Александр Тарасов - Заплыв на чугунных ломах. Партийная критика «Мировой революции-2» Страница 2

М. Васильев, выступая в защиту буржуазной академической науки, пишет: «Безусловно, ни научные конференции, ни военные действия партизан сами по себе социальных революций не порождают». А вот и нет. Научные конференции – да, не порождают. А вот «военные действия партизан» явились стартом социальных революций в Югославии, Албании, Китае, Алжире, Вьетнаме, Лаосе, Камбодже, Анголе, Гвинее-Бисау, Мозамбике, Эфиопии, Никарагуа, на Кубе и совсем недавно, у нас на глазах, в Непале. Стыдно этого не знать. Не все из этих революций оказались завершенными, не все в конечном итоге удачными. Но это – другой вопрос. Ссылка на слова Маяковского и вовсе смешна, так как в этих словах справедлива только первая часть, а вот вторая, как все могут легко заметить – из области желательного, а не действительного.

«Думается, Первый Интернационал на своих первых съездах походил на научные конференции больше чем на партизанскую герилью», – пишет далее М. Васильев. Ну-ну. В свое время усилиями В.В. Адоратского были изданы протоколы некоторых съездов I Интернационала. Так вот, если не ссылаться на «думается», а читать протоколы, мы обнаружим, что все заседания I Интернационала были либо митингами, либо бюрократическими совещаниями, но ни в коем случае не научными конференциями. При основании I Интернационала вообще, как утверждает Анри Толен, присутствовало 2 тысячи человек![8] А Маркс писал так: «Зал собрания был битком набит публикой (потому что теперь, очевидно, начинается возрождение рабочего класса)…»[9] А еще там – это, конечно, типично для научных конференций – «хор немецких рабочих, выступающий безвозмездно, превосходно исполняет две патриотические песни»![10] На конгрессах и конференциях I Интернационала бушевали страсти, плелись интриги, произносились пламенные речи, выдвигались взаимные обвинения, одних исключали, другие уходили сами, принимались громогласные и «подрывные» резолюции – словом, это были политические митинги, а не научные конференции: к науке это всё отношения не имело[11]. Или же (в том числе и на заседаниях Генерального совета) решались сугубо практические вопросы, типичные для политических организаций: выборы руководящих органов, вопросы финансирования, распространения изданий, принятие деклараций, воззваний, официальных «партийных документов», принятие новых членов и групп и т.п. – вплоть до такого типичного для научных конференций вопроса, как разработка и воплощение в жизнь плана по захвату газеты «Beehive»[12].

Работа I Интернационала по понятным причинам не могла быть похожей на герилью, но ничего хорошего в этом нет: сколько сил было потрачено впустую, на бесплодные дебаты, на борьбу фракций и амбиций, на попытки заставить работать разных самовлюбленных и напыщенных говорунов – и кончилось это вынужденным самороспуском I Интернационала! Опыт I Интернационала – опыт безусловно неудачный. Только приверженцы безусловно неудачного IV Интернационала могут на это ссылаться как на положительный пример. Это, видимо, что-то психологическое…

Я с глубоким уважением отношусь к праву троцкиста М. Васильева защищать буржуазные академические структуры. Но я был бы ему очень благодарен, если бы он мне сказал, в какой буржуазной академической структуре работали К. Маркс и Ф. Энгельс, В. Ленин и Л. Троцкий, Ф. Кастро и Э. Че Гевара, К. Фонсека и Д. Ортега, Мао и Хо, А. Кабрал и А. Нето – то есть те, кто заложил основы марксистской теории, и те, кто руководил успешными антибуржуазными революциями. Мне действительно интересно.

Еще мне интересно, почему М. Васильев уверен, что все левые – дебилы и не способны учиться на опыте предшествующих революций и предыдущих поколений. Что они фатально обречены на те же ошибки и ту же судьбу, что и, например, российские большевики. Это, простите, идеализм. Историю творят люди, наделенные разумом.

