Никита Михалков - Бесогон. Россия между прошлым и будущим Страница 20

И не возвращался…

Значит, у него вытравлено всё его существо!

Кто лишил его родных корней? Я не хочу никого обвинять. Я задаю этот вопрос себе, так же как и вам. Мы что, не талантливый народ, мы бездарны настолько?

Что же с нами случилось, где и когда был прерван генетический код? Этот вопрос я хочу задать всем. И хочу получить ответ. Или хотя бы – чтобы этим вопросом занялся ещё кто-то, и кто-то, и кто-то… до самого верха. Чтобы мы трезво посмотрели на нашу жизнь, ужаснулись и вместе решили – что делать.

Глядя на всё это, я испытываю ужасный стыд – и за себя в том числе. Я испытываю стыд, оттого что в какой-то момент неумолимого времени мы потеряли иммунитет и бдительность. Мы решили, что кто-то вместо нас придёт и сделает то, что должны делать мы сами. Этот кто-то действительно может прийти и сделать всё за нас, но дело в том, что мы-то сами уже не будем нужны тем, кто всё за нас будет делать…

Сегодня нам необходимы – каждодневная работа, дисциплина, национальное самосознание и трезвое осознание того, что никто, кроме нас самих, нас не спасёт.

Хочу процитировать замечательные слова:

«Так или иначе, для России нужна внутренняя сила, нужна крепость организации, крепость духа дисциплины. Если новый федеративный Запад будет крепок, нам эта дисциплина будет нужна, чтобы защитить от натиска… Если Запад впадёт в анархию, нам нужна дисциплина, чтобы помочь самому этому Западу, чтобы спасать и в нём то, что достойно спасения, то именно, что сделало его величие. Церковь какую бы то ни было, государство, остатки поэзии, быть может… и самую науку!..»

Эти слова принадлежат Константину Николаевичу Леонтьеву. Это написано более ста лет назад. Написано на русском языке, русским человеком, ярчайшим представителем русской цивилизации. Мыслителем, который, зная и понимая русскую историю, пишет актуальнейшую для сегодняшнего времени вещь: сегодня нам необходимы – каждодневная работа, дисциплина, национальное самосознание и трезвое осознание того, что никто, кроме нас самих, нас не спасёт.

Константин Николаевич Леонтьев

И я ещё раз убеждаюсь, и, думаю, не я один, что нам нужно погрузиться в свою историю, в свою культуру, в свою философию. И не только для того, чтобы блеснуть хлёсткой цитатой, а для того, чтобы искать и находить свои истоки и чтобы разобраться – что же происходит с нами сегодня.

И, обращаясь к тем, кто хочет в Великой России жить, я говорю: давайте оставаться теми, кто мы были и есть, а не превращаться в тех, кого из нас хотят сделать.

В этом и есть русская неразрывная связь. Связь, которую многим хотелось бы прервать, которую многие хотят разрушить и отрезать нас от русского прошлого, русской культуры, русской истории.

Болотная

От всего того, что делало и делает нас – нами.

Я не хожу на Болотную, не взываю и не кричу с трибуны. Я просто работаю. И всегда вспоминаю слова Петра Аркадьевича Столыпина: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна Великая Россия». И даже позволяю себе их перефразировать: «Сегодня великие потрясения нужны тем, кому есть куда уехать, а Великая Россия нужна тем, кто хочет остаться здесь жить».

И, обращаясь к тем, кто хочет в Великой России жить, я говорю: давайте оставаться теми, кто мы были и есть, а не превращаться в тех, кого из нас хотят сделать.

«Лишь бы не было войны…»

Сколько снято фильмов о Великой Отечественной войне, сколько написано книг, сколько поставлено спектаклей, сколько опубликовано воспоминаний и писем. И всё-таки сегодня, спустя семьдесят лет, слово и понятие «война» начинают постепенно выцветать и стираться из памяти. А ведь жизнь нашей страны с какого-то момента довольно долгое время делилась на «довоенную» и «послевоенную». Сколько раз мы слышали от наших дедов, отцов или матерей: «Ну, это было до войны как раз, а вот это уже после войны».

Война разделила время на «до» и «после». Пока держался запах портупеи (я буквально, без всяких условностей, помню этот запах из детства, запах портупеи отцовской, портупеи и ремня, который висел в коридоре), пока слышался звон медалей и орденов в метро да скрип протезов; пока эти запахи и звуки были родными и понятными, то и понятие «война», и фраза «лишь бы не было войны…» были осмысленными и всеми понимались и принимались, потому что ничего страшнее, чем война, в нашей стране не случалось.

А в чём разница между войнами вообще?..

Когда война с врагом идёт на твоей территории, то воюет всё: солдат, ребёнок, женщина, скамейка в саду, лопата, губная помада.

