Газета День Литературы - Газета День Литературы # 118 (2006 6) Страница 20

…Но пацифистская, антисоветская и антицивилизаторская струя в этом романе порой сливаются в такую причудливую смесь, что согласиться с некоторыми суждениями автора никак нельзя. С таким, например: "Век за веком, склонившись над землей, хлебороб вел свою борозду, думал свою думу о земле, о Боге, тем временем воспрянул на земле стыда не знающий дармоед, рядясь в рыцарские доспехи, в религиозные сутаны, в мундиры гвардейцев, в шеломы конфедератов, в кожаные куртки комиссаров, прикрываясь то крестом (т.е. о Боге думал только пахарь, а город только "прикрывался" крестом? — Е.К.), то дьявольским знаком (видимо, подразумевается пятиконечная звезда-пентаграмма, ничего себе уравнение звезды и креста! — Е.К.), дармоед ловчился отнять у крестьянина главное его достояние — хлеб (этот "дармоед" в рыцарских доспехах защищал крестьянина от внешних врагов, "дармоед" в "религиозной сутане" в церкви и монастыре создавал великую культуру. Под защиту тех же монастырей, где жили "дармоеды", бежали крестьяне, спасаясь от набегов иноземцев. Неужели Астафьев ничего не знал об этом? — Е.К.). Какую наглость, какое бесстыдство надо иметь, чтобы отрывать крестьянина от плуга, плевать в руку, дающую хлеб. Крестьянам сказать бы: "Хочешь хлеба — иди и сей", да замутился их разум, осатанели и они, уйдя вслед за галифастыми (удачный неологизм. — Е.К.), пьяными комиссарами от земли в расхристанные банды, к веселой, шебутной жизни, присоединились ко всеобщему равноправному хору бездельников, орущих о мировом пролетарском равенстве и счастье" ("Прокляты и убиты", кн.1, гл.13).

Обличение большевизированных крестьян, пришедших в город и ставших там во время сталинской революции (1928-1938) собственно советской властью, которая и привела к современному развалу и оскудению, — единственное, с чем можно здесь согласиться. Все остальное — образчик наивного руссоистско-крестьянского мироощущения. Вообще крестьянину очень трудно быть патриотом империи, большой, сложной (социально, этнически, географически) страны. Слишком ограничен опыт крестьянина своим двором, своей землей, своей деревней, своей маленькой личной выгодой.

Белое петровское и послепетровское дворянство "держало" империю двести лет, создав великую культуру, ведя страну от победы к победе. Красная империя, основанная большевиками-интернационалистами и подхваченная после сталинской революции большевизированными крестьянами (последние из них, видные фигуранты новейшей истории — М.Горбачев, Б.Ельцин, А.Яковлев, В.Черномырдин и др.), не продержалась и семидесяти лет (1922-1991). Не те, не имперские кадры оказались у руля! Смешной ставропольский крестьянин Горбачев еще пытался играть в либерала и "европейца". А уральский крестьянин Ельцин сразу же преобразовал имперское государство в мафиозную "семью", — форму для бывшего крестьянина более привычную, удобную и понятную.

"Деревенская проза", частью которой был и Астафьев, пыталась от утопических обольщений своей эпохи вернуться к подлинной жизни, если угодно, к подлинным жизненным инстинктам. Беда в том, что "инстинкты" эти оказались слишком простыми, и на этой упрощенной базе сохранить империю и тем более преобразовать ее из тоталитарной в национальную, не удалось ни сибирскому крестьянину Е.Лигачеву, ни донецкому крестьянину Н.Рыжкову, ни ярославскому крестьянину А.Яковлеву, ни омскому крестьянину Д.Язову т.д. А ведь многие из них наверняка любили и читали и Астафьева, и Распутина, и Белова, который тоже, кстати, был членом ЦК и членом Президентского совета при Горбачеве.

Россия может существовать только как империя или ее не будет вовсе. Советскую, "красную" империю с ее утопической идеологией, с ее жестокостью и беспощадностью к своим гражданам Астафьев ненавидел. И для такой ненависти были основания не только у него одного... Хватит ли у России сил воссоздать свою, национальную империю?

Диана Кан

***

О, Россия моя, что случилось с тобой?

Этот снег никогда не растает!

Ну, а если растает — увижу с тоской:

вновь из отчей земли прорастает

там, где прежде шумела трава-одолень,

врачевавшая русские раны,

прорастает лихая трава-одурень,

полоня и луга, и поляны.

Что за страшная здесь прокатилась орда,

повенчав мою отчину с горем,

что не только пшеница, но и лебеда

сведены оказались под корень?

Да не выкурит нас из родных деревень

дурь-трава, что хужей супостата!

Прежде вили из этой травы-одурень

мы не только морские канаты!

Нас враги не однажды пытали на слом,

и не раз смерть косая косила...

Как сумела скрутить неразвязным узлом

Русь Святую змеиная сила?

Все дано нам от Бога —

и статность, и ширь…

Нашу удаль никто не обузит.

Где тот Муромец, где тот Илья-богатырь,

что предательский узел разрубит?

***

Затируха-объедуха...

Вот свекруха-крапивуха.

Деверь — жгучий чесночок —

сношке щеченьки обжег.

Вот золовка-вековуха —

прошлогодняя свеклуха.

Едкий свекор — старый хрен —

доконал меня совсем.

Вот ядреная редиска —

ядовитые уста.

Без нее, кумы, и миска

хлебосольная пуста.

Вот и муженек любимый —

мой лучок слезоточивый:

"Береги-ка, женка, соль!

Всё слезьми солить изволь!"

В старом жбане запотелом

искрометный русский квас

задремал... Но между делом

копит силы про запас!

Ах, отдали молодую!

Ох, попала — спасу нет! —

во семью, семью чужую —

на семь бед варю обед.

***

Приехав к нам в гости, в дому наводящая глянец

(ан вновь поутру вся квартира от пыли бела!),

я помню, как бабушка Настя термезский наш ветер-афганец

на волжский манер свой "волганцем" ворчливо звала.

Вступив с азиатской стихией в неравное единоборство

(такой уж отчаянной бабушка Настя была!),

она проявляла стоически-бабье упорство.

И, вооруженная тряпкой, с утра мыла, терла, скребла.

И мы вместе с бабушкой самоотверженно мыли

до блеска полы и до хруста стирали белье...

Так статус форпоста борьбы с иноземно-залетною пылью

при бабке-казачке тотчас обретало жилье.

"Уж тут кто кого!.." — все подначивал бабушку папа,

вернувшись домой с полигона и пыль отряхнувши с погон.

Густая пустынная пыль, по-хозяйски слетевшая на пол,

тотчас выметалась в сердцах бабой Настею вон.

И бабушка Настя вздыхала: "Впервой ли держать обороны

и от азиатских пустынь, и от пыльных бескрайних степей?..

А что цельным днем мы тут бьем перед пылью поклоны,

так только зачем, чтоб расправиться с нею верней..."

О, бабушка Настя! Ты в жизни нелегкой и долгой

по русской своей, по сердечной своей доброте

старалась с молитвой, с поклоном и с тряпкою волглой

и душу, и землю, и дом содержать в чистоте.

***

Нам не впервой за Россию сражаться —

день простоять, ну а ночь продержаться.

Кинешь сапог: "Просыпайтесь, браты!"

Храп сотрясает три отчих версты.

Эй, братовья, почивать не годится!

Следом со свистом летит рукавица.

Грозный по небу проносится гуд.

Годы проходят, а братья нейдут.

Змей Героиныч пленил Русь-царевну.

Вбил нас в родимую твердь по колено.