Газета День Литературы - Газета День Литературы # 102 (2005 2) Страница 20

Поднявшись на локте под тканью жития,

Он думает: ковчег не оставляют крысы,

И птицы не летят, не слышно журавля…

Сейчас, сейчас сверкнут расплавленные смыслы

И Истина родит в ущербе бытия

Ещё чужой язык, согнутый коромыслом

Между сухих зубов, пока ещё заря.

Ной весь ещё во сне, в благословенном пире,

И в мирной полутьме фантазий полон взгляд,

Ротонда в семь цветов, путь солнца в водах мира

Его разбудит кровь, он в нем свершит обряд.

Уже поёт земля в едином мощном клире,

Проклятия творцу — лишь нагота наряд:

Прощенье и завет, вино и стон псалтири

С земли на небеса сейчас заговорят.

Когда ты в кругу, над тобой вереницами лица,

Когда ты в кругу, под тобой ледяная слюда,

Когда ты в кругу, ты не можешь остановиться,

Когда ты в кругу, ты в кругу навсегда, навсегда.

И лето снимает дурманный медовый покров:

Нагое тяжелое зрелое — вот оно в круге:

Ты чувствуешь плоть вплоть до самых далеких миров,

И вещи в тебе проникают тебя и друг друга.

Спасайся в кругу, не спасителен путь по прямой,

Там осень сжимает в руке посиневшую нить,

И грезит зима и весной нет дороги домой,

И сколько б ни шел, а движения не сохранить.

Вплети свои руки в деревья, что пахнут травой,

Когда ты в кругу, ты уже не когда-то, не где-то,

Да, вот он твой дом, вот твой танец, он тоже живой,

И горнее время лелеет здесь дольнее лето.

Пока ты в кругу, ты не делаешь новых долгов,

Ты взял в долг себя, и расплатой не будет страданье —

Ведь нет ни начал, ни концов совершенных кругов,

И вечно мгновенье летящего вниз мирозданья.

Трепещут деревья, как птицы,

Срывается снег с высоты,

И мы, потерявшие лица,

Под снегом стоим, как цветы.

И в бронзово-алом сиянье

Понятно, сколь близок нам свет,

Сколь суетны все расстоянья

Из сцепленных бед и побед.

Однажды окончится время,

Мы бросимся в свет нагишом,

Пусть судятся с Богом творенья,

Суды — не для тех, кто ушёл.

Я знаю, что ломает гордость голени,

Что нищета подъемлет чашу холода,

Что не находит смерти дух оболганный,

Что не дается жизни красота,

Всё чаще, обезсилев от ничтожества,

Церквей, и мелководных, и порожистых,

Шумящих обо всём в своем ничтожестве,

Я спрашиваю: верю ль я в Христа?

Молчит об этом сердце изболевшее,

Не видит мысль в разврате помутневшая,

Лепечет что-то память охмелевшая

И в миг, когда клубится пустота,

Внезапно Дух касается, как женщина,

Как будто изнутри пушистым жемчугом,

Душа не ошибается в божественном,

И открывается глубокая вода.

Так, утешенье ясно и мгновенно,

Движение на склоне лет вселенной,

Всё, сопряженное с усилием и тленом,

Вдруг замирает в собственных следах.

Не верю я ни ламам, ни пророкам,

Ни Западу не верю, ни Востоку,

Пусть правят муфтии с раввинами до срока,

Пускай попы им вторят — ерунда.

Не верю ни в заслуги ни в пороки,

Всё из того, что смертно-одиноко,

Ни в избранных не верю, ни в народы,

Противен Кристмас и дурацкая звезда.

В пустыню разума бегу,

чтоб встретить Бога,

Там нет Его, где его слишком много,

А всё же видит внутреннее око:

Христос во всём, со мной и навсегда!

О какая печаль над землею,

О какая нас греет тоска!

Я бы небо любил голубое,

Но меня поглотили века.

И пока меня нежит река,

Я не знаю мгновенья покоя,

Ибо небо люблю голубое,

А меня поглотили века.

Но пока не ослабла рука,

И пока остается нас двое,

И печальный шалаш из песка,

Не печальней, чем мертвая Троя,

Я могу тебя все ж приласкать,

Словно небо свое голубое,

О какая нас греет тоска,

Пока нас на земле только двое!

Мы шагаем подобно конвою,

Вопреки и подобно природе,

О какая печаль над землею,

И какие века на исходе!

И еще не устали мы вроде,

Каждый шаг наш — шалаш из песка,

Наше ложе в заброшенном гроте,

О какая нас греет тоска!

О Господи, как немощна природа!

Ужели ничего — ни до, ни после,

Ужели дух, как плачущий апостол,

Предаст, что может, греясь до восхода?

Да, вот он я, клубок сплетенных сил,

Рой демонов, разбуженный сознаньем!

Бессмысленный я начал со стенаний

Но принял только то, что сам просил!

Дыхание своё суди, Создатель,

Своё попробуй Слово улови:

Пусть даже говорил Ты о любви,

Да вот не той, и потому не кстати!

Пойми меня, Создатель мой, пойми,

Меня захлёстывают воды забытья,

Тяжелым бредом вспенилась природа,

И ангел к небу рвётся из меня,

Душа свои изблёвывает дни,

Рыдаю я задолго до восхода.

Ирина РЕПИНА

Поэт, литературовед, океанолог. Публиковалась в периодике. Автор сборника стихов "Вино Тавриды". Участница 45-й Российской антарктической экспедиции. Живет в Москве.

Вдоль ликийского берега, скрытого в зарослях пиний,

Мимо гаваней тихих, где скрыться от бурь не дано,

Наш корабль разрезает изгибы бурлящие линий,

Ну а в трюмах играет готовое к песне вино.

Сколько лет будем плыть и листать побережий страницы,

Осторожно храня берегами даруемый мед.

Словно раны зияют пробитые в скалах гробницы

Тех царей, чьих имен тихий звук пустоту не вспугнет.

И века разбиваются в брызги о черные скалы,

И уходит вода в расчищаемый волнами грот.

Где-то мир раздирают какие-то готы и галлы,

И пока непонятно, успел ли прийти Геродот.

Айнахои изгибы отрадны уставшему взгляду,

Когда вязкий напиток даруют истрепанным снам.

И какое столетье проходит, рассыпавшись, кряду.

Одинокий кораблик неспешно скользит по волнам.

Евгений КРОЛЬЧУЖКИН

Поэт, литературовед. Автор стихотворных сборников "Tropos", "Нити Арахны". Живет в Томске. Возглавляет издательство "Водолей".

"Истреби свою волю, и истребится ад".

И я был зван, как юный Августин,

На пир Киприды в нежный вертоград.

В груди струился тонкий тайный яд,

И был далек пугающий притин.

Но голос из неведомых глубин:

"Отвергнешь волю — истребится ад", —

Воззвал, низринув в духа водопад,