Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6367 ( № 15 2012) Страница 21

Конечно, в книге особый интерес представляют страницы, посвящённые встречам со "знатными" родственниками автора - художницей Варварой Степановой и её мужем - знаменитым фотографом Александром Родченко. Довелось ей увидеться и с женщиной фантастической судьбы - курьершей журнала "СССР на стройке" Милочкой, ставшей впоследствии литературным секретарём Алексея Толстого и его женой[?]

А главное - точное описание примет времени, конкретики, без которой не ощутить дух эпохи. Например, рассказывая об одном из актёров Костромского театра, Светлана Степанова попутно замечает: "Он был женат на красивой кассирше театра Лидочке. Половина их дома принадлежала её родителям, в своё время приехавшим из деревни. Надо понимать, что они там были зажиточными людьми, а когда началось раскулачивание, многие, бросив в деревне свои дома, кинулись в город. Они покупали домики у обывателей, устраивались работать, а во дворе заводили своё хозяйство: свиней, кур, коров. Так и у жены актёра была во дворе корова, которая и кормила их в голодные годы".

Или история о том, как женщине - секретарю парткома Ленинградского трамвайного парка сердобольные кондукторши принесли мебель, где-то, видимо, украденную, - бери, мол, бери, а то у тебя комната совсем пустая. В числе прочего принесли стул красного дерева с кожаным сиденьем. Он ей так по[?]нравился, что она возила его по всем городам, где ей довелось жить и работать. А потом, побывав на экскурсии в Ленинграде, в домике Петра I, женщина поняла, что "её" стул украден оттуда, - и вернула его в музей. Разумеется, безвозмездно. На мой взгляд, история поинтереснее, чем у Ильфа и Петрова.

Юрий БАРАНОВ

Красноярск против Архангельского

Красноярск против Архангельского

ТЕЛЕЛЯП

В недавнем выпуске программы "Тем временем" (канал "Культура") на тему "Русская культура - ядро российской?.." ведущим Александром Архангельским ставились вопросы: "Нужно ли законодательно и финансово защищать центровую роль русской национальной культуры? Нужны ли политические преференции для поддержания памяти о её "золотом веке"?.. Против бескультурья, "оскотинивания" нации и за однозначную поддержку традиционной русской культуры высказывался народный артист России Николай Бурляев. Его поддерживал председатель Конгресса еврейских религиозных общин и организаций России раввин Зиновий Коган, говоривший о том, что надо брать всё лучшее от традиций православия, ислама, иудаизма и буддизма. Скорее, на традиционных позициях стоял и ответственный редактор издательства "Большая российская энциклопедия" Сергей Кравец. За поддержку нового искусства ратовали искусствовед Михаил Каменский, критик Наталья Иванова и директор Государственного музея архитектуры им. Щусева Ирина Коробьина. Удивило то, что в дискуссии путались два разных понятия: КУЛЬТУРА и ИСКУССТВО, а главным предметом спора стал вопрос: кому давать деньги и кто это должен решать. Вспомнилось, что премии от государства не так давно были удостоены представители "актуального искусства", изобразившие огромный фаллос на питерском мосту. Удивительно, что Министерство культуры финансирует подчас нечто категорически антикультурное и даже антигосударственное.

В заключение ведущий справедливо заговорил о неготовности России к восприятию "авангардного" искусства, так как уже забыто традиционное. Например, в Красноярске, "где всё держится на Викторе Петровиче Астафьеве, с одной стороны, и Саврасове - с другой", не помнят своих великих земляков. И ещё дважды упомянул в связи с Красноярском фамилию великого русского художника, родившегося и умершего в Москве. Архангельский перепутал Саврасова с Суриковым - ничего страшного, в телезапарке всякое бывает. Но никто из присутствующих в студии уважаемых искусствоведов по ходу дела не поправил обмишурившегося ведущего. Более того, на крайне обидную (особенно для красноярцев) ошибку не обратили внимание редакторы и продюсеры программы! Она же выходила не в прямом эфире, и оговорку можно было бы легко исправить извинительным уточняющим титром. Одна из красноярских читательниц "ЛГ" специально звонила на канал, чтобы ошибку поправили хотя бы на сайте "Культуры", но нет, программа "Тем временем" выложена в первозданном виде и свидетельствует о том, что её создателям культуры-то как раз и не хватает.

