Газета Завтра Газета - Газета Завтра 519 (44 2003) Страница 21

Слава Богу, покойный отец, проползавший полвойны взводным на брюхе, с детства учил меня науке выживания: мотать портянки и окапываться я уже умел в семь лет. Отец объяснил в свое время главное: не дергайся, сынок, выскочишь из окопа, — ты и труп. Вот и я, теряя все, падая и вставая, дрожа от ударов, сохранил, как мне тогда казалось, главное: свой маленький бизнес, начатый после октября 93-го без копейки денег. Я выжил, хотя прошел через все, что положено пройти мелкому предпринимателю: и наезды, и банкротство, и неверие друзей, и уход жены, посчитавшей меня неудачником-идеалистом. Даже название предприятия сохранил. Теперь я медленно поднимался, зализывая раны; меня даже стали вдруг уважать, хотя сам я, наверное, стал гораздо злее и критичнее к людям. Появились деньги, выкупленная, наконец, собственность дала уверенность.

Днем было хорошо. Непрерывные заказы, работа, неплохо оплачиваемая суета. Плохо было вечерами. Вставала перед глазами бесцельно прожитая жизнь, в борьбе непонятно за что и зачем. Нет семьи, нет детей, родственников повыбило — часть в Химках, часть в Ваганьково. Один. Только кошки, которых любил с детства.

А мне уже сорок один. Скоро и тапки белые обувать вроде как, особенно с учетом подсевшего здоровья. Вот и заливал эту тоску молдавским мягким коньячком. Да и штат себе в предприятие подбирал с этим прицелом, чтобы не одинаре, не в одну глотку. Так появился Леша Тверской, при Совдепии бармен из крупного тверского ресторана, а затем вертухай с Торжокской зоны; также нарисовался и Павел Эмильевич, сирота, бывший губернатор острова Борнео.

В тот вечер Паша Эмильич был в ударе, поэтому быстро сник и мы с Лешей остались живые вдвоем. Вдоволь насмеявшись над несомым Пашей бредом, решили, что праздника мало. Опять же женский вопрос покоя не давал.

ТЫ Податься было куда, Ленинградка в десяти минутах езды. Накинув теплые камуфляжные куртки, подаренные друзьями из местного омоновского полка, и взгромоздившись в русский джип, то бишь УАЗ системы "бобик", мы подались в город невест Химки. Сам процесс поездки за девчонками в таком виде уже вызывал у нас предвкушение веселья; как правило, девки при виде бобика и сидящих в нем граждан в сером камуфляже весело бегали, порой забираясь на близстоящие елки. Субботник с геморроем никому не светил.

Так было и на этот раз. При нашем появлении всех как ветром сдуло. А нам хотелось песен. Леша выпал из машины и начал бурно объяснять зазевавшейся мамке, что мы свои и только одеты вроде как по-вражьему. Для смеху. Мамка усомнилась, и из кустов выперлись конкретные рожи, для утрясения вопроса. В конце концов жажда денег взяла свое, и перед нами явился доморощенный химкинский подиум из 15-20 промерзших девчонок.

Ты стояла с краю, зябко кутаясь в воротник поношенной дубленки и ревела. Это было видно в свете галогеновых фар. То ли я запал на эти слезы, то ли ты была, как натянутая гитарная струна, что мне всегда нравилось, сейчас это уже не вспомнить. Помню лишь, что я перебил желающего песен Лешу и подозвал мамку к себе, вытащив обычные в таких случаях сто долларов. Мамка обрадовалась конкретизации вопроса и пошла к тебе. Но тут вмешался некто из охраны, заорав, что это наверняка едут менты на охоту, а девочка всего три дня здесь, да и после геморроя.

В общем ты нам обломилась, как мы не упрашивали. Делать было нечего. Леша стал опять требовать песен, и тогда мамка явила миру некую Людку, в красных революционных штанах, родом из замерзающего города Ленина, шестнадцати лет от роду. Людка сразу заявила, что песен есть у нее, тем более промерзла уже.

Взяли. Поехали. Дома ждал накрытый Лехой стол, сытный и горячий. Людка лопала, не забывая напоминать нам о необходимости презервативов и соблюдении очередности. Леша, оправдывая перевод своего имени с французского (кот), ворковал с ней, все поглядывая в дверь соседней комнаты, где уже была расстелена двуспальная постель. А я все думал о тебе, почему-то тянуло, может быть, из-за твоих слез, растапливающих падающий снег. А может, из-за твоих рук, нервно теребивших воротник?

Ужин подошел к концу, Людка смела, наверное, все. Встала, деловито поинтересовалась, где здесь ванная и с кем она будет сейчас спать. Я не оправдал ее надежд. Я встал и стал собираться, пожелав Лехе и ей плодиться и размножаться. Если бы я тогда знал, что это почти сбудется?!.

