Александр Гончаров - Оберег Страница 20

Так он загорал на лежаке до самого до сиреневого вечера, иногда отходя к морю, да к киоску с напитками. Перед самым уходом домой, купил вечернюю местную газету, чтоб было во что завернуть плавки. Раскрыл и увидел волосатую физиономию вчерашнего своего «клиента». Тот воздевал на фото руки, как бы умоляя: «Верните книгу по черной магии!» — таков был заголовок статьи. Уже растрепал, сука!

Мишка внимательно прочитал заметку, из которой явствовало, что украденная им желтая книга написана под диктовку знаменитого колдуна с озера Титикака и является уникальной, что известный профессор Гелий Нектарович Джим-Джимайло в эту трагическую для него ночь прибыл на теплоходе из трехлетней командировки, и что книга — плод его пятилетних изысканий, и что если человек непосвященный и неподготовленный, тем паче со слабой психикой, выполнит все советы, зафиксированные в желтой книге, то может не только превратиться в волка, леопардо-ягуара, тигро-льва или медведя, но и повредиться в разуме. И что вся прибрежная милиция разыскивает книгу вовсе не затем, чтоб помешать вору превратиться в зверя, — это в конце концов личное дело укравшего, — а опасаясь, как бы вор не повредил свою психику, попытавшись выполнить содержащиеся в книге предписания, или, еще пуще, как бы не остался в зверином обличье навсегда. В конце заметки снова крупно чернели слова: «Товарищ (господин) вор! Верните книгу! Убедительная просьба».

Видно, уж очень достал Мишка своей кражей этого дурака-профессора, —ишь, как вопиет. А вознаграждения тем не менее никакого не предлагает, жадина-говядина! А то можно было бы и подумать… А так Мишка лишь посмеялся над всей этой чепухой. Нет, не любил он всё-таки интеллигенцию. Действительно, как сказал один опер: ни воровать заставить, ни охранять поставить. Но чего это менты так возбудились? Даже странно. Больше искать им нечего что ли, как рукописные книжки с бредом в желтом переплете.

Когда он уже собрался уходить, увидел, как мимо него от моря в гору, к санаторию, выглядывавшему из магнолий, поднимался судья Ситников Сидор Иваныч. Тот самый человек, который упёк Мишку по первой ходке. Козёл! «Раньше звали Сидором, теперь зовут пидором, наверное, уважают…»

Да, именно этот человек сломал когда-то Мишке жизнь. Мишка сдуру спёр у одного пьяного сумку, где лежало мыло, полотенце и мочалка. И за это-то он и получил свой первый срок — три года общего режима. Адвокат просил судью дать условный срок, мол, парень исправится, да и в армию ему скоро. Нет! А после суда судья даже бросил вполголоса (но Мишка услыхал), что нечего, мол, жалеть этот человеческий мусор. Из этого паразитического материала, дескать, ничего не получится, сорняк, он и есть сорняк. Мишка запомнил эти его слова на всю жизнь. И поклялся отомстить. Слово пацана!

И вот сейчас, стоило ему увидеть судью Сидора-пидора, как он понял, что отомстит, — но только как, пока не знал. Он проследил, как судья дошел до ворот санатория. Что ж, видно спокойная жизнь кончилась, бля!

Пришел домой, покурил как всегда под кленом, посидел, посмотрел на голубое южное небо — там, где он родился, небо всегда было низкое и серое, — вошел в свое бунгало и завалился на диван. Тоска и злость терзали его. Образ толстого, обрюзгшего, сытого судьи не оставлял его. Возле дивана валялась куча всевозможной макулатуры типа «Бешеных», «Соленых» и прочей ерундистики. Мишка пошарил на предмет чего-нибудь почитать. Попалась давешняя книжонка в желтом переплете о магии. От нечего делать развернул и уткнулся как раз в то место, где знаменитый колдун с озера Титикака рассказывал, что нужно сделать, чтобы превратиться в зверя: волка, леопардо-ягуара, тигро-льва, или медведя.

Конечно же Мишка не верил ни в Бога, ни в черта: пройдя с младых ногтей свои лагерные университеты, он перестал верить во что бы то ни было. Уж ада-то он, после всего, что видел и пережил, не боялся однозначно. А что касается Бога, всесильного, всемогущего, справедливейшего и всеблагого, то достаточно было оглянуться по сторонам, чтобы понять: Бога не существует. Или Он умер. Что же до всяких там оборотней, то из книжек, из дурацких импортных фильмов он знал, что полнолуние — лучшее время для всякой нечисти, что убить оборотня практически невозможно, его можно убить лишь серебряной пулей, заговорённой в трех церквах, и одновременно знал, что всё это полная чушь, выдуманная, чтобы пугать мальчишек да старых глупых баб. Однако он не оставил чтения, пока не дошел до конца главы о метаморфозах-превращениях в зверей и обратно.

