Светлана Шипунова - Дураки и умники Страница 21

— Так. Давай быстро тащи сюда полосы, только чтоб шеф не видел.

— Понял, — сказал Собашников и исчез за кустами.

Спустя полчаса посетители кафе могли видеть в дальнем углу веранды, освещенном заходящим солнцем, такую картину: двое молодых людей, он и она, разложив на столике две газеты, только какие-то очень странные, состоящие всего из одной страницы каждая, с большими белыми полями вокруг и пустыми прямоугольниками в середине, внимательно их читали и время от времени что-то там черкали ручкой. Другие двое, отстранившись от стола, попивали вино и вполголоса беседовали. Еще один, которому, как только он прибежал с этими самыми газетами, свернутыми трубочкой, тоже налили, и он залпом выпил, стоял теперь у них над душой, заглядывая через плечо то одному, то другому и периодически посматривая на большие электронные часы, недавно укрепленные на фасаде проектного института на противоположной стороне улицы.

— Ладно, я пошел, — сказал Мусин, когда Ася с Севой, вызвавшимся помочь, только приступили к делу. — Если что, валите все на меня.

Но обошлось как нельзя лучше, номер сдали даже по графику, Валя не проболтался, и главное, наутро — ни одной ошибки.

И было другое местечко, куда еще Мастодонт, будучи молодым сотрудником «Южного комсомольца», хаживал. Если, выйдя из кафе «Эхо», двинуться вдоль по той же Исторической улице в сторону городского парка, ноги сами приведут к выложенному ярко-зеленой плиткой старинному особняку с башенками и замысловатыми балкончиками, в первом этаже которого находится большой гастроном, а во втором гостиница «Советская» и одноименный ресторан. Особняк этот имеет несколько входов и, если зайти не с парадного, а с бокового и подняться на второй этаж, в закутке, про который мало кто из посторонних знает, есть маленький буфетик с хорошим ассортиментом спиртных напитков и холодных закусок. Неизвестно, кто и когда окрестил этот буфетик «Бокаловкой» — по имени известного поэта Бокало-ва, имевшего обыкновение просиживать в нем долгие часы с друзьями или в одиночестве и даже иногда записывать там вдруг пришедшие на ум удачные рифмы и целые строчки, для чего буфетчица Вера специально держала нарезанную, как салфетки, плотную бумагу. Стихи свои поэт Бокалов частенько печатал в молодежной газете, для этого ему даже не надо было тащиться в редакцию — ближе к вечеру в «Бокаловке» обязательно появлялся кто-то из «Южного комсомольца» — тот же Экземплярский или даже сам редактор Небаба, отнюдь не брезгавший выпить рюмочку по дороге с работы домой, и за рюмочкой, за душевной беседой поэт сначала нараспев читал, а потом великодушно вручал им свои последние творения.

Но времена меняются, и в 1982 году уже мало кто из сотрудников «Южного комсомольца» знал, что такое легендарная «Бокаловка», и даже веранда кафе «Эхо» больше не влекла их своей тенистой прохладой. Теперь под самым боком у редакции выросла сверкающая огнями высотка «Интуриста», в барах которой гремела, не давая толком поговорить, музыка, но молодым журналистам это почему-то нравилось, а Сева, Ася, Жора и другие тридцатилетние «старички» предпочитали теперь выпивать прямо в редакции, что не только не мешало, но даже наоборот — помогало им писать в газету вполне сносные, а иногда и просто замечательные строчки.

Уже допивали принесенное Зудиным, было хорошо и беззаботно.

— Девки, спойте! — попросил Сева, у которого от портвейна мечтательно затуманились глаза.

Девки — Ася, Майя, Люся, польщенные предложением, все же для начала покочевряжились, мол, неудобно, кощунственно в такой день, и вообще они не в настроении, тем более что Сони нет, а без нее у них не так хорошо получается, но видно было, что очень даже они в настроении и сами не прочь попеть.

— Ну спойте, тихонько, — канючил расслабленный Сева.

— Ладно, — согласилась Ася, — а что петь-то?

— Что всегда. «Сарафанчики».

Ася сделала глубокий вдох-выдох и речитативом вполголоса спросила:

— Что происходит на свете?

— А просто зима, — отозвались Майя с Люсей из другого угла.

— Просто зима, полагаете вы, полагаю, — пропели они уже хором., — Я ведь и сам, как умею, следы пролагаю в ваши уснувшие ранней порою дома-а-а, — подтянули Сева с Жорой.

— Что же за всем этим будет? — снова спросила речитативом Ася.

— А будет январь! — грянули уже все, кто был в фотолаборатории.

— Будет январь, вы считаете, да, я считаю, — раскачивались на стульях девушки.

