А. Соколов - Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ Страница 22

В Москве связь с Пеньковским осуществлялась на моментальных личных встречах в разных местах города, на приемах, где бывали американские и английские дипломаты, включая даже Спасо-хауз — резиденцию посла США в Москве. Во время выездов за границу, а их было три в Лондон и один в Париж, у Пеньковского брали информацию, отрабатывали условия безличной связи, знакомили с московскими связниками, обучали работе с шифрами и оперативной техникой. Также всячески развлекали, вплоть до предоставления платных интимных услуг. В Москве у него был один тайник на случай экстренной связи: пространство за чугунной батареей отопления в подъезде дома № 5 на Пушкинской улице. После закладки туда спичечного коробка с письменным тайнописным сообщением он должен был выставить сигнал — черный крест на фонарном столбе № 35 у остановки троллейбуса на Кутузовском проспекте. Появление сигнала ежедневно проверялось сотрудником резидентуры и привлеченным специально для этого врачом посольства.

Согласно инструкции, выданной Пеньковскому, находящейся ныне в архивах ЦРУ и рассекреченной в соответствии с Законом о свободе информации, этот тайник должен использоваться в случаях: во-первых, получения им информации от ответственных советских официальных лиц, что СССР предпримет нападение на Запад (требовалось указать план, дату и время нападения, подробности получения информации); во-вторых, получения информации о том, что СССР нападет на Запад, если Западом не будут выполнены определенные конкретные условия или если Запад предпримет некоторые действия или будет проводить определенную политику; и в третьих, — для сообщения о переводе из Москвы, но только при невозможности сообщить об этом через связника. Для каждого сообщения был предусмотрен свой сигнал. Для первых двух он назывался «сигнал срочного раннего оповещения».

В 1962 году Пеньковский выдал подробную информацию о стратегических планах СССР, военном потенциале ракетных войск и конкретных системах ракетных пусковых установок. Всего за полтора года он передал более 5000 кадров фотопленки с различными данными. Доступ в ЦРУ к материалам Пеньковского имело очень ограниченное число лиц, обработкой занимались двадцать американских и десять английских специалистов-аналитиков. Существует мнение, что его информация использовалась президентом Кеннеди и способствовала разрешению первого ядерного противостояния США с Советским Союзом — Карибского кризиса. Но вполне обоснованно можно высказать противоположную точку зрения. Не будем разбирать ошибки резидентуры ЦРУ и умелую работу 7 Управления КГБ, сумевшего зафиксировать его контакт со связником в Москве, но отметим, что Пеньковский был арестован 22 октября 1962 года, в день начала кризиса, осужден за измену Родине и расстрелян 16 мая 1963 года.

В деле с Пеньковским возникает вопрос: понимала ли разведка США, что, поручая своему маниакально тщеславному и обиженному властью агенту послать сигнал «раннего оповещения»  о подготовке превентивного ядерного удара, она тем самым встала на весьма опасный путь? В наше время такое задание воспринимается как сущая паранойя. Неуравновешенный и амбициозный Пеньковский был готов лично уничтожить миллионы своих соотечественников. Арест Пеньковского именно в день начала Карибского кризиса предотвратил возможные непредсказуемые варианты его развития. С большой долей вероятности можно предположить, что в дни кризиса он передал бы американцам сообщение, в котором обосновал нанесение ядерного удара по Кубе. «Трудно себе представить, как развивались события, если бы президент Кеннеди узнал о чрезвычайно тревожном сигнале Пеньковского. Американские вооруженные силы и так уже были приведены в глобальном масштабе в состояние боевой готовности»,  — отмечает бывший в то время послом СССР в США Анатолий Добрынин в своей книге воспоминаний «Сугубо доверительно».

Следует уточнить одну важную деталь, ошибочно толкуемую и в книге Добрынина, и в некоторых западных источниках: Пеньковский якобы перед арестом все-таки подал сигнал «о неминуемой угрозе»  и сотрудники ЦРУ, работавшие с ним и знавшие о преувеличенном самомнении своего агента, доложили о нем директору ЦРУ Маккоуну, но умолчали о сигнале насчет войны, чем взяли на себя большую ответственность.

К счастью, ничего подобного не было в действительности. Пеньковский передал свой сигнал 2 ноября 1962 года после разрешения Хрущевым и Кеннеди основных кризисных проблем, будучи арестованным, и сделал это под контролем КГБ. Маккоун 3 ноября доложил об аресте и «сигнале раннего предупреждения»  президенту Кеннеди, но это никак не могло повлиять на развитие кризиса — он был преодолен. ЦРУ до того дня ни из каких других источников не знало об аресте Пеньковского и поэтому послало сотрудника резидентуры Джэкоба изымать тайник на Пушкинской улице, около которого он в этот день и был задержан.

