Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6472 ( № 29 2014) Страница 20

Любить это? Увлекаться этим? Увольте.

Но этот вывод и делает передачу полезной. Обрисовывая идеальный образ поэзии, она вскрывает её реальное несовершенство. Поэтам дали возможность говорить, «дабы дурь каждого была видна всем». Но хотелось бы увидеть и светлую сторону. Чтобы мы поверили, чтобы мы потянулись к томику стихов. А без этого передача так и остаётся чем-то бессознательно обнажающим невзрачность и серость пейзажа современной российской поэзии.

Теги: телевидение , литература

Глядя из Крыма

Фото: РИА "Новости"

Кафе санатория "Крым", что привольно расположился у подножия Медведь-горы. Соседка по столу:

- Знаете, несколько лет я останавливалась в частном секторе, и вот сегодня, по старой памяти, пошла навестить свою хозяйку. А её нет, хотя вроде и договорились по телефону. Смотрю, бежит, запыхалась: «Ой, извините, ходила хлопотать по поводу паспорта, ну, чтобы быстрее дали». «А чего торопиться?» – спрашиваю. Понимаете, старушке-то лет за восемьдесят. И она что отвечает: «Вам, москвичам, этого не понять. Хочу умереть с российским паспортом».

За три недели в Крыму я слышал множество подобных историй. На полуострове ещё царит эйфория, связанная с «возвращением в родную гавань». Люди вспоминают, как во время референдума стояли в очередях к участкам, как возили к блокпостам продукты и одежду. А выяснив, что я – журналист, заводят долгий разговор о нынешней ситуации. Им кажется, что я знаю нечто, чего не знают они, осведомлён больше их, ну, вот и прощупывают осторожненько: как там , не подуют ли другие ветры, не отступятся ли. Откуда такая тревога? «А вы телевизор смотрите? То Крым-Крым, а теперь – молчок».

Ну как объяснить нормальному человеку, что федеральные каналы наши показывают тот или иной город, местность только тогда, когда там или военное столкновение происходит, или нечто криминальное случается, или самое высокое начальство приезжает? Как объяснить, что они не хотят, да и не умеют интересно рассказывать о будничной, созидательной жизни? Что уже много лет сводки новостей подменены сводками происшествий?

Между тем Крыму сейчас просто необходима мощная информационная поддержка. Необходимо, чтобы о событиях в Симферополе и Алуште рассказывало не только местное вещание, но и федеральное. К зрителю, не имеющему «тарелку», здесь приходят каналы «Россия 1», «Россия 24», Первый и пятый каналы. Похоже, ни один из них не удосужился обустроить на полуострове полноценный корреспондентский пункт (журналист – оператор – водитель плюс камера – монтажка – автомобиль). А ведь только так можно планомерно, ежедневно показывать становление нового российского региона, помогать этому становлению.

Едем вдоль побережья. Девятнадцатилетняя Аня, будущий врач, на пейзажи не обращает внимания, она здесь родилась и выросла, так что ко всем красотам привыкла. Её папа озабоченно поглядывает на часы – успеть бы приехать пораньше, поводить нас по Генуэзской крепости. Анна возится с мобильником, фыркает, оборачивается ко мне:

– Надо же, что мне подруга написала. Нет, не сейчас, месяц назад. Ну, мы, девчонки, в Интернете переписываемся. А она из Херсона. Вот такая эсэмэска: «А правда, что вы на референдум ходили под дулами автоматов?»

– Да почему она так решила?

– Телевидения тамошнего насмотрелась, – коротко отвечает папа.

При таком раскладе, казалось бы, успех нашему вещанию обеспечен автоматически. Но[?]

Санаторный врач, просмотрев мою историю болезни, задумывается и неожиданно заявляет:

– Знаете, почему мы проигрываем информационную войну? (Облегчённо вздыхаю: с анализами, стало быть, всё в порядке.) Вот я дома имею возможность смотреть и наши каналы, и украинские. У нас в основном негатив: убили, засудили, машина перевернулась, детки отравились. А они показывают и успехи свои, и науку, и народную культуру.

В тот же день на пляже знакомлюсь с преподавательницей музыкальной школы из Полтавы. Она с мужем, генералом в отставке, много лет приезжает в Партенит, ведь санаторий «Крым» всегда был (и остаётся сейчас) военным.

– Может, мы у себя смотрим не совсем те программы, что у вас показывают? – спрашивает она. – Ну, скажите мне, когда вы последний раз видели-слышали по телевидению русскую народную песню? Или башкирскую, татарскую, якутскую? А классика? Где Чайковский, Мусоргский, Шостакович?