— Я ведь давно эту белую книгу читаю, — самозабвенно подвывал Сева, — этот с картинками вьюги старинный букварь…

Тем временем Жора в очередной раз разлил, тщательно вымеряя, чтобы было всем поровну. Сдвинув наполненные стаканы, они с нежностью смотрели друг на друга и чуть покачивались в полутьме комнаты, при свете красной фотографической лампы, бросавшей странные отблески на их вдохновенные лица.

— Чем же все это окончится?

— Будет апрель!

— Будет апрель? Вы уверены?

— Да, я уверен! — громче всех выкрикнул Бугаев.

В эту минуту в дверь постучали.

Глава 6

СТРАННОСТИ С ПОРТРЕТОМ

Борзыкин появился в редакции только под вечер. Где он был и чем занимался весь день, сказать никто не мог. Видели его в этот день и в одном обкоме, и в другом, и в облисполкоме, и в обоих горкомах — везде успел побывать редактор «Южного комсомольца», со многими нужными людьми переброситься парой слов, но легче от этого ему не стало.

Борзыкин не был профессиональным журналистом и испытывал из-за этого некоторый дискомфорт, хотя виду не показывал. Родом Борзыкин был из дальней станицы, где работал после школы в тракторной бригаде и возглавлял комсомольскую организацию, потом закончил пединститут и пару лет обретался в райкоме комсомола, откуда и был призван на ответственную работу в обком ВЛКСМ. В газету его направили уже с должности секретаря обкома комсомола по пропаганде пять лет назад, но за это время он так и не разобрался до конца в газетном деле и полагался главным образом на Мастодонта и Соню, спихнув на них всю текучку, а сам осуществлял, как он говорил, «общее руководство» и учился заочно в ВПШ. Борзыкин не пропускал ни одного заседания бюро обкома, ходил на все пленумы, собрания партхозактива и сессии облсовета, а также на комсомольские, профсоюзные и другие общественные мероприятия. Он любил сидеть в президиумах и тереться среди начальства. Втайне Борзыкин мечтал стать редактором большой, то есть партийной газеты, а там, глядишь, и секретарем большого обкома по идеологии. Такие у него были жизненные планы, о которых он, разумеется, вслух не говорил, но это было видно невооруженным глазом.

Смерть Брежнева сильно озадачила Борзыкина, так как вносила некоторую сумятицу в хорошо продуманный план его жизни. Во-первых, возникала большая вероятность, что первый секретарь обкома Иван Демьянович, с которым у Борзыкина вроде бы сложились неплохие отношения (он любил похвастаться в узком кругу, что тот относится к нему по-отечески), теперь уйдет, хорошо еще если в Москву, в ЦК, а могут и отправить на пенсию. Во-вторых, никого из местных, ясное дело, не поставят, а привезут со стороны, скорее всего, из того же ЦК. Новая метла начнет мести по-своему, может нечаянно замести и его, Борзыкина, и что тогда? Не вовремя умер Леонид Ильич, ох, не вовремя, еще бы пару лет и Борзыкин уже двинулся бы наверх, теперь же будущее его терялось в непроглядном, густом тумане. Тем более что за ним водились кое-какие грешки еще с комсомола. Была одна некрасивая история с поездкой в Югославию в качестве руководителя группы туристов, когда Борзыкин расслабился, выпил лишнего на каком-то приеме, и вышел скандал, связанный с симпатичной, полненькой переводчицей, которую он пригласил к себе в номер, она пожаловалась, а ездивший с группой кагебешник по возвращении, конечно, доложил, из-за этой истории его, собственно, и перевели из обкома комсомола в газету.

Когда Борзыкин появился наконец в сумеречном уже коридоре редакции, там не было ни живой души. Он прошелся по этажу, подергал ручки дверей, они были заперты.

Где-то посередине узкий и темный коридор редакции делает поворот и расширяется, образуя подобие небольшого холла. Всякого входящего сюда встречает огромный стенд на стене, сделанный из полированных мебельных плит, на которых закреплены пять отчеканенных из меди, аляповатых орденов комсомола, под ними большими медными же буквами выложены слова: «Южному комсомольцу» — 60!». Весь стенд заполнен фотографиями, изображающими бывших и нынешних сотрудников газеты. Под фотографиями значится: «Группа селькоров газеты «Молодой станичник» в 1923 году»; «Члены редколлегии газеты «Молодой сталинец». Декабрь 1952 года»; «Устный выпуск газеты «Южный комсомолец» на ударной комсомольско-молодежной стройке Южно-Российского водохранилища. Июнь 1970 года». Но больше всего фотографий, изображающих коренастого, плотного человека лет 30–35, с гладким чубом, в галстуке и с крохотным комсомольским значком на лацкане пиджака, в котором нетрудно узнать самого Борзыкина, снятого в разных видах и позах: то в обнимку с космонавтом-земляком В. Бестемьяно-вым, то в центре большой группы делегатов съезда ВЛКСМ в Кремлевском Дворце, а то — под пальмами Острова Свободы в составе делегации молодых советских журналистов радостно пожимающим руку Раулю Кастро…