Виктор Гюго - Том 15. Дела и речи Страница 22

И вы, вы хотите распоряжаться просвещением? А ведь нет ни одного поэта, ни одного писателя, ни одного философа, ни одного мыслителя, которого вы признавали бы! Все то, что написали, доказали, открыли, создали, постигли, озарили ярким светом, провидели, воплотили в своих творениях величайшие гении человечества, все сокровища цивилизации, все многовековое наследие бесчисленных поколений, общее достояние всех мыслящих людей, — все это вы отвергаете! Если бы разум всего человечества оказался перед вашими глазами, в полном вашем распоряжении, наподобие раскрытой книги, — вы бы изуродовали ее подчистками. (Возгласы: «Да, да!») Признайтесь, это так! (Продолжительное движение.)

И, наконец, есть книга, с начала до конца пронизанная священным вдохновением, книга, являющаяся для всего мира тем, чем коран является для ислама, а веды — для Индии, книга, заключающая в себе всю мудрость человеческую, просветленную всей божественной мудростью, — книга, которую народы благоговейно называют книгою книг — библия. И что же? Ваша цензура и на нее посягнула. Неслыханное дело! Папство запретило библию! Как изумляются все здравые умы! Как сжимаются от ужаса все простые сердца при виде римского запрета, наложенного на слово господне! (Шумное одобрение слева.)

И вы, вы требуете свободы преподавания? Что ж, поговорим начистоту! Определим сообща, какой именно свободы вы требуете. Вот какой: свободы держать людей в невежестве. (Аплодисменты слева. Резкие протесты справа.)

А, вы хотите, чтобы вам дали просвещать народы? Превосходно! Посмотрим на ваших учеников. Посмотрим на плоды вашей деятельности! Что вы сделали с Италией? Что вы сделали с Испанией? Уже много веков вы держите в своих руках, в полном своем распоряжении, под своим исключительным влиянием, под своей ферулой обе эти великие нации, прославленные среди славных; что вы с ними сделали? (Движение в зале.)

Я вам скажу. По вашей милости Италия, имя которой всякий мыслящий человек ныне произносит с невыразимой сыновней скорбью, Италия, матерь гениальных и великих наций, Италия, подарившая всему миру чудеснейшие творения искусств и поэзии, Италия, научившая человечество читать, Италия в наши дни — неграмотна! (Сильное волнение в зале.)

Да, Италия по числу грамотных стоит на последнем месте среди всех европейских государств! (Протесты справа. Резкие выкрики.)

Испания, столь щедро одаренная природой, древнейшую свою цивилизацию воспринявшая от римлян, более позднюю — от арабов, а от провидения, вопреки вам, получившая новый мир — Америку, Испания, подпав под ваше позорное иго, отупляющее и умаляющее (аплодисменты слева), утратила тайну могущества, унаследованную ею от римлян, творческий гений, унаследованный от арабов, новый мир, дарованный ей провидением, и взамен всего того, что она утратила по вашей милости, получила от вас инквизицию. (Движение в зале.)

Инквизицию, которую некоторые деятели вашей партии в настоящее время пытаются обелить, правда с какой-то стыдливой робостью, делающей им честь. (Продолжительное веселое оживление слева. Протесты справа.) Инквизицию, сжегшую на кострах и задушившую в темницах пять миллионов человек. (Протесты справа.) Почитайте историю. Обелить инквизицию, выкапывавшую трупы еретиков из могил для посмертного сожжения! (Возгласы: «Это правда!») Так она поступила с Юржелем и с Арно, графом Форкалькье. Инквизицию, объявлявшую детей и внуков еретиков бесчестными и лишавшую их права занимать общественные должности; исключение делалось только для тех, кто — буквальна так сказано в декретах — доносил на своих отцов! (Продолжительное движение в зале.) Инквизицию, которая и теперь, в час, когда я говорю здесь, держит под спудом в библиотеке Ватикана, в разделе запрещенных сочинений, рукописи Галилея! (Сильное возбуждение в зале.) Правда, в утешение за все то, что вы отняли у Испании, и за все то, что вы ей дали, вы ее именуете «католической»! (Шум справа.)

О, знаете ли вы, какой страшный, обличающий вас вопль отчаяния ваши преступления исторгли у одного из самых выдающихся испанских деятелей? «По мне, — воскликнул он, — пусть лучше она будет великой, чем католической!» (Сильный продолжительный шум справа мешает оратору продолжать. Раздаются бранные выкрики.)