Александр КОНДРАШОВ

Контрольный гвоздь

Контрольный гвоздь

ТЕЛЕСПОРЫ

Олег ПУХНАВЦЕВ

По телевизору показали новый фильм Павла Лунгина "Дирижёр"

Есть драматургия, в отношении которой хочется применить уголовное право. Например, привлечь по статье "Умышленное убийство". Когда мрачное своеволие автора лишает жизни беззащитного персонажа.

В фильме "Дирижёр" Павел Лунгин укокошил двоих: героиню Дарьи Мороз (погибла от рук террориста-смертника в Иерусалиме) и сына дирижёра (повесился на почве морального кризиса там же).

Это кино на "России" приурочили к самому радостному православному празднику - Пасхе. Показали встык с трансляцией пасхального богослужения. И здесь следует отметить традицию. Два года назад к Воскресению Христову канал предложил другой фильм Лунгина - "Царь". Видимо, "Россия" свою программную политику не склонна отягощать лишним анализом. Христианский праздник? Значит, поставим кино "за бога". Подтекст, контекст значения не имеют.

В основе замысла "Дирижёра" - "Страсти по Матфею" - оратория, написанная митрополитом Илларионом (Алфеевым). Именно архиерей Русской православной церкви предложил Павлу Лунгину экранизировать своё сочинение. Трудно сказать, зачем понадобился владыке этот проект. Вряд ли им двигало композиторское честолюбие, скорее, в кинематографе виделся мощный миссионерский инструмент. С его помощью широкая аудитория могла бы ознакомиться с новым веянием - сплавом католической музыкальной традиции и богослужебных православных текстов.

Не наше дело рассуждать, насколько экуменическое движение опасно русскому православию. Оставим музыковедам споры о профессиональной состоятельности произведения митрополита Иллариона, пусть они спорят, является ли композитор эпигоном Баха или демонстрирует смелость, обращаясь к традиции барокко.

Главное - музыка эта проста, интуитивно узнаваема современником и точно соответствует функции. Вести в Церковь.

А вот фильм Лунгина, в котором "Страсти по Матфею" звучат почти непрерывно, кажется, направляет зрителя в противоположную сторону.

Идея автора оратории состояла в том, чтобы использовать в качестве иллюстративного ряда съёмки полуразрушенных монастырей Сербии и Черногории - сохранившиеся там древние фрески. Однако в результате режиссёрских раздумий концепция изменилась, Лунгин "не захотел делать такой традиционный документальный фильм". И здесь Павла Семёновича можно понять. Создание убедительного киноряда, который помог бы зрителю сосредоточиться на евангельском тексте, - лишь род подвижничества, не имеющего перспектив широкого общественного резонанса.

Лунгин снял кино, в котором его присутствие нельзя не заметить.

Представьте, если бы в багетной мастерской вместо оформления картины её бы решили сделать побогаче, дорисовать что-нибудь эдакое.

В фильме появляется сюжет, главный узел которого - отношения отца и сына. Некий выдающийся дирижёр (артист Владас Багдонас) узнаёт, что в Иерусалиме покончил жизнь самоубийством его сын. Он летит в Священный город одновременно и на похороны, и на гастроли. Летит с хором и оркестром, чтобы исполнить там "Страсти по Матфею". На фоне трагедии дирижёра развивается конфликт второстепенных, но значимых персонажей. Хористы, муж-атеист (Карэн Бадалов) и верующая жена (Инга Оболдина), разыгрывают интригу с адюльтером, вследствие чего сакральной жертвой становится ни в чём не повинная, случайно вовлечённая в историю мать двоих детей (Дарья Мороз).

Вообще психологическая, бытовая, какая угодно немотивированность в действиях персонажей, умышленность сюжетных поворотов - это фирменный стиль режиссёра Лунгина. Правда, под густым слоем претенциозной метафизики и сомнительных социальных обобщений вопиющие нестыковки не так очевидны. В "Дирижёре" подобная практика доведена до абсурда, но зрителю неловко даже задуматься на этот счёт, быть мелочным в контексте взятой режиссёром патетической ноты.

Вот дирижёр оказывается в иерусалимской трущобе, встречается с друзьями сына, многонациональной компанией дауншифтеров-наркоманов, слушает истерические обвинения в свой адрес и вдруг[?] отказывается давать деньги на похороны. Душераздирающая сцена строится на странном и неуместном допущении, едва держится на хлипкой логике[?]