Эндрю Ротштейн - Когда Англия вторглась в Советскую Россию Страница 22

Французская военная миссия, отправила в Архангельск небольшой отряд сербских и итальянских солдат, чтобы использовать их в предполагаемом антибольшевистском „восстании“. Высказывания, которые позволили себе сербские офицеры, были настолько неосторожными, а их поведение на людях настолько нескромным, что большевики не могли не почувствовать недоброе. Поздно ночью 1 июля я получил достоверную информацию из дружественных нам русских источников, что советские власти намереваются следующим утром разоружить сербских и итальянских солдат. Чтобы „Александер“ не успел прийти им на помощь, Предполагалось во время операции но разоружению создать между английским ледоколом и берегом „заслон“. В качестве такого „заслона“ советские власти хотели использовать русский ледокол „Святогор“ и несколько вооруженных траулеров. Я сумел передать информацию капитану „Александера“, поскольку было нежелательно, чтобы его команда высадилась на берег. На следующее утро меня пригласили явиться в Исполнительный комитет. Я нашел там своего французского коллегу. Нам в весьма вежливой форме было сообщено то, что я уже слышал накануне. Французский консул повел себя грубо и вызывающе. Он стал угрожать членам комитета, что каждый из них в отдельности будет привлечен к ответственности за свои действия. Несмотря на неоднократные предложения изложить причины своего недовольства в письменном виде, он сделать это отказался. Разоружение сербов и итальянцев произошло в полдень, без инцидентов и очень спокойно.

Вечером меня посетил командир „Александера“. Он был крайне взволнован. По его. словам, этим утром „Святогор“ поднялся вверх по реке и. встал в устье одного из рукавов реки перед нашим ледоколом. Позже стало известно, что „Святогор“ попросту сел На мель и был вынужден ждать прилива, чтобы сняться с мели. Затем русский ледокол поднялся выше по течению, при этом его капитан, проходя мимо „Александера“, дружески помахал ему рукой. „Святогор“ стал на якорь возле траулеров, как и предполагалось. Капитан „Александера“ вбил себе в голову, что на него собираются напасть и разоружить, поэтому он тайно передал приказ на английское торговое судно „Эгба“, стоявшее в порту, двигаться по направлению к Маймаксе и высадиться там на берег. Сам он решил удрать в Белое море. Английский капитан насмерть перепугался, но решил не подавать виду. О всем происходящем в России он имел весьма смутные представления. Переубедить его в том, что советские власти не собираются действовать против него, было невозможно. Он ничего не хотел слушать и требовал, чтобы я немедленно отправился с ним в Исполнительный комитет просить о разрешении отплыть с миром восвояси.

Я напомнил ему, что несколько недель назад мы отказались вывести корабли из порта, когда об этом просили советские власти. Теперь же мы поставим себя и британское правительство в унизительное положение. Он не дал себя уговорить. Идти на осуществление его плана, продиктованного паникой, значило бы стать посмешищем жителей Архангельска. Не следовало поддаваться подобным настроениям в тот момент, когда нам было особенно важно поддержать свой престиж. Все взвесив, я решил пойти с ним в Исполком, где я изложил просьбу капитана с максимальной деликатностью, на какую был способен. Как я и предполагал, заместитель председателя вначале улыбнулся, а затем заверил нас в том, что у советских властей нет никаких намерений нападать на „Александера“. В свою очередь я пообещал, что „Александер“ не нападет на „Святогора“.

Британский капитан, в общем очень славный парень, понял, что он приписал советским властям то, о чем они и не помышляли. Капитан торгового судна „Эгба“ Миллсон, чье хладнокровие и здравый смысл не раз способствовали благополучному разрешению конфликтов, явился в консульство утром, чтобы выяснить, что происходит. Он получил сигнал с „Александера“ привести орудие на борту в боевую готовность. (Этот сигнал был по недоразумению передан обычной морзянкой. Его прочел и сообщил в консульство британский гражданин, случайно находившийся в порту. Сколько матросов-большевиков расшифровали его, я не знаю.) Когда Миллсону все объяснили, он заявил в свойственной ему манере, что „будь он проклят, если примет участие в подобной глупости“. Он покинул консульство совершенно успокоенный и наблюдал, как развиваются события, сидя на скамейке на набережной и покуривая.

Вот в чем суть этого инцидента. Что все было именно так, могут подтвердить и другие люди. Я думаю, что командир „Александера“ вряд ли доложил в подробностях старшему военно-морскому офицеру в Мурманске, как все происходило, поскольку в противном случае он выглядел бы смешно».

