Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №6 (2001) Страница 20

У меня на счету 220 успешных боевых вылетов, сбил 15 самолетов противника. Был пять раз ранен и контужен. Горел неоднократно с самолетом, прыгал с парашютом из горящих машин. И сейчас свежи в памяти многие боевые эпизоды.

Наш авиаполк дислоцировался на одном из аэродромов Латвийской ССР.

22 июня 1941 года в 12 часов дня наш полк взлетел с аэродрома и взял курс на Брест. Там шел неравный кровопролитный бой пограничников с гитлеровскими полчищами. Погода была ясная, солнечная, но над Брестом стоял сплошной дым пожарищ. Мы сделали два захода на бомбардировку вражеских войск, подавив много живой силы и боевой техники.

В это время нас атаковала большая группа вражеских истребителей МЕ-109. Завязался ожесточенный воздушный бой - первый мой бой в Отечественной войне. Я сбил первый вражеский самолет. В этом бою погиб смертью героя мой лучший друг младший лейтенант Володя Сугак. Когда его самолет был подбит и весь объят пламенем, Володя, покачав самолет с крыла на крыло - это он прощался с нами, - бросил машину в крутое пикирование, врезался в самую гущу захватчиков.

23 июня 1941 года в час ночи большая группа немецких бомбардировщиков Ю-88 шла бомбить Ригу. Чтобы преградить им путь, мы взлетели. Я заметил, как один Ю-88, находясь надо мной, открыл пулеметный огонь трассирующими пулями. Я выбрал момент, точно прицелился с малой дистанции - около 30 метров, - ударил по кабине и убил летчика. Самолет противника рухнул на землю и взорвался.

Так я на второй день войны сбил второй самолет. Расплата с врагом началась.

3 июля 1941 года я сбил два истребителя МЕ-109.

Ранним утром 20 сентября 1941 года моросил мелкий дождь, над аэродромом была сплошная низкая облачность. Погода явно нелетная, но обстановка на Волховском фронте требовала наших боевых действий. И эскадрилья вышла на уничтожение вражеских самолетов на их аэродроме в районе железнодорожной станции Мга. На предельно малой высоте подошли к вражескому аэродрому, с ходу атаковали.

Сделав два захода, подожгли на земле 18 вражеских машин. На аэродроме был сплошной огненный ад, горело все. Эскадрилья уже легла на обратный курс, когда мой самолет атаковали четыре "мессершмитта", взяли в двойные клещи и подожгли машину, а меня тяжело ранило в лицо и ноги. Самолет горел, дышать в дыму было нечем, пламя подобралось к кабине и начало лизать руки и лицо. Самолет вот-вот должен был взорваться. Надо прыгать с парашютом. Ждать больше нельзя, а внизу - территория, занятая врагом. С большим трудом я открыл крышку люка и прыгнул, но лямкой зацепился за кронштейн, и меня снаружи прилепило к фюзеляжу, с ног у меня сорвало унты, и я почувствовал, как стали обгорать ступни.

Каким-то образом меня отцепило от самолета. Перед самой землей я успел раскрыть парашют. Приземлился в большом лесу на занятой врагом территории.

Тяжелое ранение, сильные ожоги ног не давали возможности передвигаться. В голове застрял осколок, я почти ничего не видел. На пятые сутки меня случайно нашли разведчики и вынесли в расположение наших войск. При этом я был еще раз ранен в голову.

После излечения в госпитале я вернулся в строй.

Война продолжалась...

Н. Горовой

Западная Двина,

Калининская область

* * *

В повести А. Сухарева "На муромской дорожке", отрывки из которой были нами опубликованы выше, в изобилии присутствуют так называемые "приметы времени", увиденные детскими глазами: эвакуированный с запада госпиталь, "похоронка" на отца, продовольственные карточки, девочка-беженка и ее смерть от недоедания, наглый мордатый фриц, пиликающий на губной гармошке... Да, Саша Сухарев воочию видел живых немцев, но пленных...

А вот Володя Шаповал - малолетний житель захолустного украинского села - столкнулся с войной, что называется, лоб в лоб и видел немцев отнюдь не пленных, а самых что ни на есть "активно действующих" - захватчиков-оккупантов...

Владимир Петрович Шаповал, ныне - москвич, преподаватель английского языка в столичном колледже, одну из глав своей книги воспоминаний так и назвал:

Оккупация

В се село вышло провожать мужчин на войну. Колхоз выделил подводы, продукты.

- Давай митинг, - раздавались голоса.

- Тебе бы все болтать да зубоскалить, - отвечали другие.

Один из старейших жителей села подошел к председателю:

- Не собирай толпу. Налетит немец - разбомбит.

- И то верно. Трогаемся.