Ночь дома прошла беспокойно, ты не шла из головы, и если бы не урчащая рядом кошка, вряд ли бы я уснул. С утра, не заезжая на работу, я отправился навестить голубков. Людка валялась в постели, голая, сладко потягиваясь и ничуть не стыдясь. Леха тоже ходил гоголем, с чувством хорошо исполненного долга и как настоящий джентльмен варил даме кофе (это утреннее кофе потом оставит Людку с нами на долгие полгода!).

Я присел к ней на кровать и спросил: ну, что, не на охоту тебя увезли? Она сладко улыбалась, и тогда я стал ее просить уговорить тебя поехать с нами, сегодня, этим же вечером. Людка обещала, но при условии, что и ее мы непременно заберем.

Так оно и вышло. Вечером мы, прямо к открытию точки, явились за тобой. Ты уже не беспокоилась (видно, Людка провела политбеседу) и смело забралась в машину.

Правда, не везло с тобой опять. Местные дэпээсники, видно, тоже тебя присмотрели, и нас тормознули сразу же, не проехали мы и 200 метров от точки. Дальше последовал долгий базар за жизнь и за то, что у тебя, приезжей из Воронежа, нет регистрации. Потому, дескать, надо тебя забрать до выяснения. Мои вопросы, чего это вдруг ДПС регистрацией интересуется, взбесили рыжего старшину, он начал откровенно, хамски наезжать, обещая научить меня жизни. В это время я здорово пожалел, что в кармане нет диктофона, а то бы я его научил жизни, лишив уже назавтра работы, с помощью друзей из СБ, желающих палок в план. А так... пришлось молчать перед этим быдлом. Но отдавать тебя я не хотел и вскоре нарисовалась цена вопроса— 500 рублей. Баскаки уехали. Так и добрались мы до дома.

А МОЖНО, Я БУДУ ЗДЕСЬ ЖИТЬ? Программа была та же: ужин, водка, вино. А ты молчала. Молчала и не пила. Так, немного, ела. Даже Людка не могла тебя растормошить. Видимо, ты снова ждала с неприязнью эту ночь, когда, как обычно за эту первую московскую неделю, будут снова терзать твое красивое тело, заставляя отрабатывать полученные через мамку деньги. Было видно, что это тебя тяготит, что это еще не стало для тебя привычным делом. Твоя молчанка становилась тягостной, я не знал, как расшевелить тебя. Тогда я решил просто напиться, а затем уехать, оставив тебя спать одну, о чем и объявил. Людка с Лехой переглянулись, ухмыляясь, но пообещали, что спать тебе дадут. В соседней комнате.

А ты все молчала. И была, как оказалось, действительно хороша, даже прекрасна. А водка уже была выпита. И я стал собираться, пожелав тебе спокойной ночи и сказав, что завтра, протрезвев, отвезу, куда скажешь. И тут тебя прорвало. Ты вскочила и задала один-единственный, но до обалдения неповторимый вопрос: а можно я буду здесь жить?! А можно я буду здесь жить? Это была песня; лишь потом, через несколько недель, я заметил, что ты обладаешь уникальной особенностью отмалчиваться, переваривать все в себе, и вдруг потом, неожиданно, выдавать такие перлы, причем всегда такие, какие мне хочется, до боли хочется, услышать.

Ответ, естественно, не заставил себя ждать. Тут, наконец-то, и выяснилось, как тебя зовут. Ты оказалась Виолеттой, Витой, Жизнью. И лет тебе от роду восемнадцать.

В ту ночь ничего не было, я все-таки здорово набрался и лег спать на другую кровать, чтобы не дышать на тебя перегаром и не пугать катастрофической икотой.

Ты осталась. На следующий день мы съездили на квартиру, где ты жила с девчонками, и ты сумела хитростью утащить свой небольшой баульчик с вещами. Сутенеры с мамкой откровенно зевнули, погони не было. Уже с баульчиком, в машине, ты окончательно повеселела и поведала мне свою нехитрую историю, которая, как потом выяснилось, оказалась правдой.

История оказалась стара как мир. Ты росла без отца, у матери, кроме тебя, было еще двое. А тебе восемнадцать и в телевизоре все так красиво! Мать тебя тянуть не могла, на учебу после школы денег не было, да и на одежки тоже. Куда податься? Спасло красивое тело и длинные ножки — ты попала в местные манекенщицы. Но и этот хлеб оказался горек, за выход в твоем провинциальном городе платили не более 100 рублей, да и выходов было — кот наплакал. Правда, были бесплатные ночные кабаки, где страждущие оплачивали твой ужин и даже взяли однажды в Сочи, но не более того.

Вот так ты поддалась на уговоры подружек податься в Москву. Но не за песнями. Тебе обещали, что устроят работать в модельное агентство. А выставили на панель, почуяв хорошую прибыль от твоей красоты. Ты была там всего неделю и успела повидать все, что с этим неизбежно связано. Тебе было отчего реветь в тот вечер и чего бояться.