Вот ваши великие творения! Очаг света, называвшийся. Италией, вы загасили. Под колосса, называвшегося Испанией, вы подвели мину. Италия превращена в пепел, Испания — в развалины. Вот что вы сделали с двумя великими народами. Что же вы хотите сделать с Францией? (Продолжительное движение в зале.)

Да, вы ведь совсем недавно побывали в Риме; поздравляю вас, вы достигли там блестящего успеха. (Смех и возгласы «Браво!» слева.) Вы только что зажали рот римлянам, сейчас вы хотите зажать рот французам. Я вас понимаю. Это был бы еще более громкий успех, это соблазнительно. Но берегитесь — это дело нелегкое! Наш народ — лев, полный силы. (Сильное возбуждение в зале.)

На кого вы в сущности ополчились? Сейчас скажу. На человеческий разум. Почему? Потому, что разум все освещает. (Возгласы: «Да, да!», «Нет, нет!»)

Хотите, я скажу, что именно вас тревожит? Яркий свет свободы, который в продолжение трех веков Франция струит потоками; свет, излучаемый разумом, сияющий теперь ярче, чем когда-либо; свет, которым Франция озаряет путь прогресса для всех наций и отблески которого видны на челе всех народов мира. (Сильнейшее возбуждение в зале.) И этот свет, излучаемый Францией, свет ясный и непреломленный, свет, исходящий не от Рима, а от бога, — вы хотите его загасить, мы хотим его сохранить! (Возгласы: «Да, да!», крики «Браво!» слева.)

Я отвергаю ваш закон, отвергаю его, потому что он разрушает начальное образование, потому что он ухудшает среднее образование, потому что он понижает общий уровень знаний, потому что он наносит ущерб моей родине. (Сильное волнение в зале.)

Я отвергаю его, потому что принадлежу к числу тех, у кого сердце сжимается и краска стыда приливает к лицу, когда Франция по той или иной причине терпит ущерб, будь то уменьшение территории, как в результате мирных договоров 1815 года, или умаление духовной мощи, которое неминуемо воспоследует за вашим законом. (Бурные аплодисменты слева.)

Господа! Прежде чем закончить, разрешите мне с высоты этой трибуны дать клерикальной партии, стремящейся все заполонить (возгласы: «Слушайте! Слушайте!»), настоятельный совет. (Шум справа.)

У этой партии ловкости — хоть отбавляй. При благоприятных обстоятельствах она сильна, очень сильна, слишком сильна! (Движение в зале.) Она в совершенстве владеет искусством подолгу держать народы в смутном, жалком состоянии, — это не смерть, но это и не жизнь. (Возгласы: «Правильно!») В ее понимании это значит управлять. (Смех в зале.) Это — правление при помощи летаргического сна. (Снова смех.)

Но пусть клерикальная партия остерегается. Такое правление Франции не по вкусу. Опасная игра — дать Франции хоть одним глазком взглянуть на этот идеал: власть вручена ризнице, свобода предана, разум побежден и заключен в оковы, книги разодраны в клочья, на месте печатного станка — амвон, черные тени сутан окутали умы мраком, великие гении — под надзором церковных сторожей! (Овация слева. Яростные протесты справа.)

Разумеется, клерикальная партия ловка; но это не мешает ей быть наивной. (Веселое оживление в зале.) Как! Она боится социализма! Как! Она, по ее собственным словам, видит, что волна подымается, и выставляет против этой волны какое-то жалкое укрепление, забранное решеткой! Она видит, что волна подымается, — и воображает, будто общество будет спасено тем, что для его защиты она замыслила сочетать социальное лицемерие с вещественным принуждением и всюду, где нет жандарма, она поставит иезуита! (Смех и аплодисменты.) Как все это убого!

Повторяю, пусть клерикальная партия остерегается! Девятнадцатый век враждебен ей. Пусть она не упорствует, пусть откажется от мысли подчинить себе великую эпоху, полную новых, мощных устремлений, — иначе эта партия только возбудит ее гнев и, опрометчиво развив опасные склонности нашего времени, вызовет грозные события. Да, повторяю: придерживаясь системы, которая — я это подчеркиваю — просвещение подчиняет ризнице, а управление — исповедальне… (Неистовый продолжительный шум прерывает оратора. Крики: «К порядку!» Некоторые члены правой вскакивают со своих мест. Председатель собрания и Виктор Гюго обмениваются репликами, расслышать которые невозможно. Шум перерастает в бурю. Обращаясь к правой, оратор продолжает.)