и рано стала вторгаться в душу расколотость бытия, будя и бередя в ней тоску по гармонии.

Механизированные птицы-убийцы, направляемые остервенелым неприятелем, ужасали душу, но не сумели выклевать из неё золотые зёрна. "Увидел дуб, расколотый ударом, когда швыряли "юнкерсы" громы". Но вслед за этим взгляд выхватывает из пространства, растревоженного хаосом войны, жизнеутверждающие краски:

Ещё обломленные ветки слиться

с землёю не успели до конца –

янтарный сок, целебная живица,

врачуя, заслезилась по рубцам.

Война продолжалась. И в "Райских яблочках", где всё зацвело, происходит новое осмысление себя, своего места в мире, что порушен дисгармонией жестокости и ненависти, но не утратил милосердия и сочувствия.

Раннее сиротство, ощущение полной потерянности в мире не сломило светлый побег детской души. Она ищет знаки родства вокруг – и она их находит, примечает, накапливает в себе. Не сразу видя их в людях, обезумевших от войны и горя, опознаёт и обретает их в природе и зверье. Дворовый, теперь уже бездомный пёс ощущает одиночество брошенного человека, – вот и он ищет знаки родства в этом сложном страшном мире, что всех делает чужими. "И я очнулся, лёжа на спине: большущий пёс, светясь в глаза глазами, холодным носом трогал губы мне".

Несмотря ни на что, в этой поэме звучит и мотив благодарности женщинам России, гимн их милосердию и готовности прийти на помощь к таким сиротам как он. Это они спасли его от окончательного одиночества и голодной смерти: "Я был не первым, буду не последним – спасённым бескорыстной добротой".

Детство заканчивалось. Наступала трудовая юность. Ремесленное училище в Ленинграде давало навыки рукам, а душе и голове – книги. Он был просто оглушён и несказанно очарован количеством книг в училищной библиотеке. В детстве он прочитал все книжки, какие были в их сельской библиотеке, от корки до корки. А здесь – такой невероятно богатый выбор! Было бы только время.

И он брал всё новые и новые книги, зачитывался до утра – приключениями и поэзией, классикой и новинками.

Не только о счастье трудовом, но и о напряжённой жизни души – в поэме "Норма счастья". И вот что знаменательно: уже тогда у поэта появляется глубинное предчувствие, а "в самой глубине – подобная подводному теченью – струилась мысль об одинокой смерти"... Тревога остаться одиноким неотступно посещала и донимала его всю жизнь, особенно не хотелось оставаться таким перед лицом смерти с её обжигающе-холодным дыханием.

Молодость с её жизненным напором всё же брала верх над тяжёлыми и недобрыми мыслями. Полнота бытия, его красок и проявлений пьянила и наполняла, как ветер паруса, его душу жизненной энергией. "Я ощущал свободу моря глоткой, вбирал в себя смолистый запах лодок".

Поэт рано стал "отращивать глаз", по В.Маяковскому или по Н.Заболоцкому ("Любите живопись, поэты!"). И умение свести воедино внешнюю и внутреннюю красоту – его несомненное достоинство как лирика.

Потом была служба в армии, она оставила свой след в поэме "Восклицательный знак" с экспрессивными словами хлёстких строчек: "Знобящий зов врывался в наши сны: – Тревога!" Начинающий поэт служил сержантом в Плисецке, где взлетали ракеты – "как продолженье знаков восклицанья до антисути, антибытия". А память о войне вспыхивала от образов и примет напоминаний, он шёл – и "из пустых глазниц война кричала"...