Одна за другой подводы потянулись на гору за околицу. Запричитали женщины, заплакали дети. В такие минуты трудно говорить что-то умное и важное. Мобилизованные знали - не все вернутся домой. Втайне каждый надеялся, что погибнет не он. Но вслух произносили:

- Береги детей.

- Учи детей.

- Жди меня...

Уже за селом подводы останавливались на миг, высаживали женщин и детей. Затем догоняли обоз, скрывшийся в пшенице по сторонам полевой дороги.

Именно с этого часа я помню себя. И если из предыдущей жизни всплывают только отдельные факты (мы едем с отцом в кузове полуторки, и мне боязно; или - отец идет с работы, а я бегу навстречу, чтобы он подбросил меня высоко-высоко), то с этого дня я помню все. Рассказы других людей воспринимаются как пережитое лично.

Итак, около сорока мужчин села Новопетриково, что под Кривым Рогом, мобилизованных в начале войны, прибыли в райвоенкомат. А там уже никого нет. Какой-то военный вышел к призывникам:

- Вы что, под трибунал захотели? Месяц идет война, а вы только с печи слезли. Военкомат эвакуировался. - Потом смягчился: - Давайте на своих подводах жмите в облвоенкомат. Может, успеете.

Мужчины поехали. На дорогах танки, машины, подводы. Над ними самолеты. Все это кишит, снует в разных направлениях. Порой движение останавливается. Ухают бомбы. Кто-то орет команды. По колонне ползут противоречивые слухи:

- Немец уже вышел к Днепру.

- Остановили немца, будем наступать...

Обоз новопетриковцев смешался с другими. Кто-то исчез из виду и уже не появлялся.

На третий день добрались до облвоенкомата, собрались у ворот, осмотрелись - половины нет.

Военкомат эвакуировался на восток.

- Что будем делать?

- А что делать? Кому мы нужны? Война скоро кончится. Видите, как прет Гитлер? Айда по домам.

- Не спеши лапы подымать. У Сталина есть силенки. Он еще развернется.

- Да что его слушать. Пристрелить бы паникера...

Опять команда:

- Догонять облвоенкомат на левом берегу Днепра.

Поехали. Влились в общий поток отступающих и беженцев. Начались беспрерывные бомбежки. Добавились артиллерийские обстрелы. Из новопетриковцев осталось две подводы. Перед мостом через Днепр колонну разметало. После обстрела мост перебегали уже без подвод.

На левом берегу отступающих встречали военные. Мужчин призывного возраста вычленяли из общей массы и приписывали к воинским частям...

Отец больше не видел земляков. Только в ноябре под Ростовом-на-Дону встретился с одним. Оба уже были в военной форме. Отец попал в пехоту, а его земляк стал ездовым в артиллерии. Лишь в 1944 году, после освобождения, мама получила справку из райвоенкомата, что отец пропал без вести.

Волна фронта прокатилась над селом незаметно. Как-то с запада на восток пронеслись два самолета. Да так низко, что даже верхушки деревьев закачались. Над горизонтом один, выпустив шлейф черного дыма, рухнул вниз, а другой, набрав высоту, вернулся назад.

Однажды к ночи у колхозной конюшни остановился конный отряд. Подростки разведали и доложили:

- Калмыки, перешедшие на сторону немцев.

Война шла где-то в стороне. Правда, вскоре в село приехали немцы на легковой машине и трех мотоциклах. Взяли одного-единственного мужчину, оставшегося в селе из-за аппендицита, и увезли куда-то. Говорили - расстреляли, так как он был коммунистом.

Мало-помалу стали появляться мужчины, которые призывались в Красную Армию вместе с моим отцом. Объявились все, кроме трех коммунистов и моего отца - беспартийного. Сначала дезертиры сидели тихо по домам. Затем осмелели, стали выходить на люди. Некоторые полезли во власть. Кто-то пошел в полицию, был назначен старостой, кто-то бригадиром. Кто поумнее, устроились конюхами, ездовыми. Всегда в курсе событий и ни за что не в ответе. Немцы не распустили колхоз. Заставили колхозников собирать урожай и весь вывезли в Германию. Люди жили за счет того, что успели украсть. За это кое-кому досталось по 25 розог от полицаев.

Впервые для меня оккупационная власть проявила себя, когда однажды вечером к нам пришел полицай. Пробормотав что-то о селекции красной степной породы, он увел корову. Мать запричитала:

- У меня же четверо маленьких детей! Чем их кормить?

- Молчи, тетка, чтобы не было хуже. А где твой муж? Он лишил тебя всяких прав.

Несколько позднее с мамой заговорил староста. Он тоже был из дезертиров, но старался быть обходительным с односельчанами.