Газета День Литературы - Газета День Литературы # 68 (2002 4) Страница 21

Позвонил В.С., с диализа она вернулась, значит, пока все в порядке.

3 февраля, воскресенье, 27-й день отпуска. В девять, как рассвело, накормил собаку и пошел гулять. Надел валенки, но во дворе влажно, с неба сеет мелкий дождичек. Валенки — замечательная и универсальная обувь. Эти валенки у меня уже лет 15. С крыш сочится капель. Все завалено снегом. Возле одной из дач сползший с крыши пласт влажного снега образовал дивный нависающий завиток. Подумал, как жалко, что уже очень давно я расстался с фотоаппаратом. Вот бы сфотографировать такое чудо. Но, когда по тропинке возвращался назад, весь завиток уже упал, все разбилось. Это о прочности жизни и о необходимости фиксировать ее переменчивость. Но, с другой стороны, кто знает, записывать сразу ли или ждать, когда впечатления в тебе осядут и утрамбуются.

Во влажном воздухе отчетливо слышится церковный колокол. Это из Доброго. Ясно представил себе эту старинную церковь, где был осенью, стекающийся к ней народ, и возникло в душе ощущение счастья.

Для "Труда".

"Независимо от того, когда и в каком виде Госдума примет закон об альтернативной военной службе, последняя передача канала НТВ "Свобода слова" показала, что народное, общественное восприятие этого закона сильно отличается от его либерально-демократической трактовки. Во-первых, в дискуссии выяснилось, что принципиальных противников у закона нет, включая Минобороны, которое по традиции наше либеральное общественное мнение хотело бы смешать с землей. Если тебе убеждения не позволяют, не служи, иди в альтернативку! Во-вторых, таких убежденных и истовых противников брать в руки оружие по стране немного: всего от 500 до 2000 человек. Больше, оказывается, тех, кто хотел бы поменять риск и мужскую тяжесть исполнения воинского долга, на, конечно, нелегкий и в принципе нужный труд в больнице, в сфере социальной помощи. Переведя эти рассуждения в более доступные дефиниции, я бы сказал так: умные и интеллигентные молодые горожане и их родители хотели бы, лучше бы, чтобы служили ребята из деревень и с рабочих и неимущих окраин. Что касается бреда о том, что армия на заре зрелости мешает человеку реализовать свои возможности, то на это отвечу: тоже служили-с и не сломались, и даже наоборот — до сих пор благодарен воинской службе за многое, что она дала. А что до дедовщины и всего остального, — если взялись управлять и диктовать обществу, как жить и думать, приведите армию в порядок а после смело говорите о том, как у нас, либералов, слова не расходятся с делом. В конце передачи одна из участниц, мать, сыну которой еще только предстоит служить, очень точно сказала: "Мне не хотелось, чтобы мой сын занимался ночными горшками или работал в морге, а служил в нормальной армии, но только чтобы армия была в порядке". Ну а если все же предубежденность против армии, сиречь трусость, — в свободной стране я вправе называть вещи своими именами и так, как я о них думаю, — ну а если эта предубежденность все же непреодолима, ну что здесь поделаешь, но в этом случае строй воинские объекты, работай на воинском складе, не бери в руки оружие, но, как и все остальные твои сверстники, — служи! Это опять одно из мнений передачи. И вот тут я схожусь не только с рядом выступавших, но даже с губернатором Аяцковым — в альтернативке надо служить на порядок дольше. Аяцков предлагает четыре года. Это, конечно, круто, но это тот случай, когда здравый смысл и справедливость протестуют против записного оголтелого либерализма".

Вечером перебирал газеты — и вдруг снимок: "Новый редактор журнала "Октябрь" Ирина Барметова вручает премию…" Значит, в "Октябре" выбрали И.Барметову. Ну что, ничего неожиданного в этом нет, Ирина всю свою жизнь здесь проработала, была замом покойного Анатолия Андреевича. Но какое снижение уровня: в "Октябре" вместо Ананьева — Барметова, в "Новом мире" после С.П. Залыгина — А.Василевский, в "Дружбе народов" вместо С.Баруздина — А.Эбаноидзе.

Вечером по ТВ в программе "Суд идет" разбирали дело о "матерных словах" и оскорблении общественной нравственности в фильме В.Зельдовича "Москва". Присяжные, — когда их только показали, я уже предугадал их вердикт, — естественно, вынесли оправдательный приговор. Такая прекрасная рекламная акция! Она так хорошо спланирована, так отлично срежиссирована, так подобраны свидетели и присяжные, что создается ликующее ощущение, что и организовал ее Зельдович. Но рекламная акция должна быть подкреплена значительным произведением. Но я уже фильм "Москва" и не помню, в сознании только мертвящее ощущение рационального холода.

