Газета Завтра Газета - Газета Завтра 32 (1029 2013) Страница 20

"ЗАВТРА". Вы писали музыку к песне о Сталине?

И.Л. Есть у меня песня  о коммунистической  партии, о Ленине есть, о Сталине нет. Зато есть песня о линии Сталина, "укрепрайона линии Сталина". Уго Чавесу пели её четырежды.

Я горжусь, что Фидель Кастро мне как-то сказал: "Ты такой же мятежный, как я". Когда я последний раз был на Кубе  вместе с Лукашенко, мы втроем спели несколько песен - "Куба, любовь моя", "Подмосковные вечера" и "Помнит Вена, помнят Альпы и Дунай"

Я был коммунистом и остался коммунистом. Но религия нужна, пусть даже как "опиум для народа" (смеется).

"ЗАВТРА". Над чем сейчас работаете?

И.Л. Я занимаюсь творчеством. Ездил на "Славянский базар" вместе с членами организаций инвалидов России и Беларуси. Есть такая общественная организация "Филантроп". Я с ними дружу, мы проводим фестивали. Последняя баллада "Катюша, Катюша" на стихи Владимира Овсянкина, первый ее исполнитель Владимир Провалинский. Мы в августе все сделаем, на высшем уровне.

"ЗАВТРА". Как писался гимн Союзного государства?

И.Л. Когда был объявлен конкурс, мы вместе с московским поэтом (к сожалению, ныне покойным) Владимиром Фирсовым написали первый вариант гимна. У будущего гимна стихи хорошие, музыка добротная. Мы назвали так: "Торжественная песня союза России и Беларуси". Этот гимн уже записали Москва и Минск. Сейчас слово за российским президентом и за белорусским президентом. Но, ты же знаешь, нет союзного государства! Борются за союзное государство, но реально то его нет.

Мне ничего не надо, кроме здоровья! Все было! Я пишу песни для народа. И денег мне не надо. Славы тоже не надо, потому что признание у меня есть.

Апостроф

Игорь Джадан

8 августа 2013 0

Культура

Алексей НИЛОГОВ. Философия антиязыка. - СПб.: Алетейя, 2013. - 216 с.

С самого начала человеческой истории средством коммуникации Homo Sapiens, его основным "конкурентным преимуществом" выступает язык. По сути дела - это основное, что отличает человека от животных. Приписываемого исключительно человеку мышление - само по себе явно недостаточно, ведь, не имея языка, оно ничего не смогло бы о себе рассказать.

Тем не менее, в эпоху бурного развития коммуникаций способность языка доносить мысль в "первоначально задуманном", неискажённом, виде всё чаще ставится под сомнение. Проблему начали осознавать совсем недавно. Ряд мыслителей обратили внимание на то, что, будучи сильнейшим средством коммуникации, язык также лежит на её пути. Стало очевидным, что общение человека является заложником языка, подчиняясь "механизму усвоения речи" (Хомский). Убийственной критикой языка прозвучало обозначение его "клеткой для мысли" и "врагом сознания" (Гиренок). Но прогресс человечества невозможен без неограниченного и поступательного развития мышления. А если язык закрепощает наши речь и сознание, то не таким ли образом он ограничивает и наше развитие?

Этот и другие вопросы поднимаются в книге Алексея Нилогова "Философия антиязыка". Для русской философии эта тема интересна ещё и тем, что состояние общества порождает запрос на исследование проблемы коммуникативности. Традиционно русский социум является антикоммуникативным, склонным избыточным образом (в сравнении с западным) скрывать и искажать, диссимулировать, свои стремления. Отсюда тяжёлые комплексы вытеснения, общирные табуированные зоны, затрагивающие отнюдь не только известные фрейдистские аспекты, но и критическую для здорового развития нации тематику политического действия.

Начиная с известного "польза от философии сомнительна, а вред очевиден", народ и власть в равной степени испытывают недоверие к доказательной речи (логос), усматривая в ней опасную для устоев софистику и покушение на с таким трудом достигнутую и поддерживаемую авторитетом безъязыкого консенсуса стабильность.

Для такого недоверия между властью и народом есть ряд объективных и субъективных исторических причин, но для нас гораздо важнее, что для него имеется и иной веский довод. В России язык зарекомендовал себя крайне ненадёжным инструментом защиты свобод граждан, с одной стороны, а также порядка и законопослушания, с другой.