В санаторий я приехал в те дни, когда здесь ещё были ребята из сводного детского хора «Россия» – ни мало ни много тысяча человек. Они выступали в Севастополе, в Ялте, а потом – счастливая идея! – им организовали этот отдых. Под кипарисами и пальмами полмесяца звенели детские голоса. То и дело до меня доносились обрывки песен – конечно, тех самых, что ребята исполняли на концертах. Дунаевский, Пахмутова, Островский, – словом, всё то, что никогда не звучит с экрана. Диву даёшься, какие умные, интеллигентные, талантливые, современные эти мальчишки и девчонки из Костромы, Перми, Кабардино-Балкарии, Казани… Разговариваешь с ними – и каким отстоем кажутся всякие жвачки-передачки о том, как кухарничать, какие тряпки носить, почему Маша изменила Пете…

Наш телевизионный корабль (тут, в Крыму, поневоле приходят подобные сравнения) вроде бы и движется «на раздутых парусах», вроде бы и команда бегает, суетится, но… там, в тёмной глубине, его намертво удерживают вросшие в ил ржавые якоря, брошенные ещё в 90-е годы.

Теги: Крым , Севастополь

Чаадаев был не тем, за кого его выдавали

С большим интересом и удивлением посмотрела на канале "Культура" передачу «Наблюдатель» (ведущий Андрей Максимов), посвящённую Петру Яковлевичу Чаадаеву. Участвовали специалисты по истории русской литературы и философии Алексей Козырев, Борис Тарасов и Владимир Кантор.

В передаче говорилось, что Николай I, Василий Жуковский, Владимир Одоевский и другие весьма авторитетные люди совершенно правомерно порицали Чаадаева за односторонность его взглядов, отрицающих историю России, её прошлое и будущее. А ведь история любого народа - многосторонняя и противоречивая. Правда, они познакомились лишь с первым философическим письмом, которое нельзя оценивать вне остальных, вкупе с которыми картина выглядит много сложнее. Важным обстоятельством написания писем, как следует из медицинских документов, было действительно имевшее место тяжёлое психическое состояние автора, связанное в том числе с его участием в войне, как бы сейчас сказали - пограничное состояние, когда вопросы жизни и смерти обостряются и выходят на первый план. К тому же герой войны 1812 года был склонен к эпатажу, даже некоторым гусарству и позёрству, дабы привлечь к себе внимание, в том числе, конечно, дам, которым были адресованы письма.

Также в передаче был развеян миф о пресловутых «гонениях» на Чаадаева. Объявление его сумасшедшим было весьма мягкой реакцией на буквально взорвавшие общественное мнение письма. Однако гонения заключались в том, что ему был объявлен запрет на публикации (писать и переписываться ему никто не запрещал), и он находился под наблюдением врача (однако мог гулять, ходить в гости и принимать гостей).

Но самое удивительное в передаче то, что, оказывается, «икона русского либерализма», «критик православия», «западник, отдававший предпочтение католицизму» в своих работах чем далее, тем более склонялся к идеям, основанным как раз на православном христианстве. Он писал, что, когда теряется Христос, в цивилизации начинают выступать те её стороны, которые он называл: «наглые притязания капитала», «беспокойные заботы, владевшие человеком», «враждебные друг другу интересы», «узкая партийность». Не правда ли, это в корне противоречит современным западным трендам? По мысли Чаадаева, православие аскетично и «чересчур духовно», т.е. не связано со сферой политики и социальной жизни. И если ранний Чаадаев усматривал в этом порок православия, отделивший Россию от истории, то зрелый, напротив, считал, что именно в области внутреннего духовного самосовершенствования только и возможно решение последних вопросов человечества.

У Чаадаева, которого почему-то любят сравнивать с критиканом и отрицателем Чацким, в отличие от грибоедовского героя была своя положительная программа . Основной пафос критики Чаадаева как раз и состоял в том, что в России нет собственной философской мысли («где наши мудрецы?»). Сравнение же с Онегиным более уместно, впрочем, только в биографическом плане. Как и пушкинский «второй Чадаев мой Онегин», Пётр Яковлевич после отставки нигде не служил, скучал, хандрил. В него тоже была влюблена чистая, как Татьяна, девушка, но он не ответил на её чувства, и она заболела и умерла. Это на Чаадаева произвело такое впечатление, что он завещал похоронить себя рядом с ней.