Газета Завтра - Газета Завтра 228 (67 1998) Страница 21

справедливости ради следует сказать, что хорошо нынче тем немногим, кто обнаружил в себе положительные деловые качества и сумел хоть что-то сотворить на общую пользу, не обидев при этом и себя; но по-настоящему хорошо в наши времена, прежде всего, руководителям государства, министерств и ведомств, депутатам и чиновникам высших категорий, генералам и маршалам по причине принципиальной неответственности за содеянное и несодеянное, насладиться же и упаковаться успевают весьма; работникам средств массовой информации, этим не просто хорошо, им превосходно… (слыхивал об окладах ведущих телепрограмм, но умолчу, дабы не спровоцировать очередной штурм “Останкино”); специалистам по воздуху (появилась такая профессия — добывать из него, нечистого, якобы чистые деньги); хорошо проституткам и их сутенерам, гомосексуалистам и прочим сексменьшинствам; специалистам по тамтаму — их нынче время (сравните, как отмечался юбилей Лепешинской и приезд Джексона; после Чечни русский офицерский мундир можно напяливать и на дергунка Джексона, и на Мадонну, и на какую-нибудь звезду стриптиза — на всех хорошо смотрится русский офицерский мундир!); хорошо ворам в законе и вне закона, что сегодня одно и то же; цеху юмористов хорошо — вся Россия гогочет над ихними хохмами о самих себе…

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ назад, полные предчувствий краха системы, своим предчувствиям мы верили лишь наполовину, или уж во всяком случае полагали, что крах сей не близок, и у нас полно времени, чтобы самоопределиться и этим самоопределением задать тон национальной интеллигенции, сфор-мировать должное национально-государственное ядро по перехвату политической инициативы. Сегодня едва ли кто помнит, что именно тогда, в середине семидесятых, А. Солженицын высказывал предположение, что России в случае краха коммунистической идеологии необходимо будет пребывать некоторое время в авторитарном режиме — то есть было же опасение за судьбу ребенка в умывальном тазике…

Чувствующие несвободу, страдающие от нее, к свободе — как идеалу бытия — мы. тем не менее, относились крайне подозрительно и настороженно, за что и обвиняемы были нововзрастаемыми либералами и демократами в русопятстве, то есть в поклонении “традиционно русскому тоталитаризму, который со времен Ивана Грозного…” и так далее. В “равнодушии масс” к недостаткам и преступлениям режима мы усматривали не просто атрофию гражданского чувства, но в гораздо большей степени — таинственно огромный заряд “энтропии”, способный при определенных обстоятельствах пустить в распыл саму российскую государственность как таковую. Один из молодых “русопятов” конца шестидесятых писал тогда:

… Но вдруг однажды воскреси я

Всему причину и цену,

Мою смятенную страну

В какую бездну страсти кину?!

Я сам… я сын… На мне печать…

Добра и зла наполовину -

Боюсь молчать и не молчать…

Коварство нынешней ситуации в том, что на крайних идеологических полюсах оказались сегодня люди, в прошлом с равной добросовестностью подпиравшие гниющий режим. И те, и другие пребывают теперь в реабилитационной экзальтации, только одни реабилитируются отрекаясь, а другие — из кожи вон лезут, доказывая, как они были правы, что подпирали режим. Ни тем, ни другим не может быть ни веры, ни доверия хотя бы потому, что руководимые личными комплексами эти люди прежде всего политически и социально бесплодны и способны лишь мутить воду, разжигать страсти и пакостить друг другу. Возможно даже, что именно этому “заинтересованному” противостоянию вчерашних охранителей и теоретиков павшего режима обязаны мы кричащей и вопиющей безнадежностью ситуации…

А что она безнадежна — неужто кто-нибудь еще сомневается в том?

Народа в традиционно-историческом понимании этого слова на территории усеченной России сегодня нет. Есть население, до предела раздраженное неустроенностью и б е с п о р я д к о м! И жажда п о р я д к а л ю б о й ц е н о й, все больше овладевающая сердцами (не умами), из проблемы социальной готова перерасти в проблему гражданскую, когда жесточайшая диктатура видится населению как последняя возможность снова стать народом.

Не решусь оспаривать моральность этого, не раз проявлявшегося в истории коллективного инстинкта, но зато рискну утверждать, что уже сегодня значительная часть населения России именно м о р а л ь н о готова, созрела для диктатуры, и более того — жаждет ее как последнего средства, как спасительного взмаха “македонского” меча, как Божьей кары на всех, бесстыдно высунувшихся из общей массы, “не знающих, как”, но возомнивших, что сумеют, на всех зарвавшихся в азарте “прихвата” благ, на всех распоясавшихся в бесстыдстве — ведь сколько ни талдычь о неизбежности проституции и правах сексуальных меньшинств, инстинкт масс справедливо подсказывает им, что подобное философствование не просто аморально, но онкологично, то есть смертоносно, не только для народа, но даже и для населения.