Оказывается, если верить книжонке, всё достаточно просто. Необходимо всего три вещи: отвар трав, серия простеньких заклинаний и дыхательные упражнения вроде тех, что применяют йоги во время своих занятий. А еще пять килограммов мяса или колбасы, чтобы восстановить потери энергии и веса при мутации. Всё это было куда проще, чем он предполагал поначалу, главное, всё можно было достать или в ближайшей аптеке, или в какой-нибудь лаборатории, — было бы желание и рублей сто денег. А чтобы довести эксперимент до конца, нужно было немного, совсем немного терпения. И, главное, никакой тебе мистики. Ох, как достали Мишку все эти маги и чародеи!

Оторвавшись от книжки на минуту, он неожиданно рассмеялся: черт знает, чем забивает свой чердак! Смеялся он долго, минут, наверное, пять, или даже больше, после чего опять забросил книгу в кучу всякой макулатуры. Бред! Где-то надо было раздобыть пушку, желательно ТТ. Или обрез —еще лучше. А не забивать голову всякой чепухой.

Он твердо решил про себя, что изменит своим воровским принципам не вязаться с мокрым, и замочит этого судью, суку, который, Сидор-пидор, сломал ему жизнь. В том, что именно судья сломал ему жизнь — в этом Мишка не сомневался. Сто пудов! А кто ж еще?

Два дня подряд Мишка ходил на пляж и отслеживал судью, изучал его распорядок, его маршруты и привычки, в каком корпусе и в какой палате он живет. За это время, между делом, он позаимствовал у населения пару «сытых» сумочек, часы и бумажник, полный зелени и украинских «фантиков», которые поначалу хотел выбросить, но потом передумал, решив сплавить их на украинских шлюх, которых тут было — как грязи.

Вечером он подошел к скверику, где обычно собирались дешевые бесконвойные проститутки, и вскоре обнаружил их — целые гроздья. Побродив, осмотревшись (котов поблизости не наблюдалось), остановился напротив парочки не очень молодых, но и не очень старых. Выбрал черноволосую, грудастую хохлушку и поглядел на нее долгим, откровенным взглядом. Она подобралась, подтянула живот, выпятила грудь. Мишка щелкнул пальцами, и она подошла.

— Давай кирнём, — сказал Мишка как старой знакомой.

— Давай, — охотно отозвалась она хрипловатым (наверное, от волнения, подумал Мишка) голосом.

Они зашли в какую-то забегаловку, выпили чего-то крепкого и много. Она задавала всякие вопросы, но, получив односложные ответы, заговорила сама о том единственном, что хорошо знала и что было ей интересно: о себе, о своей жизни, о ценах тут и у них в Днепропетровске («нэзалэжность!» — хмыкнул Мишка), о муже-козле, который соблазнил ее совсем малолеткой, попользовался и бросил с ребенком, потому и пришлось идти ей на панель, потому что ведь надо кормить семью, старушку-мать и сына, и пришлось ехать сюда, тут, в курортном, портовом городе, во-первых ее никто не знает, во-вторых выгодней работать, а то разве б стала она этим заниматься, она-то ведь девушка честная была, в школе хорошо училась, полгода являлась старостой совета отряда…

Мишка наслушался подобных историй по самое горло, разнообразием они, увы, не блистали. Странно, всякий раз удивлялся он, почему бы всем этим женщинам не признаться, что они только и умеют, что есть, спать да еще раздвигать ноги, и что любая другая работа им не по вкусу, а раздвигать ноги проще простого, — нет же, почему-то каждая самая завалящая, занюханная бабёнка обязательно имеет свою душераздирающую любовную историю, которую считает нужным довести до сведения окружающих; и почему бы им не гордиться своей профессией, которая ничуть не хуже других, или уж принять долю свою со смирением и не возникать?

Вот Мишка, например, гордится своей профессией. В натуре! А почему бы и нет? Плохо только, что об этом особенно не поговоришь с кем зря. Хотя сейчас его, когда он выпил, так прямо и распирало поговорить о себе, о своей профессии, похвалиться теми несколькими удачными экспроприациями, где он огреб кучу денег. Нет, нет, нельзя! А жаль…

Около полуночи Мишка, пьяный, уплатил по счету и, покачиваясь, вышел, опираясь на проститутку, которая повела его, щебеча что-то на ухо. Издалека могло показаться: супружеская пара возвращается из гостей. Когда пришли к Мишке в бунгало, она раздела его и всячески ласкала его, так самоотверженно и с такой непритворной нежностью, будто и в самом деле была его женой, так, что Мишка отозвался душой на ее порыв, и ему показалось вдруг что-то в ней знакомое, даже родное: тот же запах, что и в юности, те же шершавые полные губы, налитые, загнутые немного вверх груди, похожие на дыни, — всё напоминало ему Ленку Пыхову по кличке «Пышка», первую Мишкину любовь, девушку из детдома. После нее не было больше у Мишки девушек, кроме проституток. Увы, никто не любил Мишку просто так, задаром. Наваждение было такое сильное, что он даже раза два назвал случайную подругу Ленкой, и она откликнулась.