Всё, что угодно…

Другой разговор – когда не у тебя дома, а где-то «там» идёт война. Поэтому очень опасна, на мой взгляд, внешняя политика тех стран, которые никогда не воевали на своей территории. В Европе таких стран практически нет. А вот Америка – дело иное. Это страна, не знающая, что такое война на своей территории. Да, у них была беда и скорбь, когда привозили гробы с телами убитых солдат из Кореи, Вьетнама, Ирака, Афганистана… Но это беда и скорбь семьи. И таких семей было много. Но это – не беда нации и страны.

Фронт и тыл. Взрослые и дети

Это принципиально разные войны.

И генетическое ощущение войны, которое выливается во фразу «лишь бы не было войны…», возможно только в тех странах и у тех людей, которые испытали войну на себе – и не важно где: на фронте или в тылу.

Время неумолимо. Ушли наши деды, уходят наши отцы и матери, наши родные и близкие ветераны… И постепенно нивелируется это понятие. Оно ещё мерцает в глубинах нашей памяти. Но, к сожалению, сегодня очень много делается для того, чтобы память эта была утрачена полностью.

Что я имею в виду?

Война разделила время на «до» и «после». Пока держался запах портупеи, пока слышался звон медалей и орденов в метро да скрип протезов; пока эти запахи и звуки были родными и понятными, то и понятие «война», и фраза «лишь бы не было войны…» были осмысленными и всеми понимались и принимались, потому что ничего страшнее, чем война, в нашей стране не случаюсь.

Когда молодой Филипп Киркоров пел озорную песенку, то там фраза – «лишь бы не было войны» – рефреном уже преподносилась в таком юмористическом ключе. Без издевательства, в общем. Такой молодёжный лихой стёб. Но уже тогда, в 1991–1992 годах, лихачество по поводу фразы «лишь бы не было войны…», лёгкость, с которой она начала звучать, ирония и сарказм начинали проникать в общество.

Тогда же стали петь частушку:

От указа до приказаМне жена печёт блины.Говорю: «Не плачь, зараза!Лишь бы не было войны…»

Повторю: я лично не вижу в этом цинизма. Это был молодёжный задор и стёб. Кто-то морщился, кто-то смеялся… но ещё не было разъедающего и проникающего, как бацилла, гадкого ощущения: а нужна ли была вообще нам эта война? а нужна ли была такая Победа? а была ли вообще Победа?

Сегодня уже публично начинают задавать вопросы: а нужно ли было защищать Ленинград? какой смысл? сохранили бы город, масса людей не погибла бы. Отдали бы – и всё. Как Париж, например. Ведь пишет же Людмила Улицкая – когда я была в Париже, то задумалась о том: почему Париж сдали? Потому что была жива память о Первой мировой, и поэтому Париж спокойно решили сдать, чтобы не было больших жертв.

Можно, наверное, и такую точку зрения исповедовать. Только совесть мне не позволяет это сделать ни по отношению к Великой Отечественной, ни по отношению к тем, кто воевал на её фронтах…

Думаю, что генетический страх войны вообще присущ русскому народу. Я не имею в виду животный страх перед битвой как таковой, я имею в виду экзистенциальное праощущение того, что такое война. На Русской земле воевали очень много и многие – и татаро-монголы, и шведы, и поляки, и французы, и немцы… Постоянное чувство опасности – оказаться перед лицом войны – впитано в русском человеке с молоком матери.

И поэтому одно дело – лихое озорство эстрадного певца двадцать пять лет тому назад. И совсем другое – настойчивая попытка подмены и разрушения самой сути того, чем была Великая война 1941–1945 годов для каждого русского и советского человека, попытка настойчиво, упорно транслируемая и ретранслируемая сегодня средствами массовой информации.

Например, российский политик Леонид Гозман считает, что «у СМЕРШа не было красивой формы, но это, пожалуй, единственное их отличие от войск СС». А журналист и писатель Сергей Верёвкин «перепевает» военную песню поэта Михаила Ясеня следующим образом: «Помнят ве´нцы, помнят Альпы и Дунай/Тот похабный изнасилованный май». Михаил Берг, культуролог и публицист, размышляет: «Жаль, что не проиграли войну. Не надо было бы справлять насквозь фальшивый праздник Дня Победы. Да и история у нас была бы иной – нормальной, не инфантильной». Артемий Лебедев, дизайнер и бизнесмен, пишет следующее: «В России есть только один культ хуже православия – культ Дня Победы. Священный трепет, придыхания, особая лексика, слова о памяти, приторная забота о ветеранах – всё это вызывает приступы рвоты». Александр Минкин, журналист, мучимый вопросом «Чья победа?», приходит к следующему выводу: «Может, лучше бы фашистская Германия в 1945‑м победила СССР? А ещё лучше б – в 41‑м. Не потеряли бы мы свои то ли 22, то ли 30 миллионов людей. Это не считая послевоенных “бериевских” миллионов. Мы освободили Германию. Может, лучше бы освободили нас?»