Практически уже не срабатывают отвлекающие маневры-сенсации: беспоследственные разоблачения мздоимцев, скандальные разборки “высунувшихся” между собой, смакование бедствий и катастроф — на всю эту “информацию” обыватель хмурится и угрозливо прищуривается: дескать, мели, Емеля — ужо конец недели! Как прокурор, подшивающий в дело улики, рядовой житель России накапливает в сердце факты и фактики, аккумулирует их, преобразуя в ярость: вот офицерики российские подрабатывают на жизнь разгрузкой картошки, а вот миллионодолларовые особняки генералов и маршалов, проигравших войны; вот всемирно известный ученый объявляет голодовку по причине нищеты личной и ведомственной, а вот какой-то телевизионный кривляка бахвалится, что специально ездит в Монте-Карло в Висбаден проиграть в казино тыщонку-другую “зелененьких”; таксист-работяга, в час ночи вернувшийся со смены, треплет за уши одиннадцатилетнего сынка, смотрящего по НТВ порнуху, а вот “говорильщик” с НТВ получает в Израиле всемирную премию за супероперативность своего канала…

В отличие от голосистых коммунистов, беспартийный гражданин “независимой России” никакими революциями более не грезит, партиям не доверяет, от посулов и прогнозов отмахивается — он ждет по-настоящему сердитого хозяина, который скоро, вот-вот, объявится, стукнет кулаком по столу-игралищу так, что не только карты, но и игроки-шалопаи взлетят и перемешаются в кучу, и скажет коротко и весомо: “Все! Хватит! Наигрались!”

Из множественности услышанных или подслушанных грез уставших от “демократии” и возмущающихся “бардаком” жителей России, в особенности — провинциальной России, с достаточной ясностью вырисовывается тот стратегический план, с каковым объявится на Руси новый хозяин.

Даже самый “экономически не подкованный” человек сегодня знает, что первейшая причина всех бед — падение производства и благодетельная для Запада и губительная для нас импортная агрессия. Потому первейший поступок, по которому новый хозяин узнается народом, — гулкий стук упавшего наижелезнейшего занавеса, чтоб не только оттуда, но и туда ни-ни всяким пакостникам, ворюгам, шаромыжникам, агентам влияния и агентам на ставках. Второе, и немедленное, — это изъятие из российской жизни самого главного агента Запада — доллара…

Русский человек убежден, и в том его не раз уверяли политики, что Россия, даже в ее нынешнем состоянии, способна прокормить себя, а невостребованность возможностей сельского хозяйства очевидна всякому, живущему за пределами московской кольцевой. Таким образом, временный полнейший изоляционизм видится первейшей мерой по спасению России. Сперва порядок, а потом диалоги. У России долги? Подождут. Куда денутся? Воевать не посмеют. Атомный бронепоезд хотя и на запасном и подзапущенном пути, но под парами!

У Запада нет иного инструмента давления на Россию, кроме того, который внутри нее, но с этим фактором мы разберемся…

Новый хозяин обязан сформулировать состояние страны как катастрофическое, приравнять его к военному положению со всеми вытекающими отсюда последствиями. Отмахиваясь от всяких капитализмостроительных концепций, русский человек так приблизительно понимает происходящее: в процессе “перестройки” все то, что именовалось общенародным, и пусть даже фактически было ничейным, все оно было пущено на “прихват”, и в итоге одна часть населения, очень меньшая, внаглую ограбила большую часть и свершила сие исключительно в личных, то есть корыстных, то есть преступных, целях, ибо хваленое первоначальное накопление никак не отразилось на положении государства в целом, зато наглядно выявилось в демонстративном процветании “активистов-прихватчиков”; потому жестокая разборка команды нового хозяина с хищниками, при дружной поддержке ограбленных и обманутых народных масс, будет вершением объективной справедливости.

Русский человек также уверен, и в том его тоже убедили постоянно реорганизующиеся спецслужбы, что на каждого “хищника”, будь то рядовой “новый русский”, “думчанин” или человек президентской команды, — на каждого из них имеется в соответствующем месте полнокровное досье, которое нынче никак не может быть пущено в ход — по причине теснейшей взаимоповязанности “хищников”. О том же свидетельствуют уже приевшиеся беспоследственные взаиморазоблачения и обличения, эксклюзивные интервью и пресс-конференции…