Газета Завтра Газета - Газета Завтра 874 (33 2010) Страница 21

     В синеву тускнеет весна: под жадными деревьями

     Блуждает Темное в вечер и закат,

     Подслушивая жалобу дрозда.

     Неслышно проступает ночь, дикий зверь в крови

     Медленно спускается к холму.

     ("Песня смерти на семь голосов")

     "Серафический тон" сакральной медлительности царит в этой поэзии. Здесь некуда торопиться, движение, время и пространство входят в неведомые сочетания, каждый порыв, сколь угодно жестокий и кровавый, достигая стихотворной строки, исчезает, оставляя пену лихорадочного колорита. Словно призрачный и тягучий туман затянул этот пейзаж, и там расслаивается привычно организующий взгляд. Трудно сказать, "дикий зверь в крови" — метафора наступающей ночи или иной объект пейзажа. Относится ли "темное" к зверю и ночи или нет? Субстантивированные цвета, разумеется, не редкость в постбодлеровской поэзии (Маяковский, Лорка, Бенн), но только у Тракля они ничего, кроме самих себя, не представляют, внушая предчувствие чего-то странного, настороженного, флюидального в расплывчатом ландшафте души.

     Темная тишина детства. В зеленеющих ясенях

     Колышется кротость синеватых взглядов:

     Золотой покой.

     Темному ворожит запах фиалок; колосья качаются,

     Вечер и золотые тени тягостной грусти.

     Плотник обтесывает балки, в сумерках

     Шумит мельница; в листве орешника

     Выгибается пурпурный рот,

     Напряженно красное склоняется над молчаливой водой.

      ("Год")

     Дезинтеграция рождает буйство колорита, освобожденные от материальности цвета начинают функционировать в своеволии, обнажая многоликость своих оттенков и прихотей. Человеческое, разбросанное иногда в таком пейзаже, не особенно выступает из границ вегетативно-анимальных: губы, рот, волосы, руки краснеют, желтеют, лиловеют, словно плоды или древесный мох, или звериная шкура. Иногда, почти совпадая с пейзажем, проскальзывают рыбаки, ремесленники, пастухи — естественность их занятий не акцентирует ни малейшего антропоцентризма. Анализирующий homo rationalis не может ворваться в этот онирический пейзаж — препятствует инстинкт самосохранения, интенсифицированный до невероятия рациональным мышлением. Потустороннее и его преддверие — онирические пространства — отпугивают теоретическую мысль: это не охотничьи угодья, но стихия хаотического распада. Пожалуй, ни в одной области рациональное мышление не проявляло столь ярко своей одноплановости, как в трактовке сновидений или постмортального ничто. Очень показательно предположение, в силу которого сон есть бессвязная вереница полученных за день впечатлений, бессвязная, поскольку "разум отдыхает". Нет мысли — нет существования, понятно.

     И здесь несколько проясняется поэтическая перспектива Тракля. Его нельзя упрекнуть в традиционном для начала века недоверии или страхе перед рациональным мышлением, Тракль его просто ненавидит. В письме Эльзе Ласкер-Шюлер (8 июля 1912 года) он пишет, что рациональный разум уничтожил западную цивилизацию и стремится уничтожить все остальные. В отличие от современных ему художников и поэтов Тракль не верил в оздоровляющее влияние экзотических искусств и мировоззрений на западную культуру, считая, что "западный рационализм разжует и выплюнет гвинейских идолов точно так же, как готические соборы". Аналогичное мнение о западном рационализме высказывает Людвиг Клагес: "Рациональное мышление познало все, что можно познать, исчерпав энергию своей априорной гипотезы (составленность целого из частей). Теория относительности в ее онтологической экстраполяции это уже шаг в иррациональное. Поэтому рацио принялось поглощать области, изначально ему чуждые — этику, искусство, религию"