Мысль М. Васильева о том, что борьба за частные улучшения капитализма (за право безработных на жилье, учащихся на образование, женщин на равноправие в семье и иммигрантов на равные трудовые права) приводит к «осознанию ими всеми на конкретных примерах пагубности такого общественного строя в целом», я оставляю целиком на совести автора. Осознание несовершенства общественного строя не означает присоединения к сознательной борьбе против этого строя. Описанные Васильевым примеры предполагают индивидуальные стратегии успеха: бездомный может получить жилье (например, в обмен на обещание «стучать»), учащийся – образование (в обмен на лояльность), женщина может вообще уйти из семьи, иммигрант – натурализоваться. При чем тут революция? Почему это вообще «противостояние капитализму широких социальных слоев»? Почему бегство человека из страны, где он не может найти работу на капиталиста, в страну, где он может найти такую работу, – это борьба с капитализмом? Почему конфликт жены с патриархально настроенным мужем или желание учащегося получить буржуазное образование в буржуазном учебном заведении по максимально выгодной для себя экономической схеме – это борьба с капитализмом? Какой феерический антимарксистский хаос царит в головах российских троцкистов!

Но поскольку это партийная линия – все троцкисты в «первом мире» именно этим и занимаются – она вне критики. А если кто критикует – ему надо дать отпор. Как скучно!

Реформизм – это действительно, как справедливо написал М. Васильев, «компромисс между капиталистами и их оппонентами». Он только забыл добавить: в рамках сохранения капитализма. Это именно то, чем заняты троцкисты в «первом мире».

Васильев говорит по сути следующее: опытным путем доказано, что чугунный лом не плавает, а неизменно тонет в воде. Но мы все равно должны продолжать плавать на чугунных ломах, потому что западные троцкистские товарищи уверены, что это правильно.

Троцкизм мертв. Изучать теоретическое наследие Троцкого (и других троцкистских теоретиков, того же Эрнеста Манделя, например), безусловно, необходимо, чтобы на основе и этого тоже наследия строить новую революционную теорию. Изучать организационный опыт мирового троцкизма тоже необходимо – но с совсем иной целью: чтобы научиться на основе этого провального опыта ни в коем случае его не повторять, чтобы отвергнуть его раз и навсегда.

Я в принципе отрицаю право троцкистов критиковать опыт успешных антибуржуазных революций, совершенных герильерос, потому что такое право есть лишь у тех, кто либо сам совершил успешную антибуржуазную революцию (каким-то другим методом), либо у тех, чьи методы еще не опробованы. Но не у троцкистов, которые за без малого сто лет своего существования не могут похвастаться ни одной успешной революцией.

И уж совсем нелепа защита «антиглобализма» только потому, что «антиглобализм» дал возможность российским левым потусоваться среди левых западных, лично поездить по заграницам. «Свойственные российским левым в 90-е годы» «замкнутость, маргинальность, национализм» от этого никуда не делись, вопреки заявлениям М. Васильева: каждая секта по-прежнему – секта, все вместе по-прежнему – маргиналы, сталинисты по-прежнему – националисты.

Отдельно о языках. Наши левые привыкли чуть что – писать в страны метрополии о своих планах и «достижениях» (которых нет), поскольку деньги – в метрополии. Это – отражение ничтожности наших левых. Но зачем же делать из такой патологической ситуации культ? Более того, финансовая зависимость от метрополии не является основанием для демонстрации, как у М. Васильева, пренебрежения к индейцам-кечуа и папуасам Новой Гвинеи. Я мог ожидать такого расизма и европоцентризма от сталиниста, но чтобы прочитать это у троцкиста! Это что же, народы «третьего мира», не говорящие на европейских языках – недочеловеки, так получается? А знает ли М. Васильев, что самый распространенный язык в мире – китайский? На нем говорит 1 млрд 213 млн человек. А на арабском говорит 442 млн. А на хинди – 336 млн. На бенгальском – 207 млн. На других языках Индии (считая только те, на которых говорит больше 10 миллионов, то есть на телугу, маратхи, тамильском и т.п.) – свыше 590 млн. Кстати, на любимом М. Васильевым французском языке говорит лишь 78 млн человек. Я поражен таким расистским высокомерием. Надо бы об этом во Францию написать…

Васильев гордо говорит, что ранний Коминтерн не боялся, например, того же французского языка. Да, не боялся. Ну и где результат? Где пролетарская революция, сбросившая иго капитала во Франции? Хорошо, пусть не во Франции – в Бельгии? Пусть только во французской Швейцарии? Хотя бы в Люксембурге? В Монако, на худой конец!!!