В среду В.С. ложится в больницу — ей будут закрывать старую фистулу. Чувствует она себя плохо.

4 февраля, понедельник, 28-й день отпуска. Занимался на работе проблемами наших иностранных студентов — Миши Сукерника из Нью-Йорка и Сережи(?) Ильина из Тель-Авива. С налета заочка, несмотря на мое сопротивление, их исключила. Я звонил Мише: почему ты не ответил на присланные тебе тесты? Он отвечает, у меня "закончились" учебники. И я недосмотрел, и Миша Стояновский, оба проявили холодность и формальность. Схватился только С.П., он объяснил мне, как важно институту иметь студентов в Америке и Израиле. Кстати, о последнем: разводил вчера Зюганова и засланного к нам по разнарядке посольства израильского профессора. Обоих мы по ошибке спланировали на 18-е число. Потом занимался деньгами — грозил нашей хозчасти не брать наличных денег, а планово закупать стройматериалы и хозтовары по перечислению. Необходимо повышать зарплату преподавателям, а единственный источник — это наши заработанные образовательными услугами деньги. Мы снимаем их на хозрасходы, а надо брать из специально предназначенных на это денег по аренде.

Утром звонил С.А. Кондратову. Сказал, чтобы я приезжал за деньгами на Гатчину завтра. Это исключительно русский характер — дает деньги на благотворительные цели и не заставляет никого вокруг него унижаться и его экстатически благодарить. Вечером поехал в ЦДЛ на вечер, посвященный выходу в свет книги Капитолины Кокшеневой "Революция низких смыслов". Я объявлен на этом вечере выступающим, но книгу я взял со стола лишь за полчаса до открытия вечера и не прочел. Об этом, собственно, я сразу же и заявил, сказал также, что имя в моем сознании это культовое, знаковое, пришел, так сказать, на Кокшеневу, послушать. Впрочем, совершенно свободно мог бы и выступить, просмотрев только оглавление. Это я моделирую по другим выступающим, бреющим в свободном полете над книгой. Не позволила литературная добросовестность.

В. Гусев. Говорил о возникшем снова в последнее время литературном процессе. Настоящая критика не может быть без ощущения целого. Критики не было 10 лет, потому что было неизвестно, что же дальше, исчезли привычные критерии. Кто-то мог издать 10 томов, потому что его друг был при деньгах, а кто-то не мог напечатать томика стихов.

Александр Репников. Это совершенно новое имя. Говорил о модности консерватизма. Знает, чувствует.

Владимир Бондаренко. Об иерархии литературной ценности авторов. Без этого литературной критики не существует. Субъективный круг Белинского, субъективный круг Дружинина. Но из этого корректируется некая объективная реальность. В русской литературе революция происходит с консервативным вызовом. Это очень дельная мысль. Володя назвал также плеяду новых молодых критиков: Кокшенева, Казначеев, Переяслов. После вечера мы выходили вместе с Володей. Сговорил меня отдать несколько страниц моих дневников, посвященных Проханову, в газету. Наверное, я зря признался, что прочитал "Гексоген". Когда мы выходили, вместе с нами выходил и Олег Павлов, в свитере. Он мужик честолюбивый, хотя и очень талантливый, хочет славы, ищет, скачет из лагеря в лагерь, с ненавистью посмотрел на мое пальто и шарф. Глядя на него, у меня сердце облилось кровью, ну как ему помочь? Для института был бы неплохой мастер, но так любит себя, так не любит окружающих.

Будалина. Зеркальная литературная ситуация предшествовала 1917 году. Унылость и ощущение утраты России. Консерватизм — это то, что связано с культурой, модернизм — с цивилизацией. Шпенглер: "Цивилизация — мумия культуры".

Виктор Николаев. Рассказывает о том, что для создания книги он объехал много тюрем и переговорил со многими людьми, приговоренными к смертной казни или пожизненному заключению. Стоит ли таким образом писать книги? Чехов так писал о Сахалине, но я серьезно этой книги и не прочитал. Прочел функционально, когда ездил в командировку на Сахалин.

Олег Павлов. О дружбе с Кокшеневой и о его к ней привязанности. Я печатался в журналах, которые называли себя либеральными. Разделились по группкам на основе материальной выгоды. (О выгодах и о "материальном" говорил несколько раз, болит.) "Русская литература может быть только национальная". "В русской литературе, если писатель — настоящий писатель, он должен быть писателем русского масштаба. Критик — это подобие писателя. Понять писателя может только критик". О цензуре. Она есть. "В одном месте ты не можешь писать об одном, в другом другое".