Поэтому если бы автор интересного двухтомника о Пеньковском «Шпион, который спас мир»  Джеральд Шехтер был бы советским писателем, а его соавтор Дерябин не был бы предателем, то они, скорее всего, назвали бы книгу иначе: «КГБ — спаситель мира».

А как оценивали Пеньковского двое искателей «крота»? Амбициозный «теоретик» советского шпионажа Голицын говорил: «Имеются серьезные неопровержимые доказательства того, что полковник Пеньковский был внедрен в западную разведку усилиями КГБ». Энглтон также остался верен себе и после провала Пеньковского согласился с Голицыным. Теперь он считал для себя важным определить, с какого времени Пеньковский стал работать под контролем КГБ. По его мнению, дезинформация от него поступала уже с 1961 года.

Заканчивая о Пеньковском, не могу не сказать несколько строк о его семье, которая, как выяснилось в процессе следствия, ничего не знала о его преступных делах. После происшедшей трагедии, КГБ в действительности позаботился о том, чтобы оградить семью от негативного воздействия общественного мнения. Им помогли сменить фамилию, место жительства и прочее. Много лет спустя меня познакомили со старшей дочерью Пеньковского, которая в начале 70-х годов работала в аналитическом подразделении КГБ, созданием которого занимался опытный чекист Сергей Михайлович Федосеев. Федосеев много сделал, чтобы по человечески помочь дочери Пеньковского пережить происшедшее с ее отцом. Добивался разрешения на ее выезд за границу на отдых, что в те годы для любого советского человека было проблемой. Из всех членов семьи в предательство Пеньковского не могла поверить только его мать, добрая русская женщина, посещавшая его в тюрьме в простой повязанной вокруг лица косынке.

В Москве Гарблер поддерживал связь с рядом агентов ЦРУ из числа дипломатов третьих стран. Но однажды он получил от Энглтона сообщение с пометкой «только лично», в котором давались условия связи с одним из агентов управления контрразведки и код для расшифровки письменных материалов. Резиденту предписывалось обработать тайник — изъять полый булыжник в условленном месте в парке культуры и отдыха им. Горького. В резидентуре он вскрыл контейнер и обнаружил длинное зашифрованное сообщение, которое ему следовало раскодировать. Гарблер посчитал, что для его передачи в Лэнгли потребуется несколько шифротелеграмм и это может вызвать подозрение у советской контрразведки (в те годы шифровки передавались через каналы обычного телеграфа). Энглтон согласился с этим мнением, и материал был направлен дипломатической почтой. Гарблер так и не узнал имя агента Энглтона в Москве, одного из тех, о ком он говорил ему в Вашингтоне. Следуя указанию «только лично», он не докладывал об этой операции даже своему непосредственному начальнику советского отдела Мури.

Быстрый провал Пеньковского не сказался на положении Гарблера в ЦРУ. Резидентура работала с ним в полном соответствии с указаниями штаб-квартиры.

Срок пребывания Гарблера в Москве заканчивался, и он надеялся получить достойную должность в Лэнгли. В июле 1964 года приступает к новой работе в советском отделе, где ему обещают место заместителя начальника. После возникших конфликтов с офицером контрразведки отдела Питом Бэгли он перешел на хорошую должность в западноевропейский отдел, а затем после реорганизации руководит всеми разведывательными операциями во вновь созданном европейском отделе. Но вскоре последовали никем не объясняемые переводы с одного места на другое и притом на менее престижные. На слова о том, что он с его опытом может быть использован на работе против СССР, ответ был один — если не согласны, то всегда можете уйти в отставку. В конце концов через два года он возглавил второстепенную резидентуру на острове Тринидад в Карибском бассейне, где, по его же словам, кроме ежегодного праздничного карнавала никаких событий не бывает.

Через пару лет, когда остров посетил его старый друг, Гарблер узнал правду. Друг рассказал, что все происходившее с ним после успешной работы в московской резидентуре объясняется подозрением в шпионаже в пользу Советского Союза. Его считали советским «кротом» в ЦРУ и поэтому все унизительные назначения преследовали одну цель — ограничить его разведывательные возможности и заставить уйти из ЦРУ. Позднее из своего личного дела, которое выдали ему из архива на основании Закона о свободе информации, он понял, что все беды принесла его работа с Игорем Орловым, которым он руководил почти двадцать лет назад в Западном Берлине. Голицын в Орлове увидел таинственного «крота» Сашу. Орлов не состоял в кадрах ЦРУ, работал по контракту как вольнонаемный. Но Голицын убедил контрразведчиков и Энглтона, что он мог быть групповодом и вербовщиком советских «кротов» и поэтому ему было лучше держаться в тени. Свыше десяти сотрудников разведки, работавшие в разное время с Орловым, попали под подозрение, находились в длительной проверке. Некоторые были уволены, даже не зная истинных причин.