Живой Журнал. Публикации 2016, январь-июнь - Владимир Сергеевич Березин Страница 20

Мы постояли ещё и только собрались продолжить движение к выходу, как Бериллий остановился:

— Стоп. Я у Васьки оставил записную книжку, вернёмся.

Мы вернулись и постучали в васькину дверь. Её мгновенно открыла немолодая женщина, в которой я узнал старую преподавательницу с кафедры земного магнетизма. Ей и тогда было за пятьдесят, и с тех пор она сильно сдала, так что вряд ли Васька нас выгнал для амурного свидания.

— Мы к Васе заходили только что, я книжку записную забыл.

Женщина посмотрела на нас как на рабочих, залезших в лабораторию и нанюхавшихся эфира. Был такой случай лет двадцать назад.

— Когда заходили?

— Да только что.

— Да вы что, молодые люди? Напились? Он два года как умер.

— Как — умер?

— Обычно умер. Как люди умирают.

— В сорок лет?!..

— Его машиной задавило.

— Да мы его только что…

Но дверь хлопнула нас почти что по носу.

— Чёрт, — а записная книжка-то вот она. В заднем кармане была. — Бериллий недоумённо вертел в руках потрёпанную книжку. — Глупости какие-то.

Он обернулся и посмотрел на нас. Мы молча вышли вон, на широкие ступени перед факультетом, между двух памятников, один из которых был Лебедеву, а второй я никак не мог запомнить, кому.

На улице стояла жуткая январская темень.

Праздник кончался, наш персональный праздник. Это всегда был, после новогоднего оливье, конечно, самый частный праздник, не казённый юбилей, не обременительное послушание дня рождения, не страшные и странные поздравления любимых с годовщиной мук пресвитера Валентина, которому не то отрезали голову, не то задавили в жуткой и кромешной давке бунта. Это был и есть праздник равных, тех поколений, что рядами валятся в былое, в лыжных курточках щенята — смерти ни одной. То, что ты уже летишь, роднит с тем, что только на гребне, за партой, у доски. И вот ты, как пёс облезлый, смотришь в окно — неизвестно кто останется последним лицеистом, а пока мы толсты и лысы, могилы друзей по всему миру, включая антиподов, Миша, Володя, Серёжа, метель и ветер, время заносит нас песком, рты наши набиты ватой ненужных слов, глаза залиты, увы, не водкой, а солёной водой, мы, как римляне после Одоакра, что видели два мира — до и после — и ни один из них не лучше. Кто-то шепчет, что в Москве один Университет, и мы готовы согласиться с неприятным персонажем — один ведь, один, другому не бысти, а всё самое главное записано в огромной книге мёртвой девушки у входа, что страдала дальнозоркостью, там, в каменной зачётке, упёртой в девичье колено, там записано всё — наши отметки и судьбы, но быть тому или не быть, решает не она, а её приятель, стоящий поодаль, потому что на всякое центростремительное находится центробежное. Чётвёртый Рим уже приютил весь выпуск, а железный век намертво вколотил свои сваи в нашу жизнь, проколол время стальными скрепками, а мы всё пытаемся нарастить на них своё слабое мясо, они же в ответ лишь ржавеют. Но навсегда над нами гудит на промозглом ветру жестяная звезда Ленинских гор. Спрятана она в лавровых кустах, кусты — среди облаков, а облака так высоко, что звезду не снять, листву не сорвать, прошлого не забыть, холодит наше прошлое мрамор цокольных этажей, стоит в ушах грохот дубовых парт, рябят ярусы аудиторий, и в прошлое не вернуться.

«С праздником, с праздником, — шептал я, спотыкаясь, поскальзываясь на тёмной дорожке и боясь отстать от своих товарищей. — С нашим беззащитным праздником».

И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.

Извините, если кого обидел.

25 января 2016

История про то, что два раза не вставать (2016-01-27)

Извините, если кого обидел.

27 января 2016

История про то, что два раза не вставать (2016-01-27)

Отметил 190-летие со дня рождения Салтыкова-Щедрина.

Разъяснил там одну сову.

Сову эту считаю для себя важной и ещё раз выражаю благодарность Pavel Rudnev за то, что он дал мне всмотреться в текст пьесы ***, которую нормальный человек не найдёт нигде.

Вот тут — разъяснение совы

Но в любом случае истории жизни цитат очень поучительны.

Дело в том, что Салтыков-Щедрин отвечает за общественно-политические цитаты, точно так же, как Раневская — за бытовое остроумие.

Нужды нет в том, что они этого не говорили. К примеру, откуда эти слова: «Разбудите меня через 100 лет и спросите, что сейчас творится в России, и я вам отвечу сразу — пьют и воруют», что приписывают Салтыкову-Щедрину? Откуда?

Молчит Русь, не даёт ответа.

Сообщают, что певец Розенбаум первым так обнялся с русским писателем.

А, может, и не он.

Это такая русская традиция — мало сообщить городу и миру о каком-то своём жизненном настроении, так хочется подпереть это цитатой.

Потому что одному быть — страшно, а мой соотечественник пуще прочего боится обличить что-то в одиночестве. Сказал свои неприятные слова — глядь, рядом с тобой пустое место. Народ куда-то разбежался.

И тут, откуда ни возьмись, мёртвый классик, который за тебя, и который уж точно не пострадает.

Это всё очень интересно.

Как и то, каким образом хороший русский писатель Салтыков живёт в современном массовом сознании.

А так-то, как пишет одна тверская газета, "Новый формат юбилея уже можно видеть, набрав упомянутый хэштег и получив на ресурсах музея и библиотеки в социальных сетях очередную порцию кратких и емких цитат классика русской литературы, именуемых «щедринизмами»".

Извините, если кого обидел.

27 января 2016

Сон Березина № 490 (2016-01-29)

По следам новостей и прочих событий приснился сон.

Сон про Шерлока Холмса и доктора Ватсона.

Я в нём, как часто бывает в моих снах, то оказываюсь Ватсоном, то превращаюсь в стороннего наблюдателя.

Дело происходит в лондонском «Аквариуме» — странном здании, чем-то похожем на скалу-террариум в зоопарке моего детства. Там сумрачно и сыро. Полы так просто мокрые, а у Ватсона — нет ноги.

Это, видимо,