Гораздо надёжнее в этом смысле - "правильное" сословное происхождение, "блат" и родственные связи.

Давно понятно, что потоки обещаний власти и оппозиции не гарантируют абсолютно ничего, ворох законов бесполезен, так как его никто не собирается выполнять, ни власть, ни граждане, ни суд. И дело тут, как можно понять, не только в злонамеренности, но в том, что средств языка оказывается недостаточно для однозначного описания действительности. Так что намерение политика может спокойно развернуться на 180 градусов, оставаясь в формальных рамках сказанного, однако при полной утрате прежнего смысла.

Ситуацию усугубляет так называемая "профессиональная" философия, взявшая на себя роль служанки разнообразных политических интересов. За небольшую мзду она оттачивает софистические приёмы обмана общества властью и олигархатом. Книга Нилогова - бунт против такого положения дел, попытка возвратиться к интеллектуально честной философии. Критика языка - ключевой момент этого восстания.

Следует отметить, что столь масштабная попытка уйти от языка, как единственного, монопольного (а всякая монополия душит, загнивает и тем вредна) средства общения пока что всерьёз не предпринималась, хотя проблема, как сказано выше, была замечена. Врождённый характер языкового "механизма", помноженный на инерцию миллионолетней истории человеческой культуры, конечно, не смог остановить философскую мысль от попыток взломать заветные "скрижали", однако чрезвычайно их затруднил. Но есть ли альтернатива?

Книга Алексея Нилогова - попытка философского обоснования возможности внеязыковой коммуникации. Условно и безусловно такой коммуникатор обозначен как "антиязык". Приставка анти- отражает авторское недоверие к языку как таковому. Антиязык - это не язык жестов и не семиотика поведения, а совершенно другое, что лучше всего описать цитатой самого автора:

"Антиязык представляет собой совокупность классов антислов, а вернее - названий для таких классов. В настоящее время лексикон антиязыка насчитывает свыше сотни классов, первым среди которых стал класс футурологизмов. Антислово - это номинатор-означаемое без означающего или с частичным означающим (например, при переходных явлениях между языком и антиязыком - название для трансцендентного числа )".

Как можно понять из изложенного, "антиязык" - это любой коммуникативный рычаг, позволяющий излагать мысли более определённо и близко к реальности, чем естественный или искусственный языки. Идеальным "антиязыком" могла бы послужить организация связи между сознаниями на основе "исходного кода" межнейронного сигнала, то есть некая технологическая "телепатия", предтечей которой являются последние исследования в области нейробиологии. Нилогов, таким образом, пытается

заглянуть "за угол", в будущее, возможно, совсем не далёкое, но от этого не становящееся более понятным и предсказуемым.

Всё это изложено отнюдь не академическим авторским стилем, отражающим, вероятно, как вторую специальность автора (филология), так и заметное литературное мастерство. Дискурс интеллектуальной игры выдерживается периодическими ссылками на несуществующих авторов и несуществующие произведения (Анти-Гераклит, Хайльбермас), бурлескной серьёзности которых мог бы позавидовать Станислав Лем с его "рецензиями на ненаписанные книги". У Нилогова ненаписанное и невысказанное - суть такие же основания для вынесения суждений, как и тривиальные аксиомы, взятые из учебника геометрии. Предлагая читателю оценить концепт антиязыка, автор сам пытается думать и излагать свои мысли на "антиязыке", насколько это вообще возможно:

 "(если человеческая коммуникация основана на широком спектре обмана, когда, в частности, приходится утаивать реактивно воязыковлённые мысли, поочерёдно разъязыковляя их перед собеседником, чтобы они по-фрейдистски не оговорились, то потребность в правдивой коммуникации, лишённой семиотической корректности, может быть воплощена в ходе антиязыкового эксперимента, сущность которого сводится к перформативному мышлению"

 Нилоговский текст - загадка не только для читателя, но в ещё большей степени для самого автора, которой он с удовольствием делится с собеседником, предлагая его самостоятельно искать смысл написанного. Это - вовсе не "бессмыслица", как может показаться ленивому читателю, воспитанному на учебниках и хрестоматиях, смысл есть, но он многозначен и не пытается доминировать над читателем.