     Если отказаться от рационального понимания "целого", от системы ценностей и центров, негативные категории перестанут быть таковыми. Катастрофизм распада легитимен в том случае, если нечто полагается цельным и важным сравнительно с другим, то есть сконцентрировано интеллектом в особое единство. Но для Тракля распад, разложение, дезинтеграция компенсируют схематическое сжатие, коему рациональный разум подвергает мир, потому что эти процессы, жизненные и стихийные, представляют своего рода центробежное противодействие. Тракль не призывает к созданию новой системы ценностей, ибо такого рода "создание", обусловленное логическими законами, результируется либо в идею фикс, либо в конструкцию пожирающую. Отсюда частое упоминание холодного металла и камня. То, что обычно разумеют под словом смерть, у Тракля ассоциируется с финалом разложения и началом интенсивной метаморфозы. Смерть для него — тотальное уничтожение, безвыходность, неподвижность, гибельная фиксация, она предстает в образах города, каменных комнат, проступающего на лбу холодного металла, окаменевших лиц, окаменения вообще. Так называемая реальность, стянутая хищной паутиной рацио, материализуется, леденеет, каменеет — она, собственно говоря, и есть приближение... гибели всякого движения. Декомпозиция, коррозия, ферментация, распад действительности в онирическом пространстве — это пробуждение центробежной силы внутреннего огня:

      Мучения и боль каменной жизни

      Растворяются в пурпурных снах,

      Распадаясь, тело освобождается

      От терновой занозы...

      ("Фён")

     Тернии, терновник часто встречаются в строках Тракля: "По возвращении пастухи находят... Нежное тело... Гниющее в терновнике" ("De Profundis"). Имеется в виду и конкретное описание и метафора жестокой, беспощадной фиксации. В тяготении к неподвижности минерала, в ужасающем ничто содрогается человеческая плоть:

     Пустая лодка тянется вечером по черному каналу.

     В сумраке старого госпиталя распадаются человеческие руины.

     Мертвые сироты лежат у садовой стены.

     Из серой комнаты выходит ангел, его крылья измазаны нечистотами.

     Черви ползут по его изжелтевшим векам.

     Площадь перед церковью зловещая и молчаливая, как в дни детства.

     На серебряных подошвах скользит ранняя жизнь.

     И тени осужденных спускаются к плачущей воде.

     В своей могиле белый маг играет со своими змеями.

     Над кальварием раскрываются золотые глаза бога.

      ("Псалом")

     Где всё это происходит и происходит ли вообще что-нибудь? Это онирическая страна в меридианах недвижного солнца смерти, безраздельность неведомых внереальных протяженностей. Ни одна параллель не пересекает "ангела", "мага", "тени осужденных" и не уточняет их ситуацию в мире доступных понятий. Эти слова только подчеркивают сложность метафизических данностей, сложность, о которую разбивается изощренность наших читательских пониманий. Стихотворение невеселое, даже зловещее, однако полифония диссоциированного пространства убивает двоичность мажоро-минора.

Марина Струкова ЦОЙ СЕГОДНЯ

За двадцать лет, прошедших со дня гибели Виктора Цоя, его имя успело стать магическим символом для поклонников и брэндом для бизнесменов от культуры и политики. На всенародной любви к певцу пытались строить свою карьеру партии, делая его песни гимном и выходя на демонстрации с портретами "звезды", наживались продавцы атрибутики с символикой группы, и привлекали внимание к своим проектам организаторы музыкальных фестивалей. Одни критики обвинили его в примитивизме, другие констатировали гениальность. Ему ставили и убирали памятник. Его Стену на Арбате закрашивали чёрной краской. Журналисты выспросили всё до мелочей у близких Виктора. Провели исследования песен в поисках пророчеств. Сняли фильмы и написали книги. Сочинили скорбные стихи и анекдоты. Появились антифанаты, ненавидящие Цоя только потому, что у него — корейская фамилия. А песни его продолжают звучать и находить новых слушателей.

     В России и странах СНГ прошёл Год Цоя. Начавшийся 15 августа 2009 года, он завершается в день 20-летней годовщины со дня гибели музыканта. В рамках акции — сбор подписей зрителей кинотеатров за внесение имени Виктора Цоя во "Всемирный Зал Славы Рок-н-ролла" в Кливленде (США). За это время прошёл ряд концертов, организованы выставки уникальных фотографий. Отреставрирован памятник на Богословском кладбище. Портал FACT.EE, поддерживая акцию "Год Цоя", создал первую стену Виктора Цоя в цифровом формате, где каждый желающий может оставить свою надпись. Был представлен созданный ещё в 1992 году фильм режиссера Алексея Учителя "Последний Герой", ранее не шедший в прокате.