О встрече британского и французского консулов с руководителями Архангельского совета Янг пишет мало. Один советский историк, специалист по вопросам интервенции на севере, описал эту встречу. Он отмечает, что Янг вел себя во время беседы «значительно корректней» французского консула[120]. Среди бумаг Янга имеется официальная протокольная запись беседы, посланная обоим иностранным консулам. Этот документ дает возможность судить об отношениях между официальными лицами союзников и представителями Советской власти. Поведение самого Янга во время встречи было спокойным и достойным. В этой записи изложено объяснение Виноградова, заместителя председателя Архангельского губисполкома, почему было принято решение о разоружении сербских солдат и их высылке вместе с итальянцами из Архангельска. «Г-на французского консула» спросили, согласен ли он дать солдатам указание не сопротивляться при разоружении? На что французский консул заявил следующее: «Сделанное сейчас заявление я расцениваю как проявление недоверия к моей стране, тем более оскорбительное и неоправданное, что мы — братья по оружию. Поскольку ваши указания расходятся с распоряжениями центрального правительства, мне неясно, подчиняетесь вы ему или нет? Исходя из вашего заявления, должен ли я заключить, что вы не подчиняетесь правительству? Кроме того, я хочу спросить, где ваше хваленое русское гостеприимство! Вы отправляете обратно беззащитных и измученных людей, жаждущих вернуться в свою родную страну, и обрекаете их тем самым на новые страдания! Я уверен, что вы гуманные люди и руководствуетесь в своих действиях добрыми чувствами, и думаю, что вы поможете им вернуться на родину. Я полагаю, что если вы разрешаете Мирбаху (посол Германии в Советской России, назначенный после заключения Брестского мирного договора. — Э. Р.) прибыть в Москву, то вы также разрешите! тем людям, которые находятся под моей защитой, покинуть вашу страну. Они не представляют для вас опасности, ведь правительства союзников не намерены призывать вас к порядку с их помощью. Я могу сказать и от имени моего британского коллеги, что мы не хотим устанавливать здесь наши законы. В заключение я уполномочен заявить от имени моего правительства следующее: разоружение солдат, находящихся под моей защитой, я считаю необходимым, однако при соблюдении условий, изложенных в телеграмме, полученной вами от вашего правительства: сданное оружие должно храниться у офицеров. Однако если вопреки моим ожиданиям вы примените насилие, то предстанете перед судом Чрезвычайного союзного трибунала, судящего по законам военного времени.

Товарищ Виноградов задает вопрос: следует ли, г-н консул, заключить из вашего заявления, что вы не рассматриваете нас как законную власть? Г-н консул отвечает: наше правительство не признает ваше правительство, поэтому мы не можем относиться к вам, как вы того требуете.

Товарищ Виноградов спрашивает: когда вы говорите о трибунале, имеете ли вы в виду международный суд? Г-н консул отвечает: да, и такой суд, но и суд по французским законам.

Товарищ Виноградов говорит: после уничтожения армян в Турецкой Армении правительства союзников, включая правительство России, официально заявили, что представители турецких властей ответят за свои действия по законам каждой из тех стран, от имени которых это заявление было сделано турецкому правительству. Не является ли, г-н французский консул, ваша теперешняя позиция аналогичной той, которую заняли правительства союзников по отношению к турецкому правительству? Г-н консул признает, что эти позиции аналогичны.

На вопрос, будут ли Виноградов и Попов судимы и каким судом, г-н консул отвечает: Попова и Виноградова будут судить исходя из политической ситуации, причем дело каждого будет рассматриваться индивидуально.

От имени Губернского исполнительного комитета товарищ Виноградов заявляет: вынося решения, г-н французский консул, мы руководствуемся интересами государства, и никакие угрозы о личной ответственности не могут повлиять на решения революционеров.

Мы не боимся ответственности за наше государство. Мы как революционные власти не собираемся проявить жестокость по отношению к лицам, находящимся под вашей защитой и являющимся представителями итальянской и сербской бедноты. Но, если в интересах государства потребуется применить самые решительные меры, мы без колебаний применим их. Никто не собирается отправлять людей, находящихся под вашей защитой, на территорию, оккупированную немцами. Речь идет о другой части Российской Советской Федеративной Республики, откуда они прибыли. От имени Губернского исполнительного комитета я решительно настаиваю на разоружении лиц, находящихся под вашей защитой, и на их немедленной эвакуации из Архангельска.